— И слава Богине, что думаю, — горько усмехнулся Джек.

Это Шепард говорил всё, что приходило в его узкую черепную коробку, не думая не то что о сказанном, а вообще не обременяя себя мыслями. Но Джек и жив-то до сих пор лишь потому, что умеет вовремя смолчать.

— Ты спас меня, и я умею быть благодарным, — натянуто улыбнулся Джек, приказывая самому себе забыть о существовании Брока.

Баки некоторое время молчал. Потом взял Джека за руку, потрогал мозоли от меча на ладонях.

Разгорался рассвет. Над лесом клубился туман. Над скалами пролетела стая крикливых птиц.

— Пойдем в зал, — предложил Баки. — Сегодня едем на охоту.

========== 4. ==========

Джек сидел на шкуре у очага, пил горячий травяной отвар, чувствуя, как тело наполняется силами, желанием жить, бежать куда-то. Баки самолично повесил над очагом котелок с водой, сходил к себе за какими-то особыми травками. Они больше не разговаривали, и Джек понимал, что ему дают время подумать, переварить услышанное, самостоятельно прийти к выводам, чтобы потом не обвинять никого в том, что обманули или навязали.

Наблюдая за сонными хождениями остальных членов отряда, за тем, как они принюхиваются к ароматному травяному взвару и получают от Баки деревянной ложкой в лоб и посыл в купальни, Джек не мог не улыбаться.

— Доброе утро, — поздоровался он, когда в общий зал вошёл, почесывая живот, Роллинз.

— Доброе утро, — зевнул тот. — Баки, а где Брок?

— Тут Брок, — нарисовался у входа тот. Подошел к Баки, и они поцеловались. Баки огладил Брока по спине.

Белобрысый Урис варил кашу на завтрак, накидав в котел сушеных ягод и щедро добавив меда. Урис был сладкоежкой, и кашу варил только сладкую.

— Урис, подготовь коптильню, — велел ему Баки. — Что не съедим сразу — закоптим.

— Хорошо, — кивнул Урис, помешивая в котле длинной деревянной ложкой.

С Баки никто никогда не спорил. Даже по мелочам.

— Джек, — обратился Брок к принцу. — Помашемся на днях? Хочу посмотреть, каков ты на мечах.

Джек кивнул, не поднимая на Брока взгляда. Будь его воля, он и вовсе ушёл бы к себе в пещеру или готовить Региса к охоте, но желудок голодно заурчал, стоило уловить сладкий запах каши. Урис довольно улыбнулся и первую миску протянул Джеку, явно наслаждаясь такой реакцией на свои кулинарные потуги.

Ел Джек с удовольствием, чуть ли не вылизав тарелку, соскрёб ложкой всё до последнего зёрнышка. Во дворце кухней заведовала королева, наслушавшаяся приезжих целителей — Джек не мог не считать их шарлатанами, слишком уж те сильно лезли в дела, которые их не касались, — и рацион королевского семейства разительно изменился. Исчезло жареное и печёное мясо, о сладком и мечтать не приходилось. Завтракали отварными яйцами, лёгкими салатами и кашей исключительно на воде. К обеду подавали постные овощные бульоны, отварное мясо или рыбу и какие-то травяные настойки, от которых у Джека страшно мутилось сознание и болела голова. Ужина и вовсе не было. Так что простая кухня в разбойничих пещерах, и особенно каша Уриса, пошли на ура.

— Бери ещё, маленький, — расплылся наёмник в улыбке, по-свойски потрепав принца по волосам. — Ешь на здоровье, здесь всем хватит.

Отчего-то Джеку казалось этим утром особенно отчётливо, что он наконец-то вернулся домой, где ему рады, скучали и ждали. От этих странных мужиков и Мэй шло столько тепла и заботы, что Джек терялся, не зная, как реагировать.

Съев и вторую порцию, принц сердечно поблагодарил зарумянившегося Уриса и всё-таки сбежал. Как бы Джек ни убеждал себя, не получалось не смотреть на Брока, слишком уж тот был близко, чересчур любовно касался Баки, ласково, трепетно, и Джеку хотелось самому подойти, подставить голову под его широкую ладонь, вжаться между ними обоими и постоять, напитываясь чужой, не положенной ему любовью.

Регис встретил его настороженным ржанием, но смилостивился и сразу подобрел, стоило протянуть ему сладкое хрусткое яблоко. Джек любил ухаживать за лошадьми, не доверял никогда Голиафа никому, даже королевскому конюху, с которым был в относительно неплохих отношениях. Вот и сейчас он чистил, вычёсывал гриву, заплетал её в косы самостоятельно. Да и такая вот работа всегда помогала разобраться в себе, разложить по полочкам тревожные мысли.

***

Кабана подняли у болот. Здоровенный секач, черный, с налитыми кровью маленькими глазками сначала пытался уходить, а потом, когда его окружили на поляне, встал, роя поросшую синеватой травой землю, опустил голову, выставив длинные изогнутые клыки, и приготовился дорого продать жизнь.

Каждый был готов вонзить в вертящуюся тушу копье, но убил кабана Баки — прыгнул с коня, как огромный черный кот, и обеими руками воткнул копье в хрипящего страшного зверя, ломая ребра и пронзая сердце. Кабан забился, разбрызгивая кровавую пену из пасти, из-под его копыт летели комья земли и трава. Даже смертельно раненый, он был опасен. Но Баки выхватил короткий широкий меч и одним взмахом перерезал ему горло. На траву хлынула кровь, кабан в последний раз дернулся и обмяк.

Все торжествующе закричали, завопили так, что лошади заволновались, а из древесных крон вспорхнули и разлетелись птицы.

Джек ликовал, орал вместе со всеми, потрясая оружием, чувствуя, как закипает кровь, как ходит ходуном грудная клетка, а сердце частит так, будто готово вырваться из груди. Он хохотал над скабрезными шуточками Мэй, позволял себя тискать Урису и никак не мог отвести взгляда от Баки, от улыбки на его губах, которая из добродушной стала в один миг хищной, от того, как он слизывал с металлических пальцев почти чёрную кровь, пачкая малиновые губы.

— Сохрани меня Богиня, — прошептал Джек, отворачиваясь и натыкаясь взглядом на стоящего позади него Брока.

Тот понимающе смотрел на Джека, а потом сказал:

— Давай научу тебя кабана разделывать. Целиком мы тушу не потащим.

На плечи навалилась усталость. Джек совершенно не понимал, что с ним творилось. Одно дело — хотеть чужого мужика, скрывая в себе эту иссушающую жажду, но Баки, почему и его образ отзывался знакомым сладким томлением, тяжестью там, где место только для одного?

— Научи, — согласился Джек, втайне радуясь возможности побыть рядом с Броком. Пусть так, пусть он и будет наблюдать издалека.

Они вздернули тушу на сук за задние ноги, слили кровь, выпотрошили и принялись разделывать. Кабан был огромный, и Роллинз вслух радовался, что мяса теперь хватит надолго.

Брок показывал Джеку, как правильно снимать с кабана шкуру, как вспороть живот, чтобы не повредить кишки, объяснил, что требуху лучше выкинуть подальше. Научил резать по суставам, помог подточить нож.

Наконец туша была разделана, и команда двинулась домой, в родные пещеры. Урис вслух рассказывал, какую похлебку и какие жареные ребрышки приготовит сегодня, Роллинз и Таузиг спорили, какими травками натирать окорока перед копчением, Мэй вслух мечтала о вареном языке, Краус — о жареной печенке. Баки, ехавший впереди, то и дело оглядывался и напоминал, что по приезде первым делом купальни, потому что по летней жаре смердит.

В купальни ввалились все разом, пихаясь локтями и перешучиваясь. Мэй раздевалась наравне со всеми, нисколько не смущаясь собственного тела — наоборот, она то и дело норовила пихнуть Баки, заехать пяткой в нос вновь потерявшему под скамьёй один из своих амулетов Таузигу. Джек же жался в углу, чувствуя, как подрагивает нутро, вновь напоминая, что он не со своими людьми и тут могут не понять определённой реакции тела на широкую спину Брока.

Парни плескались в общем бассейне, намыливали друг друга. У Таузига и Уриса встал, и они похвалялись, у кого длиннее или толще. Постепенно к ним присоединились все, кроме Мэй, Джека и Баки.

— Давай я тебе спину намылю, — подошла, по бедра в воде, к Джеку Мэй.

— У вас всегда так… весело? — повернувшись к ней спиной, поинтересовался Джек.

— Ну так мы люди простые. — Мэй принялась тереть Джеку спину намыленной лыковой мочалкой. — О стену обопрись, вот так. И развлечения у нас простые — охота, игры… на ярмарки ездим. Нанимают нас не так чтобы часто, пять-шесть раз в год, платят хорошо. Надо же как-то время коротать.