– Che cazza, очень смешно, прям сейчас обоссусь, – заметил Чезаре, роясь в своей спортивной сумке, поверх которой кучей лежала его одежда. – Cazzarolla, да где ж оно, madre di putana! Держи ствол при себе, когда меня нет рядом. Если меня заметут, перебедуешь у Кьяры, пока я не сорвусь; если… – он вздохнул. – На похороны не ходи, лучше сразу в Ризолли, а потом – подальше отсюда, в Америку, например. Усекла? Денег там прилично, хватит, чтобы устроиться.
Он что-то достал из сумки и направился к сидящей Пьерине. Она хотела сказать, что не хочет. Не хочет, чтобы с ним что-то случалось. Хотела предложить бросить все и уехать куда-нибудь, в ту же Америку. Хотела, но не успела.
Чезаре присел на колени и сказал:
– Вот что, мелкая, все это, конечно, очень интересно… знаешь, ты ни разу не требовала у меня ничего и почти ничего не просила. Мелочи не в счет. Иногда мне казалось, что ты вообще на меня клала прибором, но… эх, не умею я говорить красиво без мата. Короче, cara mia, я тут вот-что подумал…
Но Пьерина уже поняла – руки Чезаре, непривычно неподвижные (обычно, когда он говорил, руки следовали его речи, словно он был сам себе сурдопереводчиком, хотя такие жесты ни один сурдопереводчик себе не позволит), сегодня несколько опережали его речь, и, прежде чем он закончил фразу, красивые сильные пальцы, более подходящие пианисту или ювелиру, чем бандиту, уже вскрыли маленькую бархатную коробочку, в которой на алом атласе лежало потрясающе красивое кольцо, усеянное мелкими бриллиантам, словно неизвестный ювелир стащил с неба и свернул колечком кусочек Млечного пути.
– 'Ho rubato? – тихо спросила она, хотя, по большому счету, это не имело никакого значения.
– Обижаешь, – ответил Чезаре, улыбаясь. – Я на три месяца освободил Либштейна с Кривого переулка от всех выплат, но сказал, чтобы он сделал мне что-то такое, чего ни у кого нет, и никогда не будет. Мне кажется, старику удалось, или ты считаешь, что нет?
– Удалось, – кивнула Пьерина.
– Так что, – осмелел Чезаре. – Согласна прогуляться до алтаря, и выйти оттуда донной Корразьере, на зависть своей матушке?
– Еще бы, – и причина для этого у Пьерины была весьма веская. – Прошло три с лишком года со дня первого появления Чезаре в ее жизни, но Карлотта не только не сменила в отношении последнего гнев на милость, но с каждым днем все больше распалялась, и последнее время называла Пьерину не иначе, как troya di caccare Barracca.
А Пьерина любила Чезаре. Она стала бы его женой и без придирок матери. Последние повлияли только на скорость принятия решения.
– Donna di Barracca звучит лучше, чем troya di Barracca, – Пьерина обвила шею Чезаре своими худенькими ручками. – Но придется подождать. Мне до восемнадцати еще три месяца осталось. Не через прокурора же решать этот вопрос, правда?
– Buca di culo, что за страна! – кивнул Чезаре. – Chia vare можно чуть ли не с пеленок, но так, чтобы потом в этом на исповеди не рассказывать – только с восемнадцати. Che pallo!
* * *
После «ералаша» с TFI программа по Райхскультуре показалась Пьерине какой-то умиротворяющей. Спокойный, даже деловой тон ведущей, симпатичной молодой дамочки в забавной, но на взгляд Пьерины, очень милой одежде – белая блузка, поверх нее темно-зеленый корсаж на шнуровке и пышная юбка в тон, все это дополнено фартучком из кружева оттенка беж – интересно, как это называется? – резко контрастировала с нервным тоном французов, словно боявшихся, что их вот-вот прервет налет каких-нибудь фанатиков, что во Франции случалось с завидной регулярностью.
Дамочка в фартучке сидела в удобном кресле за овальным столиком. Другое кресло занимал гость программы. Например, сейчас в нем расположилась красивая блондинка модельной внешности. На блондинке была некая стилизация на униформу – рубашка строго покроя, с парой накладных карманов на груди и узкая юбка чуть ниже колен, дополняли наряд чёрные туфли на толстом, низком каблуке. Пьерина отметила, что при таких ногах гостья программы могла позволить себе какую угодно обувь. Сама женщина была вообще какая-то элитно немецкая и столь же элитно-красивая, от волной спадающих к плечам золотистых волос, уложенных спереди в замысловатые букли, отдалённо напоминающие знаменитые виктори роллс до носков вышеупомянутых черных туфель.
– Да, конечно, я не могла не чувствовать себя обиженной, – говорила блондинка. – Но уже тогда я понимала высокую цену самодисциплины, которую Орднунг считает одной из главных положительных черт человека. Я пыталась развивать ее в себе, и не прогадала – когда другие девушки слегали с нервными срывами, я продолжала работать.
– А то, что эта работа не востребована, Вас не смущало? – простодушно спросила ведущая. – Ведь Вам прямо заявили, что никогда Вы не подниметесь выше вице-мисс…
– Да, после того, как я не уступила домогательствам этого… – блондинка поджала губы. – Знаете, что я поняла за период моего участия в этих конкурсах? Они говорят, что борются с харасментом, но на деле они борются с теми, кто им неугоден. А те, кто олицетворяют собой их насквозь лживую идеологию, могут проявлять этот самый харасмент столько, сколько влезет. Запад наполнен ложью, как невыжатая губка водой. И выходила на подиум я не за наградами.
– А за чем? – спросила ведущая.
– Я знала, что мое появление ждут миллионы настоящих мужчин и женщин, – сказала блондинка. – И в Германии, и за ее пределами. В нашем испорченном мире неиспорченных людей намного больше, чем кажется. Я хотела порадовать и вдохновить своим появлением достойных мужчин, я старалась показать женщинам Германии, как прекрасна может быть женщина со здоровым, некомерциализированным мировоззрением.
– Вы говорите так искренне, – восхитилась ведущая. – Видно, что Орднунг для Вас очень близок. Вы член Партай?
– Да, по личной рекомендации фрау Магды Шмидт, райхскомиссара культуры и эстетики Нойерайха, – щеки блондинки порозовели. – Когда мне вручали партайбилет, герр Райхсфюрер сказал, что во время ЕА видел бронемашину штурмшютцецуга23, на борту которой была моя фотография, и штурмфюрер этого отряда сказал, что эта девочка вдохновляет его с ребятами на праведную месть цветным и либерал-компрадорам. Так что он лично считает, что я тоже являюсь участником Августовских событий. Никогда еще мне не было так приятно! Я нашла этот штурмгешютцецуг, теперь они, конечно, команда FSP, и подарила им целую фотосессию с собой.
– Говорят, фрау Магда лично о Вас заботится, и даже приглашает к себе в гости? – спросила ведущая.
– О да! – кожа девушки порозовела еще больше. – Это лестно, но это и большая ответственность, во всех отношениях. Во-первых, геноссе Магда и герр Райхсминистр воплощают идеал Орднунга о семье. Более здоровых и искренних отношений, большей заботы друг о друге и представить нельзя. Во-вторых, фрау райхскомиссар сама является воплощением женской красоты, недаром именно она стала моделью для Фролян дас Райх24. Даже мне нелегко быть рядом с ней, хоть она и считает, что я не меньше ее воплощаю собой тип Новой немецкой девушки.
– С этим утверждением невозможно не согласиться, – улыбнулась ведущая. – Разрешите последний вопрос, или даже просьбу?
– Конечно, милая, – кивнула блондинка.
– Многие из орднунг-менш, увы, не столь тверды в своих убеждениях, как Вы, Анна-Юлия, – задумчиво сказала ведущая. – Некоторые порой ворчат на существующие в Нойерайхе бытовые и материальные трудности. Вы знаете, что кое-какие даже обыденные предметы сейчас выдаются через систему распределения, а некоторые из предметов роскоши вообще стали недоступным…
– Можете не объяснять, Ильза, – Анна-Юлия протянула руку над столом, словно хотела коснуться ведущей, но взяла только стакан с какой-то прозрачной жидкостью, скорее всего, простой водой. – Я с этим сталкиваюсь постоянно. Например, сложно достать чулки или колготки, даже через систему распределения.
