Чужая холодная ладонь пугающе крепко сжимается вокруг горла, недвусмысленно намекая на то, что этот прочувствованный монолог пора подводить к логическому концу.
- Я хотел придушить тебя ещё со второго курса, - честно признаётся внешне равнодушный зельевар, поглаживая шею несмеющего шелохнуться ученика. Он затравленно смотрит в бездонные гипнотические омуты и с удивлением обнаруживает в них нечто совершенно необыкновенное - озадаченность, даже непонимание.
Пальцы на затылке забираются под воротник, слегка надавливая на позвонки и заставляя Гарри с опасением отступать назад до тех пор, пока поясница не натыкается на один из ученических столов.
- И почему я этого не сделал?
Вопрос, скорее, риторический по видимым причинам, однако Гарри всё равно задумывается над этим, ведь косячил он довольно много в понимании профессора. Ненависть бурлила в них обоих, не прекращая ни на секунду, как закипающий котёл, выплёскивая ругань и опасные желания, которые приходилось сдерживать неимоверными усилиями.
А что теперь?
Тот самый Гарри, которому бы предпочесть за одно с Воландемортом прикончить ещё и Северуса Снейпа, теперь откровенно поскуливает не то от ужаса, не то от удовольствия. Оно разрядами разносится по клеточкам, поджигая каждую, становясь похуже круциатуса и, вероятно, лишает свободной воли ни капельки не хуже, чем империо. Мозг уже отчаивается подавать предупреждающие сигналы. Что дальше - Гарри не знает, но боится, что ничего хорошего. Для него самого, по крайней мере, уж точно.
Замешательство в глазах Северуса сменяется гневом, а потом снова замешательством, и так по кругу. Опора под ногами Гарри расползается, словно бы прекращая существование, и единственное, что по-прежнему остаётся чётким, - странно потемневшее лицо напротив. Он пропускает тот момент, когда их губы соприкасаются, замечая только через пелену желания что-то мягкое и тёплое, проникающее в его послушно приоткрывшийся рот.
С непривычки Гарри быстро выдыхается и попутно думает о том, что другой человек настолько близко — это как-то волнительно и странно. Подобный опыт в новинку, особенно учитывая невозможность банально собственных родителей обнять (единственных родственников не то что обнимать, вспоминать никакого желания). С Роном, понятное дело, такие вещи не прокатят, а Гермиона по сути свободолюбивая и ни разу не тактильная. Приобнять способна исключительно в стрессовых ситуациях, когда кому-нибудь срочно потребуется моральная поддержка.
Миссис Уизли — явление в жизни Гарри крайне редкое и нестабильное, да и обнимать её, откровенно говоря, хочется далеко не всегда. Ощущения совсем не те. Эта добродушная суетливая женщина с энтузиазмом окружает уютом (иногда навязчиво, но за рамки не выходит), но каких-либо чувств особо никогда не вызывала.
А здесь… Всё слишком ново. Руки профессора, постоянно хмурого и холодного, жёсткие и грубые со стороны, казались приспособленными исключительно для готовки зелий и взмахов палочкой, но на самом деле нежные. Горячие. Тоже самое в голове проносится и по поводу губ, однако думать о чужих губах по прежнему смущает.
Дыхание ускоряется вместе с сердцебиением: Гарри разрывает с явным нежеланием затянувшийся глубокий поцелуй, расфокусировано смотрит в чёрные бездонные пропасти напротив собственных глаз. Первыми не выдерживают ноги, и колени предательски подгибаются, а Северус мгновенно придерживает за талию, не позволяя позорно растянуться прямо на полу.
- Несносный, надоедливый мальчишка, - сквозь красноватую пелену и сжигающее пламенем желание практически нежно, прижимая к стене и жадно вдыхая запах Гарри, больно заламывая руки за спиной.
Волнует в этой ситуации далеко не положение, а то, что всё происходящее нравится от самого начала. И вряд ли разонравится до логического финала, каким бы феерически нереальным он ни оказался.
Стоны неконтролируемо вырываются сами по себе, и здравый смысл за ненадобностью посылается на все четыре стороны, стыд оказывается там же, хотя и продержался немного дольше. Гарри жадно выгибается навстречу, пытаясь ослабить крепкую хватку тонких пальцев на запястьях, чтобы прикоснуться к Северусу всем телом.
- Сальноволосый ублюдок… - ему подарили долгожданный поцелуй, словно делая одолжение и прокусывая до крови губу. Гарри виновато выстанывает «Сэр», получая тут же в качестве извинения влажные поцелуи в напрягшуюся шею. По телу прокатываются волны наслаждения, граничащие со сладкой болью, которая залегла приятным напряжением в паху.
Уж чего-чего, а вот такого исхода отработки в кабинете Ужаса Подземелий Гарри вообще не ожидал.
========== Часть 6 ==========
Гермиона всегда понимала, чего конкретно желает от этой жизни. И уверенно, не оглядываясь назад, следовала по выбранному пути ещё с того момента, как осознала свою принадлежность к магическому миру. Тогда многое встало на свои места, а собственные тараканы перестали пугать (ну, по крайней мере, не так сильно). Доверие рассудку возрастало в геометрической прогрессии, помноженное на долг перед родителями и природный перфекционизм. Иногда он действительно помогает, если магического таланта оказывается маловато.
Когда в жизни что-то запланированное вдруг отказывается идти по сценарию, Гермиона начинает размышлять. Долго или нет, но результатом всегда остаётся возвращение полного контроля. Даже если ситуация кажется безвыходной.
Она действительно привыкла полагаться на здравомыслие. Ставить перед собой разного рода цели, придирчиво взвешенные и рассчитанные чуть ли не пошагово (мама говорит с некоторой досадой — неисправимая рационалистка, качает головой и смотрит как-то необъяснимо грустно). Следовать им само по себе доставляет удовольствие, а результаты получать, понимая, что всему причина - твоя вдумчивая работа, вообще прекрасно. Оно и понятно, впрочем.
Было, по крайней мере.
Ровно до сих пор.
Теперь Гермиона не в чём не может быть уверена до конца. Сухие теории впервые подводят и не дают желаемого объяснения, ибо чувства, ненадёжные, местами глупые и постоянно неуместные, встают на дыбы разъярённым грифоном. Прямиком на первый план, нагло вытесняя всё остальное.
Толстый фолиант перед глазами дико раздражает. Приходится много переписывать, длинные термины и без того запоминаются крайне тяжело, а сегодня информации, ушедшей в никуда, как-то особенно много. Возникает желание головой побиться обо что-нибудь — Гермиона внезапно осознала, что тупо переписывает всё подряд, бездумно и механически, мысленно находясь где-то слишком не здесь.
На этом её терпение жалобно треснуло и развалилось по кусочкам: писанина отправилась в ящик вместе с фолиантом, голова упала на сложенные на столе руки. Эти записи становятся всё длиннее с каждым днём, но пользы от них никакой — мозг отказывается воспринимать, а сознание попросту не фокусируется. То есть, конечно, фокусируется, но совсем не на том.
Краем глаза замечается движение где-то сбоку: в комнату на носочках заходит Джинни и осторожно, наивно полагая, что остаётся незамеченной, устраивается в кресле за спиной Гермионы. Которая чувствует буквально физически заинтересованный взгляд, но старается успокоиться и дышит глубже, удивляясь непредсказуемым изменениям в их отношениях за каких-то несколько месяцев.
Не то чтобы раньше они вообще подругами считались в полном смысле этого слова. Гермиона практически не обращала никакого внимания на происходящее вокруг, если оно не касалось учёбы или борьбы с Воланде-Мортом. Да и не сказать, что бы Джинни вела себя особенно дружелюбно: у неё своя жизнь, свои уроки и увлечения, круг друзей, и ни в одну из этих категорий Гермиона себя не относила. Даже представить не могла, что когда-нибудь в будущем короткие разговоры из разряда «как дела?» перетекут в нечто большее, а думать об этом не хватало времени.
Одна единственная ночь, проведённая вместе с Джинни в выручай-комнате, повлияла на эту непрочную недо-дружбу и что-то поменяла в их отношениях - обстоятельства странным образом свели их в одинаковое время, когда по коридору у выхода курсировал ничего не подозревающий Филч. Вероятнее всего, надеющийся выловить нерадивых учеников, разгуливающих в неположенное время.
