Собака тихо гавкнула, ее лай напоминал на звук очень далекого взрыва. Райхсфюрер опять почесал ей за ушами:

– Не любишь вспоминать родной Вильмерсдорф? Я тебя понимаю. Жаль, что ты только собака. Собаки лучше людей. Собаки не замышляют подлостей, не берут взяток, они любят тех, кого любят, независимо от обстоятельств. Ваш род, наверно, имеет постоянный аусвайс в Рай – поскольку вы умеете любить и быть преданными так, что нам, людям, и не снилось.

Он снова нажал незаметную кнопку под столом. На сей раз вместо Брунгильды появилась физиономия молодого, но очень уставшего человека.

– Курт, – сказал Райхсфюрер, – что с итальянцами?

– Дон Чезаре собирается к Вам, – ответил Курт. – Отчет о текущем положении у вас на жестком диске, маркировка стандартная.

– А вкратце, – спросил Эрих, – у них есть перспективы взять Рим без нашей помощи?

– Мы перебросили тосканской группировке столько, сколько смогли, – ответил Курт. – Даже полсотни «Леопардов» и столько же «Палладинов». Но над тосканцами на фланге висит третий корпус французов, и если они ударят, боюсь, тем придется уйти в глухую оборону. Они запросили побольше ПВО…

– Хорошо, – сказал Райхсфюрер, – а мы как-то им можем помочь?

– Есть два варианта, – сказал Курт, – но оба с закавыками. Можно было бы перебросить что-то из частей Райхсмаршала, если тому удастся быстро взять Данциг или достичь серьезных успехов на люблинском направлении. В оба города бар… простите, Польская армия вцепилась зубами, но первое реальнее, чем второе – Маннелинг, после потери ног, готов город снести к чертовой матери, но добыть нам польские ключи от моря. Но перебрасывать тяжелую технику с севера – та еще морока, дороги в генерал-губернаторстве, сами понимаете, какие, после того, как там райхсверовцы прошли.

Эрих задумчиво потер подбородок. София-Шарлотта, пользуясь тем, что Райхсфюрер отвлекся, передними лапами забралась на стол и обнюхивала забытую Брунгильдой плошку из-под фрикаделек.

– Откуда проще всего перебросить войска? – спросил Эрих, не обращая внимания на предосудительное поведение «райхсканцлера фон Вильмерсдорф». – И как быстро мы сможем это сделать?

– Лучше всего, конечно, из центра, – ответил Курт. – Чуть дальше, но инфраструктура на центральном направлении лучше. Но для этого надо полностью остановить наступление…

– Курт, – перебил его Райхсканцлер, – Вы говорите мне очевидные вещи. Если я задал вопрос, значит, мне нужен ответ. Без рассуждений о том, что для этого нужно сделать. Сколько времени займет переброска, скажем, танковой и артиллерийской бригады и корпуса фольксгренадеров?

– Без использования авиации? – спросил Курт. Райхсфюрер кивнул. – Семь – десять дней. Разрешите вопрос.

– Не разрешаю, – оборвал его Эрих. – Так, кстати, а что у нас с авиацией?

* * *

Закончив переговоры с Куртом, Райхсфюрер вызвал Брунгильду.

– Обед будет готов через… – начала та.

– Можете не торопиться, – остановил ее Эрих, – передайте на кухню, пусть приготовят еще одну порцию. Запросите у представительства ООН в Берлине диету дона де Мистуры и пусть приготовят что-то из нее. И свяжитесь со стариком: скажите, что я хочу с ним отобедать.

– Так точно, – ответила Брунгильда. Эрих задумчиво посмотрел на Софью-Шарлоту, с недовольным видом лежащую на своем креслице. Увидев, что хозяин смотрит, собака перевернулась пузичком кверху. Сверкнул металл – из этого положения было видно, что одна из лап собаки – киберпротез хорошего качества.

– Оба мы с тобой инвалиды, Соня, – сказал Эрих, машинально почесывая пузичко собаки. – Что-то теряешь, что-то находишь. Три ядерных фугаса, чтоб они их себе в задницу запихали, и нажали красную кнопку.

Затем, словно спохватившись, опять запустил руку под стол. Над столом, в виде голограммы, появился Курт.

– Подготовьте мне защищенную линию с Райхсмаршалом, – сказал Эрих, – к 17:00. Это раз. Второе – прикажите, чтобы на наш Тейгель подогнали Mercedes-Benz 770K, о котором я говорил. Поручите это герру Порше.

– Так точно! – ответил Курт. Райхсфюрер глянул на него примерно так, как до того смотрел на Софию-Шарлотту:

– Курт, я очень ценю Ваш профессионализм и преданность, – сказал Эрих. – После того, как я закончу разговор с Райхсмаршалом, поезжайте домой и хорошенько отдохните, насколько сможете. Следующая неделя будет тяжелой.

– Разрешите вопрос? – сказал Курт. Райхсфюрер кивнул. – У нас вообще бывают легкие недели?

– Не замечал, – улыбнулся Эрих. – Хорошо, не смею Вас задерживать. Работайте.

* * *

Зал приемов Фридриха Великого изначально был не очень уютным – длинное и широкое помещение с низкими сводами, возможно, действительно неплохо подходило для приемов, но его пустота и тяжелый свод с лепниной неприятно давили на психику. Теперь зал использовался по прямому назначению, для официальных приемов, но часть его, прилегающая к покоям, которые Эрих без лишней скромности объявил своими, была отделена от остального зала. Здесь, в оконной нише, стоял небольшой обеденный стол, разместиться за которым могли от силы два-три человека. Чаще всего, Эрих обедал здесь один, но иногда приглашал кого-то для конфиденциальной беседы – это место и прилегающие к нему «покои» было защищено от любой прослушки.

Пока де Мистура не пришел, Эрих в компании нетерпеливо наблюдавшей за сервировавшими стол пронумерованными Софии-Шарлотты, коротал время в кресле у камина, куря сигару (все те же «Ромео и Джульетта») и лениво листая свежий номер «Орднунг-Фроляйн». Первоначально Райхсфюрер хотел полностью «зачистить» прессу на бумажных носителях, поскольку выпуск бумаги в Нойерайхе в условиях санкционной блокады пришлось сокращать, к тому же, «бумажная» пресса, по мнению Эриха, была вчерашним днем, если не позавчерашним. Но за глянцевые журналы вступилась Магда Шмидт, и вступилась талантливо:

– Мой фюрер, – говорила она, – сотни тысяч немок привыкли к глянцу. Это плохо, но это и хорошо – если раньше журналы размягчали им мозги, то теперь мы превратим их в наше орудие для постановки этих мозгов на место. Под нашим контролем то, что одурманивало, может послужить к исцелению. Вы ведь сами говорили, что орднунг-менш не стоит травмировать резкими переменами, правильно я Вас понимаю?

Эриху пришлось согласиться, но число журналов все равно подсократили. Магда оказалась просто гением, и, листая «Орднунг-Фроляйн», Райхсфюрер в который раз с удовольствием это отметил. Внешне журнал почти не изменился, а вот содержание статей местами развернулось чуть ли не на сто восемьдесят градусов, но информация до читательниц доносилась тактично, спокойно, умиротворяюще….

«Похоже на мягкий гипноз», – подумал Эрих.

Его привлекла фотография девушки в простеньком платье (в женской моде Эрих не разбирался совсем, потому не знал, как описать это платье – легкое, розовое, с коротким рукавом – оно показалось ему каким-то детским), поверх которого был надет белый кружевной фартучек. Волосы девушки были уложены в два красивых «бублика», как у принцесс с рисунков эпохи Возрождения.

Эриха поразил ее взгляд – девушка смотрела в камеру так, словно фотограф собирался ее расстрелять, но не со страхом, а, скорее, с какой-то обреченностью. В этом образе было что-то трогательное, что-то пробуждающее сочувствие.

«Хороший образ», – подумал Эрих. – «Надо будет поговорить с Магдой, может, его можно как-то использовать в пропаганде, например, молодежного движения. Для юных унтергебен-менш, желающих вступить на стезю…хм… интересно, кто это?»

У фото не было подписи, и Райхсфюрер собирался перелистнуть страницу – как правило, там располагалась статья о том, кто был изображен на фото с разворота, но не успел – в зал, ковыляя, вошел Генеральный секретарь ООН. Эрих отложил журнал (с намереньем забрать его потом с собой), помог Софьи-Шарлотте спуститься с ее лежанки, и проводил де Мистуру к его месту за столом.

Трапезу, сервированную для Райхсфюрера и его гостя, нельзя было назвать королевской: для де Мистуры приготовили фаршированные котлеты из куриного мяса, цветную капусту в сухарях и несколько небольших салатиков, Райхсфюрер довольствовался порцией жаренных сосисок с капустой.