— Свидетельствуем! — громко возгласили все.

Свадебный пир устроили в доме баронессы — это был ее свадебный подарок. Баронесса очень гордилась тем, что выдает замуж настоящую принцессу.

Джек улыбался, не выпуская тонкой ладошки супруги из своих ладоней. Всё же Лулу была чудо как хороша, особенно когда трогательно краснела под обожающим взглядом Мэй. День и вечер прошли шумно. Баронесса, казалось, собрала у себя дома всех соседей, пригласила музыкантов, всячески выказывая благожелательное отношение к молодожёнам. Джек кивал, отвечал на рукопожатия, думая лишь о том, когда же всё закончится и можно будет спрятаться от этой шумной толпы в спальне.

Ближе к полуночи Джека с Люсиндой доставили в дом, что снял для принцессы Баки. Развязав наконец узел опостылевшего шейного платка, Джек выдохнул. Он зверски устал.

— Джек, — Люсинда выскользнула из платья и встала перед Джеком в одной шемизетке и чулках, отчаянно краснея, — прошу тебя, будь нежен.

Коснувшись ладонями дрогнувших плеч супруги, Джек привлёк её к себе, обнял ласково, подхватывая на руки. У него были любовницы, которых он выбирал сам, и подосланные отцом, но ни с кем из них он не был терпелив, не был нежен, будто специально отыгрываясь за вынужденность связи. Но с Люсиндой так было нельзя. Она доверилась ему, раскрылась, стараясь не вздрагивать от малейшего прикосновения, не зажималась, сама развела руки, когда он потянул с неё нижнюю рубашку, не отвела взгляда, лишь тихо выдохнула, позволяя себя касаться.

Джек вёл ладонями по идеально белоснежной коже, касался губами острых разлетов ключиц, впалого живота. Он любил Люсинду так, как никого до неё, нежил, стараясь успокоить, подарить хотя бы частичку возможного удовольствия, не напугать, не причинить боли.

Вот только Джек совершенно не хотел собственную супругу. В нём не отзывались желанием ее тихие стоны, дрожащие ресницы, закушенные пухлые губки. Джек касался тонкой кожи почти бездумно, ласкал ладонями, губами, языком, но всё его мысли были лишь о том, чтобы хоть кто-то из его любовников был бы здесь. Если бы Брок сидел в кресле напротив и смотрел своими невероятными желтыми глазами… Джек застонал, прижался наметившейся эрекцией к бедру Люсинды. Или Баки сел бы рядом, едва касаясь его колена, положил бы ладонь на крестец, чуть надавливая, задавая нужный ритм….

Люсинда тихо вздыхала под ласками Джека. Он вел себя совсем не так, как рассказывали замужние дамы. Действительно был нежным, деликатным. Люсинда расслабилась. Ей было почти хорошо.

Зажмурившись, Джек, как мог, представлял под ладонями не мягкое тело жены, а твёрдые плечи, покрытую густой чёрной порослью грудь, поджарые ягодицы. Сжав губами левый сосок Люсинды, пальцами аккуратно проник в её лоно, погладил.

— Потерпи, пожалуйста, — прошептал он, сжав в ладони возбужденный фантазиями член. — Потерпи, родная.

Двинулся, протискиваясь, замер, чувствуя, как напряглось под ладонями тело супруги, провёл по бёдрам, успокаивая.

Люсинда постепенно выдохнула. Было неприятно, но почти не больно, так, саднило слегка. Она двинулась навстречу Джеку, поощряя его и желая, чтобы все поскорее закончилось.

Джек двигался медленно, аккуратно, стараясь принести как можно меньше боли Лулу, вздрагивающей под ним от каждого толчка. Целовал влажные дрожащие реснички, бледные щёки, гладил по плечам, прокручивая в голове последние совместные ночи с любовниками, чтобы уже наконец кончить и не мучить супругу и самого себя.

Люсинда распахнула глаза, когда Джек задвигался в ней быстрее и жестче. Это было… это было почти хорошо. Но тут все кончилось. Джек втиснулся в нее и замер, и пару мгновений спустя Люсинда почувствовала, как он покидает ее тело. Между ног тут же стало мокро.

Выдохнув, Джек снова склонился над Люсиндой — он не хотел оставлять её недоласканной. Коснулся губами тонкой шеи, поглаживая между ног. Он умел доставлять удовольствие женщинам, чтобы они уходили из его спальни на подгибающихся ногах, вытраханные до такого состояния, что и сказать толком не могли, что с ними делал принц и участвовал ли в этом его член.

Джек начал делать что-то такое, чего Люсинда совсем не ждала. Это было стыдно и странно, но так сладко, что она сама не заметила, как начала постанывать и вскрикивать. Его губы, казалось, были везде, его пальцы были такими, что Люсинда только шире разводила ноги и приподнималась, лишь бы Джек не останавливался, не переставал.

Удовольствие нарастало и нарастало, от чресел разливаясь по всему телу, и наконец перелилось через край. Люсинда вскрикивала, чувствуя, как что-то сжимается внутри, а потом распласталась на кровати, расслабленная, чувствуя сладость везде, до кончиков пальцев.

— Джек… — прошептала она. — Ты невероятный.

Джек вытянулся рядом, поцеловав Лу-Лу в плечо.

— Ты достойна лучшего, прекрасная моя, — улыбнулся он.

Сил двигаться не было. По-хорошему, надо было подняться, обтереться самому, вытереть Люсинду, принести ей воды или вина. Поэтому, досчитав до десяти, Джек сполз с постели, потянулся. После всего, что между ними произошло, смущение было излишним, поэтому он, как был, дошёл до кувшина с тёплой водой и отреза чистой ткани, оставленного предусмотрительным Баки на низком столике у двери; быстро обтёрся сам, влажным куском ткани убрал следы их близости с зардевшейся, закрывшей лицо ладонями Люсинды, укрыл её лёгким покрывалом.

— Тебе принести что-нибудь?

— Вина с водой, — попросила Люсинда. — Ты останешься до утра?

Счастливая, сытая какой-то глубинной телесной сытостью, она смотрела на Джека почти влюбленно. Джек развеял все ее страхи перед мужчинами, все страхи близости. Люсинда догадывалась, что где-то он учился искусству любви, но это, наверное, и хорошо.

— Конечно, если ты не будешь против. — Погладив супругу по руке, Джек подошёл к столу, где стояла ваза с фруктами, открытое по случаю вино и два графина: один с каким-то коктейлем, а второй с водой — и два кубка.

С Люсиндой было спокойно: он не чувствовал себя обязанным, не ощущал горечи. Всё было правильно, так, как и должно происходить между мужчиной и женщиной, хотя сердце и рвалось в Синий лес, в пещеры под Чёрными скалами. Джек радовался, что не стал противен сам себе, смог доставить удовольствие, не оттолкнуть от себя, но очень сильно надеялся, что супруга не станет зазывать его в спальню чаще необходимого.

Подав Лулу кубок, Джек устроился рядом, потягивая неразбавленное вино.

— Мне очень понравилось, — порозовев, призналась Люсинда. — Но ты не бойся, Джек, я не стану требовать от тебя постоянного выполнения супружеского долга. — Она хихикнула. — И нет, я не собираюсь делить ложе с другими мужчинам — никто не может быть лучше вас, Ваше высочество.

Она сладко зевнула, потянулась и нырнула под одеяло.

— Завтра выезжаем с рассветом?

Джек замер, чувствуя, как по щекам мазнуло горячим смущением, и чуть не расхохотался. Он, прыгающий по постелям случайных любовников ещё с четырнадцати лет, зарделся, как мальчишка, от слов жены.

Поцеловав Люсинду в щёку и пожелав ей добрых снов, лёг на соседнюю подушку; мысленно потянувшись к Баки с Броком, пожелал и им хорошенько выспаться перед дальней дорогой, и провалился в сон, где был цветущий королевский сад, Люсинда в красивом пышном платье цвета сирени, его возлюбленные и двое мальчишек, так похожие на самого Джека, лезущие попеременно на руки то к Броку, то к Баки.

***

Встали до рассвета, едва забрезжила заря. Быстро позавтракали — Люсинда и Джек в столовой, остальные на кухне со слугами. Потом Мэй усадила Люсинду в карету, взобралась на своего застоявшегося коня и прикрикнула на кучера, который клевал носом на козлах.

Баки подъехал к Джеку и жадно, демонстративно поцеловал его, пока Люсинда и ее горничная устраивались поудобнее на мягких скамьях дорожной кареты.

Джек подался вперёд, насколько позволяло седло, вплёл пальцы в длинные пряди на затылке, отвечая голодно, рассказывая без слов, насколько истосковался.