– Ну да, я, по-твоему, склеротичка?! Говорю тебе, эти унтергебен-менши⁸ только и делают, что гадят! По мелочи, конечно, но платья-то нет!

– Во второй гардеробной, – ответил Вольф, успевший подключиться к «умному дому» и пробежаться по комнатам в поисках искомого платья. – Справа, там, где лисья шуба.

– Так это ты его туда засунул?! – возмутилась Магда.

– Нет, это ты его сняла там, сразу вместе с пальто, – напомнил ей Вольф. – Кстати, там же туфли, а белье – над ними на антресоли….

– На кой мне оно? – спросила Магда. – Уж не думаешь ли ты, что я надену уже ношенное?!

– Скажешь три эф две пятьсот пятьдесят пять, чтобы постирала, – закончил свою мысль Вольф. – После того, как приготовит тебе платье.

– Не учи ученую! – отрезала Магда. – Кстати, о пальто… мне к нему еще не доставили горжетку, а ведь сегодня…

– Я помню, что у нас сегодня, – сказал Вольф. Сегодня был день рождения фюрера. «Все пойдут почитать труп», – подумал он.

Фактически, во главе Нойерайха стоял Райхсфюрер Эрих Штальманн, но официально главой государства и Партай был фюрер. В две тысячи двадцать втором году, когда первого идеолога Орднунга герра Брейвика переводили из шведской тюрьмы в немецкую, один из его последователей, Дитер Лянце, с группой товарищей предпринял неудачную попытку его освободить. В результате погиб и сам Брейвик, и те, кто его освобождали – все, кроме Лянце. Того, правда, опознали только по зубной карте – семидесятипроцентный ожог и многочисленные травмы головы полностью обезличили несостоявшегося «освободителя». Будущего фюрера госпитализировали, и после этого он больше не выходил из медикаментозной комы, но дело было сделано – его трудами и трудами Брейвика заинтересовался тот, кому суждено было реализовать великий Reinigung – сам Штальманн.

Фюрер не принимал участия в АЕ, он даже не знал об этом. Не знал, что был избран фюрером Нойерайха, что «ведет за собой народ Германии к восстановлению былого величия». Он лежал в коме – и символизировал.

А сегодня был его день рождения, тринадцатое марта 002АЕ.

– Помнишь, и что? – продолжала Магда. – Может, ты поднял жопу, и хоть что-то сделал?

– Будет у тебя горжетка, – пообещал Вольф, думая вовсе не об этом, а о том, что сегодняшний прием будет напряженным. Кому не знать, как ему? Кроме всего прочего, у Вольфа была обширная сеть из информаторов, добровольных и не очень.

– Будет, будет, когда Пасху на новый год отпразднуют, – продолжала Магда, прищурившись. Вольф на выражение ее лица не обратил внимания, занимаясь выяснением того, почему служба снабжения до сих пор не доставила злосчастную горжетку. И зря не обратил:

– Ну-ка, покажи мне свою руку, – сказала Магда. Вольф машинально вытянул руку под обзор потолочной камеры. Глаза Магда потемнели:

– Это что у тебя на манжете?!

– Где? – Вольф недоуменно глянул на свой манжет… тьфу, пакость! На снежно-белой ткани были пятна крови, очевидно, брызнувшие из десны или зуба Коюн. А Магда продолжила:

– Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не пачкал одежду, когда пытаешь своих блядей?! Ты понимаешь, что кровь не отстирывается?! Я имею в виду, нормально, отстирать, конечно, можно, но рубаха после такой стирки будет, как из жо…

– Слушай, да у меня этих рубах прорва, – спокойно ответил Вольф. – Заеду за тобой – переоденусь, пока ты будешь готовиться к выходу.

– Я буду ждать тебя уже одетой! – не унималась Магда. – И не собираюсь ждать и потеть, пока ты будешь копаться со своей рубахой, понял?

– Просто скажи три эф две пятьсот пятьдесят пять, чтобы подготовила мне рубаху, – челюсти у Вольфа сжались, что означало приближение его красной линии. Которую Магда опять не пересекла:

– Учти, что времени у нас будет мало. Эти ур-роды назначили свой сраный прием слишком рано. Как будто не понимают, что людям надо подготовиться, переодеться…

– Большинство мужчин будут в форме, потому переоденутся прямо на работе, – напомнил Вольф. – А большинство дам не работают. И потом, я сам в числе «этих уродов», и уж мы с тобой точно не опоздаем.

– Я, между прочим, за твою безупречную репутацию беспокоюсь, – тоном обиженного ребенка сказала Магда.

– Знаю, – ответил Вольф. – И очень ценю. Ich liebe dich, mein Kleiner. У тебя еще что-то?

– Я тебя тоже люблю, – тихо сказала Магда. – Потому и злюсь. А ты не ценишь, только говоришь.

– Ценю, – повторил Вольф, улыбаясь. – Очень ценю. Иначе тебя бы со мной не было.

«Иначе ты была бы в Дезашанте», – подумал Вольф, и едва заметно вздрогнул. Он не хотел себе даже представить такое. Но у Магды, у два литера бэ три нуля сорок три такая перспектива была… когда-то.

В принципе, перспектива «заново родиться», получив вместо имени личный номер, была у каждого. Никто, даже сам Райхсфюрер, от этого был не застрахован. Теоретически. Практически, для Райхсфюрера подобное было возможно лишь в виде абстрактного допущения. К сожалению, не для него одного.

Чтобы произошло ЕА, потребовались усилия очень многих, очень разных людей. И это тревожило Вольфа: вопреки обвинениям Коюн, историю он знал очень хорошо. Любой переворот заканчивается крысиными боями его организаторов. Революция (слово, находившееся в Нойерайхе под запретом, волей всесильного Райхсфюрера) всегда пожирает своих детей.

Он хорошо знал это, и его шеф, его друг и бывший его заключенный Эрих Штальманн тоже хорошо это знал. Второй год Эрих тайно от других партай геноссе «накачивал мускулы» Райхсполицай. Лучшие бойцы FSP переводились в «силы усиления» – то есть, в штат Райхсполицай, а на их место становились новые бойцы, деятельной борьбой с либерал-ретроградами доказавшие верность идеалам Орднунга.

Reinigung должен был повториться, ради полного очищения, на сей раз, уже Партай. Но не сейчас. Пока враг слишком силен. У Партай есть свои собственные силы безопасности, Партайгешютце. Вооружены и организованы они немногим хуже Райхсполицай. И есть еще армия. Райхсмаршал Швертмейстер – друг Эриха, но он слишком прямолинейно понимает Орднунг, и может даже выступить против любого возмутителя спокойствия, включая самого Райхсфюрера…

Или не удержать армию от распада на противоборствующие лагеря. Меньше всего Вольфу, равно как и его шефу, хотелось, чтобы между лояльными Эриху Райхсполицай и Партайгешютце, которые подчинялись непосредственно фроляйн Партайсекретарин, и потому Райхсфюреру были неподвластны, началась полноценная война с применением тяжелого вооружения – плазмагаубиц, танков, орбитальных штурмовиков, тактического ядерного оружия…

Этого следовало избежать, но и дело очищения рядов не медлило. В конце концов, девиз Партай был все тот же, lang lebe die Reinigung – да здравствует очищение.

Им удалось очистить Германию. Теперь нужно было очистить Партию. А если удастся, то можно будет очистить и всю остальную Европу. Или даже мир.

«Ты бы рубашку свою очистил», – ехидно заметил внутренний голос Вольфа, подозрительно похожий на голос уже отключившейся Магды. Вольф покосился на заляпанный кровью манжет, вздохнул и вызвал генерального квартирмейстера. Тот перепуганным голосом доложил, что горжетка фрау Магде Шмидт доставлена. Вольф одобрил эту новость, и попросил привезти ему пару белых рубах. Обязательно новых и безупречно чистых.

В смысле чистоты их с Магдой вкусы совпадали до тождества – кровь на манжетах раздражала Вольфа не меньше, чем его жену.

В две тысячи втором году фирма «Дорнье» вошла в состав европейского аэрокосмического концерна, и с тех пор не выпускала новых самолетов. Инженеры и конструкторы откочевали, в основном, в американские и английские фирмы, вроде «Цессны» и «Фэйрчайлда». Нельзя сказать, чтобы подобное перемещение их радовало – возможно, их доходы на некоторое время выросли, но перспективы карьерного роста, конечно, ухудшились: будь ты хоть семи пядей во лбу, в вопросе повышения начальство скорее предпочтет тебе соотечественника, своего.