— Пусть дворцовые повара приготовят блюда, укрепляющие силы.

Девушка ответила:

— Ваше Величество, не извольте беспокоиться, ваша покорная служанка уже дала на кухне все необходимые указания.

Ваньянь Сюй кивнул.

— Я позволил Су И голодать, чтобы ослабить волю. Надеялся сделать театральное представление более убедительным. Поневоле пришлось пойти на крайние меры: если бы он, несмотря ни на что, остался безразличен к судьбе этих людей, я больше никак не смог бы на него повлиять. Но никто не должен проронить об этом и полслова! Эх, ненависть его я уж как-нибудь переживу, но не вынесу, если он начнет во мне сомневаться.

Тут он заметил, что длинные ресницы пленника затрепетали, и понял, что тот скоро откроет глаза. Император прикусил язык, чтобы не сказать лишнего, и нарочито громко велел Цзы Нун:

— Передай поварам, чтобы приготовили генералу Су поесть, только не забудь: сначала ему нужна легкая пища, он ведь голодал несколько дней.

Цзы Нун почтительно поклонилась и вышла.

31.

Тем временем Су И открыл глаза, и первым, что он увидел, оказалось лицо Ваньянь Сюя. На лице этом отражалась неподдельная тревога, а в глазах — вся глубина нежности и страсти. Но как только император заметил, что пленник пришел в себя, он мгновенно нацепил свою обычную непроницаемую маску. Сердце Су И сжалось от боли, он снова прикрыл глаза и, стараясь не выдать истинных чувств, безучастно спросил:

— Зачем ты здесь? Ты ведь уже получил всё, чего добивался, силой вынудил согласиться на роль твоей… Неужели хочешь, чтобы я поклялся снова, чтобы мое сердце опять истекало кровью тебе на потеху? Или понравилось, когда я стоял на коленях, умолял, унижался? Пришел полюбоваться на мою слабость и бессилие?

В груди у императора защемило, но на лице не дрогнул ни один мускул.

— Раз уж до такого дошло, можешь думать о Нас всё, что угодно. Главное — через полтора месяца на церемонии коронации ты покорно преклонишь рядом с Нами колени перед Небом и Землей. «Ну а после у меня будет всё время этого мира, чтобы доказать тебе искренность моих чувств», — добавил император про себя. Он встал, раздал указания Цзы Нун и Цзы Лю, после чего удалился.

Су И провожал фигуру Ваньянь Сюя угрюмым взглядом, вконец разочаровавшись в императоре. Да, им суждено было родиться заклятыми врагами, но пленнику казалось, что между ними мало-помалу возникли доверительные, почти дружеские отношения. Кто бы мог подумать, что, пытаясь насильно вырвать нежеланное согласие, Ваньянь Сюй прибегнет к таким чудовищным, бесчеловечным средствам. Су И воскресил в памяти всё, что произошло в тот день на тренировочной площадке — сцену за сценой, — и лишний раз уверился, что даже дикий зверь не способен на столь невообразимую жестокость, которая поистине вопиет о возмездии к Небесам.

— Ваньянь Сюй, я в тебе ошибался… Как же глубоко я в тебе ошибался! — со слезами на глазах шептал пленник.

Он пытался представить, как сумеет выдержать свадебную церемонию, до которой оставалось каких-то полтора месяца. Ему, мужчине, придется играть на супружеском ложе неподобающую роль, традиционно предназначенную для женщины. Где взять силы, чтобы стерпеть подобное унижение? Лучше умереть, чем так низко пасть, лучше расстаться с жизнью, чем стать женой заклятого врага. Су И сомневался, что найдет в душе достаточно мужества, чтобы пережить этот роковой день.

Цзы Нун смотрела на терзания пленника, и сердце ее обливалось кровью. Девушка уже собиралась раскрыть правду, но ее остановил выразительный взгляд Цзы Лю. Вскоре вошли дворцовые служанки с большими коробками. Цзы Нун улыбнулась:

— Молодой хозяин, вот и кушанья для вас.

Пленник нахмурил брови, всем своим видом показывая, что намерен голодать и дальше. Тогда встревоженная девушка добавила:

— Не забывайте, заложники всё еще в тюрьме! Если молодой хозяин станет хорошо питаться, им тоже подадут превосходные блюда. Если же молодой хозяин откажется от пищи, этим бедолагам не достанется ни глотка воды, ни зернышка риса…

Су И не дал ей договорить. Цзы Нун еще никогда не видела генерала таким: в его глазах застыла мýка, голос срывался.

— Барышня Цзы Нун, умоляю! — воскликнул он. — Умоляю… Ни слова больше… Я буду есть.

Сердце девушки пропустило удар. Су И схватил чашу с рисовым отваром и принялся лихорадочно заталкивать в себя ложку за ложкой. В глазах его стояли слезы, и только усилием воли он не позволял им хлынуть потоком по щекам. Видя отчаяние пленника, Цзы Нун преисполнилась такого сочувствия, что чуть не выпалила: «Молодой хозяин, не печальтесь! Заложники получили награду серебром и давно разошлись по домам. Сегодня вы всего лишь посмотрели спектакль с их добровольным участием, поставленный Его Величеством. Император не только пообещал этим людям щедрую награду, но и поклялся, что, пока вы будете императрицей, он никогда не позволит подданным Цзинь Ляо притеснять подданных бывшей Ци и не дарует одному народу никаких привилегий перед другим. Если бы не его слово, они никогда не согласились бы участвовать в этом обмане».

К счастью, Цзы Лю не дремала. Заметив, что подруга колеблется, она поспешила вмешаться:

— Сходи-ка на кухню и посмотри, как там суп из ласточкиных гнезд, уже готов? Если нет, поторопи этих бездельников, пусть пошевеливаются.

Так ей удалось хитростью спровадить Цзы Нун из покоев пленника.

Хотя Су И поглощал рисовый отвар и жидкий суп полными ложками, еда казалась ему совершенно безвкусной. Он не чувствовал ни голода, ни сытости. Хорошо, что Цзы Лю не сводила с пленника глаз. Она вовремя заметила, что стол уже наполовину пуст, а Су И по-прежнему бессознательно сжимает в руках чашку, и по лицу его разливается нездоровая бледность.

— Молодой господин, должно быть, уже сыт, — предположила девушка. — Вам не обязательно доедать все эти блюда. Но, если вы всё еще голодны, в полночь подадут суп из ласточкиных гнезд. Этот редкостный деликатес часами томится в кипятке, он очень полезен и поможет вашему телу быстрее оправиться от ран.

Су И молча, покорно поставил чашку на стол.

С этого дня пленник стал походить на деревянную куклу. Он ничего не говорил, ничего не делал по собственной воле — только по чужим указаниям. Ваньянь Сюй заходил в его покои несколько раз в день, но надолго никогда не задерживался. Откровенная беседа не клеилась, им едва удавалось перемолвиться парой ничего не значащих фраз, поэтому император не обратил внимания на подавленное состояние Су И.

Цзы Лю, напротив, тревожилась всё сильнее. «Древние недаром говорили: можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его пить, — думала она. — Император попытался применить силу, пошел на крайние меры… Неужели он добьется лишь того, что превратит крепкого здорового мужчину в живой труп? Какая жестокость по отношению к молодому господину!»

Девушка не осмелилась дольше медлить и разыскала Ваньянь Сюя в переднем дворце, предназначенном для церемоний и официальных аудиенций. Она доложила императору о том, что происходит в покоях Су И, не упустив ни малейшей подробности.

Казалось, Ваньянь Сюй совсем не удивился.

— За такое короткое время Су И столько всего пришлось пережить, — сочувственно вздохнул он. — В его жизни многое изменилось. Ему нелегко смириться с судьбой. Неудивительно, что сейчас он в глубоком отчаянии, но ничего страшного — скоро тоска пройдет без следа.

Император велел девушке возвращаться назад, но после ее ухода никак не мог избавиться от подспудной тревоги. Отложив на время официальный доклад, который внимательно изучал, Ваньянь Сюй вызвал Цзы Нань и, отдав несколько распоряжений, отправился навестить Су И. По дороге его взгляд привлек Дворец Наслаждений, расположенный напротив покоев пленника. Великолепный сад искрился в ярком солнечном свете, играя всеми цветами и оттенками радуги. Император подумал, что через какой-нибудь месяц в этом роскошном, но уютном гнездышке он наконец разделит ложе с возлюбленным, и эта мысль настолько его вдохновила, что он теперь мечтал лишь об одном — чтобы этот день поскорее настал. Но Ваньянь Сюя тут же отрезвило воспоминание о горькой участи захваченной империи, ведь именно из-за бездумной расточительности бывший император Великой Ци подписал смертный приговор собственной стране. Следует извлекать уроки из ошибок прошлого, ежечасно напоминать себе о них, чтобы не повторять в будущем. Нельзя забывать великие цели, нежась в довольстве и роскоши, нельзя терять желание и способность стремиться вперед. Иначе перенос столицы, задуманный как благое деяние, останется уродливой кляксой на странице истории.