========== 1. ==========
Он торопил лошадь, как только мог, ударяя пятками по бокам, но чувствовал, что никак не успевает пересечь границу родного королевства, укрыться на чужой территории, куда разбойники сунуться побоятся, зная суровый нрав местного правителя. Это Сайласу было наплевать, что творилось за надёжными крепостными стенами, а вот Фьюри гнал со своих земель всякую шваль, устраивая карательные рейды.
Конь всхрапнул, дёрнул головой, вырывая у Джека поводья из вспотевших ладоней. За спиной слышались встревоженные окрики его сопровождения, лошадиное ржание и насмешливое улюлюканье преследователей, не отстающих ни на шаг.
Джек пригнулся к лошадиной гриве, сдёрнул с шеи амулет, зашептал, глотая слова, умоляя Богиню смилостивиться, помочь ему и на этот раз избежать смерти. То, что это не простые грабители, он даже не сомневался. Никто, кроме подосланных отцом убийц, не рискнул бы напасть на хорошо вооружённый личный отряд принца Джонатана Бенджамина, да ещё и так — в открытую, почти у самой пограничной заставы. Его людей хорошо знали и побаивались за верность своему господину, прекрасную выучку и смелость. Такие никогда не предадут, не сбегут, испугавшись опасности или польстившись на обещанную Сайласом, хоть и неофициально, награду за голову сына.
Преследователи нагоняли, заходя справа, совершенно не скрываясь, не пряча лиц, а значит, и живых не будет. Джек глухо выругался, стеганул коня по ходящим ходуном бокам. До границы осталось дотянуть всего полторы лиги. Над головой вжикнула стрела, заставив пригнуться ниже, уткнуться лицом в солёную от пота лошадиную шею.
Джек знал, на что шёл, и также знал, что отец так просто не оставит его в покое. Всего несколько месяцев назад ему, наследному принцу, исполнился ровно двадцать один год, и по закону, написанному ещё его прапрадедом, ему достаточно было вступить в брак, чтобы корона и всё королевство перешли к нему по праву. Но Сайлас не хотел делиться. Его настолько опьянила власть, немое обожание народа, поддержка жрецов, что он не единожды намекал Джеку, что лучше бы тому вполне официально отказаться от любых притязаний на трон, в противном случае… смутьяны долго не живут.
Но Джек не хотел отказываться от того, что принадлежало ему по праву рождения. И дело даже не в короне, троне или королевстве. Он прекрасно понимал: отец не оставит его в покое ни при каких условиях, не успокоится, пока он жив; так что законно занять трон — единственный способ выжить. Потому Джек и списался с Марией Хилл, воспитанницей соседа, признанной его внебрачной дочерью. Чем не партия для опального принца, гонимого собственной семьёй?
Джек думал, когда сочинял первое письмо, описывая все возможные плюсы брака с ним, что осада неприступной красавицы будет долгой и сложной: всё же с таким отцом на открытый и весёлый характер дочурки надеяться не приходилось. Но Мария ответила согласием почти сразу, лишь уточнила — получит ли она хотя бы относительную свободу? Видимо, совсем застращал её Фьюри.
Сайлас, узнав о намерениях сына, не обрадовался, вызвал его к себе и устроил форменный скандал, с битьём чернильниц о стену и тасканием секретаря за волосы. Джек слушал тогда отповедь молча, кивал, хмыкал — и, выйдя из кабинета родителя, приказал объявить на главной площади о том, что наследный принц изволил посвататься к дочери соседа и неплохо было бы помолиться Богине за успех этого мероприятия. Люди, жадные до чужих проблем, тут же сыпанули в храм, вознося молитвы и передавая из уст в уста новости.
Конь грыз удила, роняя изо рта пену, хрипел на каждом вздохе, норовя пасть прямо под принцем.
— Ну же! — шептал Джек. — Давай, мой хороший, совсем немного осталось! Давай!
Впереди блеснуло серебром марево охранного купола, амулет на шее Джека вспыхнул ярким светом, почти нестерпимо нагрелся, опаляя жаром кожу. Натянув повод, поднимая лошадь на дыбы, принц зажмурился в ожидании удара. Кто-то за спиной звучно выругался, дёргая его назад, выбивая из седла.
Свет померк.
— Ну и на хрена он нам? — спросил Брок, кивая на перекинутого через круп его лошади связанного принца. — Заказ был на труп.
Баки кинул на Брока холодный взгляд и развернул коня на север. Он не собирался объяснять свои решения. Баки и сам не всегда понимал, чем руководствуется, но знал, что не ошибается никогда. Богиня его вела или Рогатый, не имело значения.
Небольшой отряд наемников, оставив за спиной раздетых до исподнего раненых охранников принца Джека и их запаленных лошадей, свернул на узкую — казалось бы, верхом и не протиснуться, — тропку между двумя скалами, и тут же исчез.
Баки пустил коня шагом, успокаиваясь после жаркой погони. Как ни хороши были кони тех, за кем они гнались, но их кони были лучше. И оружие у них было лучше. Но все же принц заставил попотеть. Не сдавался до последнего. Это вызывало уважение.
Свою долю оплаты за работу Баки брал не золотом, а драгоценными камнями, а любой, кому приходило в голову обратиться к его отряду наемников, знал, чем чревата попытка обмануть. Баки не беспокоило то, что они сами обманули своего нанимателя. К тому же и прямого обмана-то не было: король Сайлас выразился очень обтекаемо. «Принц не должен доехать до невесты». Так он и не доехал.
Сумрачный колдовской лес, через который продвигался отряд, расступился, открывая черную с красными вкраплениями скальную гряду, испещренную пещерами и гротами. Наёмники спешились, расседлали и повели поить и купать в озерце под водопадом усталых черных коней. Баки сам стащил принца с коня Брока и отнес его в пещеру, где время от времени коротали время редкие пленники. Баки оставил принцу драгоценности, но забрал оружие, принес в пещеру кувшин с водой и вышел. Здесь не было решеток и замков, не было крыс и пауков. Обычная жилая пещерка с ложем из медвежьих шкур и зачарованным факелом. Но ни замки, ни решётки и не требовались: в заколдованный лес нельзя было войти без амулета. И выйти из него было нельзя. Никто, даже Брок, не знал, где на самом деле находятся эти красно-черные скалы и этот черно-синий лес. Баки хранил эту тайну.
В своей личной пещере, которую Баки делил с Броком, он достал кусок пергамента, написал: «Принц не женится». Призвал черную птицу с красными глазами, лапами и клювом, привязал к ее лапке пергаментную трубочку и отправил колдовского вестника к Сайласу.
***
Джека будто кто-то выпихнул на поверхность из удушливого сновидения. Проморгавшись, но не особо понимая, где находится, он пошарил ладонью рядом с собой, стараясь отыскать одеяло, натянуть его повыше, укрыться с головой и снова провалиться в темноту, где он был свободен, летел галопом, понукая Голиафа нестись к неясному, скрытому серебристой дымкой тумана горизонту.
Но под ним был не колючий, набитый сеном матрас, утащенный Джеком из королевских казарм, которым он заменил перину в своей комнате, а свежая медвежья шкура, всё ещё остро пахнущая мускусом.
Попытка сесть не увенчалась успехом: тело болело так, будто по нему промаршировал весь отряд Джека, не спешиваясь. Перевернувшись на бок, он оглядел тёмные, неясного в рассеянном свете магического факела цвета стены, чисто выметенный пол, и застонал сквозь зубы. Похоже, его всё-таки поймали.
Джек не верил в благородство, не искал в людях то, чего там не могло быть и в помине. Реальная жизнь слишком разительно отличалась от приключенческих романов, которыми он зачитывался в юности. Люди не были добрыми, умными и честными, короли не старались улучшить жизнь простого народа, а разбойники — не страдали излишками морали и чести. Единственное, чего не мог понять Джек — почему он всё ещё жив. Он сомневался, что отец заплатит за его жизнь даже ломаную медяшку; мать не посмеет пойти против воли отца, а Мишель всегда интересовали наряды и расписание балов, но уж точно не жизнь скучного братца, неспособного отличить польку от полонеза.
Попытавшись припомнить миг своего пленения, Джек скривился: голова вспыхнула болью, отбивая всякое желание думать и анализировать собственное положение. Да и разве может быть что-то хуже смерти?
