– Да, – кивнул директор завода.

– Блоки ИИ вы получаете из Майнца, – продолжил Райхсфюрер, – уже готовыми для монтажа. И у вас есть шесть линий для экзоскелетов. Можете пока сократить выпуск стандартов вдвое. Это освободит две линии, на них и стройте терминаторов, пока не доведете третью очередь до ума.

– Но ведь… – начал Директор, но Эрих жестом его остановил:

– Если бы нашей целью была ликвидация унтергебен-менш, мы нашли бы для этого куда более дешевый вариант. Кажется, в этой стране все сидят на сайтах врага, хоть мы и закрыли к ним доступ. Унтергебен-менши – не пушечное мясо и даже не люди второго сорта. Есть болезнь физическая, а есть социальная. Унтергебен-менш – социально больной, а больных надо лечить, а не загонять до смерти. Мне нравится то, что Вы так радеете о нашем деле, но помните – даже унтергебен-менши нужны Нойерайху. Те, кто были не нужны, давно уже кормят червей.

…Райхсфюрер обладал одним очень полезным умением – он мог говорить об одном, а думать в это время о чем-то другом, при этом не теряя связности и разумности речи. Сейчас, например, он думал о том, что бюрократия – какое-то мифическое чудовище, которое всякий раз возрождается, сколько его не искореняй. Молодые росточки бюрократии уже появились и в Нойерайхе, несмотря на то, что Орднунг, казалось бы, составлен так, чтобы исключить саму возможность ее появления. Что делать? Эрих видел только один выход – вновь и вновь искоренять, уничтожать, выжигать, выпалывать…

Сегодня фабрикпартайляйтер отправится в Берлинский Центр Распределения ресурсов. Там он пробудет недолго, и, возможно, вернется на этот же завод – в пахнущий сыростью и штукатуркой тускло освещенный цех третей очереди. Это если повезет.

А если нет – Дезашанте. Эрих любил это слово. Именно он так назвал конечную остановку многих – разочарование. «Герр Райхсфюрер разочарован Вами», говорила Гретхен, и он уже устал поправлять ее. Не герр Райхсфюрер, а сам Нойерайх, не Партай, а Фатерлянд. Гретхен кивала и продолжала поминать всуе его звание. Для Гретхен Эрих и был Нойерайхом, именно он символизировал собой Орднунг, как фрау Магда символизировала собой Фроляйн дас Райх, Родину-Мать.

Символы. Либералы ненавидят символы, потому что единственное, что может символизировать самих либералов – это плесень. Тупая, агрессивная паразитирующая масса. Либералы обожествляли паразитирование, возводили его в культ, и с этим тоже приходилось бороться…

* * *

Из аэропорта Оффенбаха Эрих на «Минизенгере» перелетел на Тейгельский аэропорт. Полет занял четверть часа – «минизингеры» развивали две скорости звука, а от Оффенбаха до Берлина всего-то пятьсот километров. Не заезжая домой, он поехал в Шарлоттенбург, где теперь находилась Райхсканцелярия. Там его уже ждали.

Стаффан де Мистура, генеральный секретарь полностью лишившейся престижа и стремительно теряющей всякое влияние ООН, разменял восьмой десяток и подбирался к цифре восемьдесят пять, но выглядел бодро. Эрих уже встречался с ним, когда Германию торжественно исключили из ООН. Вернее, через две недели, когда генсек приезжал узнать, какого черта это никак не повлияло на правительство Нойерайха. Эрих честно сказал герру Стаффану все, что думает о его организации – даже в лучшие годы она была малополезна, а с 90-х годов прошлого века стала вовсе бесполезной. Мнение «мирового сообщества» не повлияло даже на крохотную и бедную КНДР, равно как и не помешало США нанести ядерный удар по Пхеньяну, получить ответный и насмерть рассориться с Китаем и Россией. Теперь три великие страны напоминали ковбоев Дикого Запада, готовых выхватить револьвер и шмальнуть друг в друга, а знаменитые «ядерные часы» застыли в трех секундах от Апокалипсиса. И что сделала ООН, чтобы предотвратить это? Ничего. И, что самое мерзкое – ничего и не могла сделать…

– Я знаю, что Вы хотели встретиться, – сказал Эрих, войдя в приемную своего кабинета и давая ожидавшему там де Мистуре знак следовать за ним. – Но понятия не имею, зачем.

– А, по-моему, не так сложно догадаться, – де Мистура встал, довольно бодро для пожилого человека. – Неужели Вам, герр Райхсканцлер, ничего не приходит в голову?

– Райхсфюрер, – поправил его Эрих. – Я не секретарь, я вождь. Нет, я, конечно, догадываюсь, зачем Вы здесь, но хочу услышать эту бессмыслицу лично от Вас.

– Для Вас мир – бессмыслица? – спросил генсек ООН, заходя в кабинет Райхсфюрера. Эрих вошел первым, и сразу подошел к небольшому диванчику, стоявшему справа от стола. Лежавшая на этом креслице маленькая комнатная собачка, мальтийская болонка, попыталась спрыгнуть ему навстречу, но Эрих не дал ей это сделать – осторожно почесав у нее за ушами и под подбородком, взял животное на руки и ссадил на пол.

– Герр Стаффан, у нас с Вами разное понимание того, что такое мир, – Эрих сел в кресло за большим, кажущимся пустым столом, похожим на чиппендейловский, но с панелью, прикрывавшей гнутые ножки. Собака, тем временем, подошла к генсеку и обнюхала край его брюк. Опираясь на трость, де Мистура с явным трудом нагнулся и протянул к мордочке животного смуглую, покрытую пигментными пятнами, ладонь. Собака обнюхала ее, вопросительно посмотрела на Райхсфюрера, затем вновь обернулась к генсеку и ткнулась в ладонь лбом. Де Мистура провел пальцами по темечку псинки, после чего, тяжко упираясь в трость, выпрямился:

– Чертова старость, – сказал он, глядя, как собака медленно, чуть припадая на левую переднюю лапу, подошла к Райхсфюреру. Тот наклонился и усадил животное на его диванчик, затем указал де Мистуре одно из гостевых кресел. – Спина меня подводит. Хорошо, обзавелся удобной тростью – подарок от одного нашего с Вами знакомого хулигана.

– Не знал, что Вы дружите с хулиганами, – Эрих запустил руку во чрево стола и достал коробку сигар, на сей раз, «Ромео и Джульетта». – Угощайтесь.

– Спасибо, что цикуты не предложили, – улыбнулся де Мистура. – Мой врач говорит, что для меня каждая затяжка может стать последней…завидую Лаврову – на три года моложе, а выглядит так, словно они там в Москве изобрели эликсир вечной молодости. И смалит по-прежнему, сам черт ему не брат.

– Меня Вы, наверно, вообще пацаном считаете? – спросил Эрих вкрадчивым голосом. – Если так, могу сказать в свое оправдание, что за решеткой год за три считается, а я там полжизни провел, так что считайте, что мы ровесники.

– Я не склонен Вас недооценивать, – сказал де Мистура, с тоской глядя на то, как Эрих подкуривает. – Вы показали всему миру, как говорил один лысый подонок, мать Кузьмы. Именно потому я и приехал к Вам. С надеждой…

– Простите, герр Стаффан, – сказал Эрих, выпуская дым, – но, кажется, Ваши надежды не оправдаются. Зачем мне останавливать Конрада… м-м, Райхсмаршала? Через пару месяцев мы выйдем на границу с Россией, и проблема Польши отпадет сама собой. Я уже ищу кандидата на роль Штадтфюрера Генерал-Губернаторства, думаю, герр Швертмейстер вполне подойдет.

– Я не спорю, что у Вас это получится, – сказал генсек ООН. – Но какой ценой, а, главное, зачем?

– Чтобы всякое быдло через границу не лезло, – пожал плечами Эрих. – Герр Стаффан, мне перед Вами неудобно. Может, хотите кофе? С коньяком или с ликером.

– Разве что, просто кофе, – ответил де Мистура. – С молоком и минимумом сахара. Иногда я сам не понимаю, зачем стараюсь продлить себе эту унылую жизнь…

– Вам это неплохо удается, – улыбнулся Эрих. Он что-то нажал под столешницей, и над столом появилось прозрачное изображение его адъютанта. – Хильда, приготовьте гостю кофе. Некрепкий, с молоком и минимумом сахара. И печенье не забудьте.

Брунгильда кивнула и исчезла.

– Согласитесь, герр Стаффан, – сказал Эрих, – не мы начали эту канитель. Но мы ее закончим. Не можем не закончить – сорняки надо выпалывать до единого, чтобы они вновь не выросли. Зачем нам этот бандитский анклав на границах? Да и поляки готовы нам сапоги облизывать за освобождение от своих гостей. Думаю, моя логика Вам понятна.

– Она мне давно понятна, герр Эрих, – сказал де Мистура, и замолк – Брунгильда занесла поднос с кофе и печеньем, поставила на стол перед генсеком и вышла, не издав ни звука. При виде Брунгильды собака Райхсфюрера вяло вильнула хвостом и покосилась на хозяина. – И я не питаю иллюзий на тему того, какой была Польша до того, как ваши войска в нее вошли. Но учтите – башибузуки готовы стоять насмерть, а Вы знаете, что это означает. Они могут даже пустить ваши войска, чтобы жертв было больше.