Еще танго Я непременно перейду на вашу сторону, Но не внезапно, не стихийно, не по-скорому, И это будет не чутье, не страх, не выгода, Но понимание, что нет иного выхода И на пути к изничтожению бесспорному Спасет лишь мой демарш-бросок на вашу сторону, Как переход во вражий лагерь прокаженного Или другого чем смертельным зараженного. Да, вот тогда я перейду на вашу сторону — К тупому, хищному, исконному, посконному, К необъяснимому, нелепому, нестройному, Фальшиво шитому и неприлично скроенному. И вот тогда я перейду на вашу сторону — Точней сказать, перелечу, подобно ворону, Неся с собой свое клеймо, свое проклятие, А уж оно падет само на вас, собратия. Оно, за что я ни берусь, меня преследует, И вечно ждет, что я загнусь; когда – не ведает. Пойди я в летчики – летать бы мне недолго бы; Пойди в валютчики – попадали бы доллары; Пойди я в сыщики – у всех бы стало алиби; Пойди в могильщики – вообще не умирали бы. Оно ползет за мной, как тень, скуля, постанывая, И станет вашим в тот же день, как вашим стану я. Мое предательство ценя, – ему-то рады вы, — Не оттолкнете вы меня, хотя и надо бы, И перекинется гнилье, и ляжет трещина, И станет вашим все мое, как и обещано. Я, как гранату, жизнь закину в ваше логово — Видать, затем и берегли меня, убогого. Себя я кину, как гранату – ту, последнюю, С моей прижизненною кармой и посмертною. Вот ровно так я перейду на вашу сторону, И мы толпой, в одном ряду войдем в историю, И там опустимся на дно, как маршал Паулюс, Но если с вами заодно, то я не жалуюсь. «Земля очнется после снега – и лезут из-под него…» Земля очнется после снега – и лезут из-под него Обертки, хлам, почему-то кости, битый кирпич, Стекло, бутылки из-под пиво, бутылки из-под вино, Дохлые крысы и много чего опричь. Со всем этим надо бы что-то сделать, но непонятно, как За все это браться после такой зимы, Когда мы тонули в сугробах, шубах, вязли в клеветниках, А как приводить в порядок, так снова мы. …Вот так очнешься после ночи – и лезут из-под нее Вчерашние мысли, скомканные носки, Обломки тем, обломки строчек, сброшенное белье, Малознакомое тело рядом, прости. Внизу, на улице, та же свалка и аромат при ней, И дождь со снегом, вечный, как вечный жид. Казалось, за ночь все это станет вечера мудреней, А нет, не стало, как лежало, так и лежит. …Душа очнется после смерти – а там все тот же кабак: Смерть завистников не смирила, павших не развела, Зла не забыла, и все, что было сброшено кое-как, — Так и валяется в беспорядке: дела, тела. Вокруг лежит печальная местность, русла, мосты, кусты, Аккумуляторные пластины и ЖБК, Повсюду запах прелой листвы и горечь новой листвы, Серо-зеленый цвет бессмертья и бардака. Рыжеют пятна былых стычек, чужих обид, Лопнувших начинаний, пустых лет. Казалось, смерть облагородит, посеребрит, Гармонизирует, – но оказалось, нет. И надо все начинать сначала, цвести и гнить, Подхватывать эту нить и узлы вязать, И не скажешь, зачем, и некому объяснить, А главное, непонятно, где силы взять. Дембель
Чем дольше опыт бытия, Тем чаще я Воспринимаю смерть как дембель. Лет тридцать минуло с тех пор, Но вижу явственно, в упор, Какой прекрасный это день был. Была весна. Цветочки, листья, мать честна. Жизнь впереди была в порядке. Степенный, словно черный грач, Вдоль местных дач Я по Славянке шел в парадке. Не в лучшей форме я, увы, Среди ликующей листвы Встречаю эту годовщину. Уже все чаще я ворчу, Хожу к врачу, Уже впадаю в дедовщину. Уже мы быстро устаем, С трудом встаем — Не я и тот, о ком ты мыслишь, А я и мрачные скоты, Которых ты Моими сверстниками числишь. Уже плевать, Кто унаследует кровать И сбереженья прикарманит. Мир не погублен, не спасен, И вечный сон Не столь пугает, сколько манит. Хотя в невечном, здешнем сне Порою мне Повестку вновь кидают в ящик, И так ужасен этот сон, Что тяжкий стон В моем дому пугает спящих. Когда покинем этот свет — Бессмертья нет, Теоретические споры Идут не дальше общих фраз, Но как-то раз Нас призовут еще на сборы. Вдруг наши шпаги и ножны Еще окажутся нужны — Хоть для подмоги, для подпитки? Кто не убийца и не тать — Как им не дать, Не разрешить второй попытки? Окопы старые и рвы Порой, увы, Зарытых снова изрыгают. Все барды издавна поют О том, что павшие встают И помогают. До этих пор Нас ждет какой-то коридор, Тошнотный, как в военкомате, И там мы будем вспоминать Былую рать И как блистали в этой рати. Кичиться будут погранцы, Орать – десантные бойцы, Артиллерист опять нажрется, Звонить в испуге будет мать, Невеста – ждать, И как обычно, не дождется. Все будут, как типичный дед, Перечислят своих побед Ряды и даты, — Вранье зашуганных мудил: Ужели, если б победил, Попал сюда ты? Не знаю, как в другой войне, А в этой, что досталась мне, Напрасны доблести стальные. Бессильны и добро, и зло: Есть те, которым повезло, — И остальные. Но нас построят на плацу — Или расставят по кольцу, Как ожерелье, И мы увидим на свету, Как растеряли красоту, Как ожирели, Прогнили грудью и спиной — Иной посмертно, а иной Еще при жизни, Как эти выходцы из ям Тупы, помяты по краям, Как нас обгрызли. И вот вам весь парад планет: Бессмертья нет, А только ржавчина без счета. Нелепо думать, что в земле, В ее котле, Нетленное хранится что-то. Тогда Господь – майор такой — Махнет рукой На эти пролежни и пятна: Наш утлый ряд Фальшиво поблагодарят И комиссуют безвозвратно. |
