С уругвайских земель можно снимать по два урожая в год. Главное, знать, какую культуру, в какой срок сажать и сеять. Зимы со снегом и морозами здесь не бывает. Единственное, что может влиять на урожайность, это истощение самой земли. Плодородный слой тонковат, а удобрений нет. Потому-то индейцы свои поля через несколько лет эксплуатации забрасывают и разрабатывают новые. Я знал, что в качестве удобрения можно использовать перегной или компост. Кроме травы, торфа и человеческих экскрементов делать его было не из чего.
По распоряжению князя, в строящемся городе было сооружено множество нужников, и жителям, особенно индейцам, было строго запрещено оправлять естественные надобности где попало. Нарушителям – порка. Когда я прибыл в Новороссийск, то приказал ренегатам-надзирателям Маламуду и Лукому создать из штрафников бригаду золотарей и раз в неделю чистить городские выгребные ямы, вывозя все «добытое» за город. Там вырыли специальные траншеи, в которых и происходил процесс ферментации. Из них же мастер-пороховщик Макар Рыжий начал добывать и селитру-ямчугу. Содержимое этих ям поможет существенно укрепить нашу обороноспособность, а через несколько лет – поддержать плодородие полей.
Сначала переселенцев – хлеборобов, садоводов и огородников, расселяли на ближние земли, более безопасные. Потом, после трех стычек и одного серьезного сражения с объединившимися племенами чарруа, повлекшего за собой частичное уничтожение дикарей и полное пленение всех, не успевших сбежать, стали селить подальше, хуторами. Пленных князь вывез в Буэнос-Айрес и обменял на лошадей, коров, овец и зерно. Когда угроза частых нападений была устранена, началась организация и заселение хуторов в двух-трех днях пути от города. Князь за каждым таким хутором закреплял по десять десятин, это около 11-ти гектаров, земли. Это был обязательный минимум сельхозобработки, прописанный в договоре аренды. По окончании первого, заключался второй договор, уже на пять лет и прирезался еще клин земли. Сколько арендатор попросит. Помощь хуторянам скотом, рабочими, инвентарем и посевным материалом полагалась только один раз. Новосела сразу предупреждали, что выделенные ему батраки-индейцы не рабы, а наемные работники. Которых он обязан содержать, а их труд – оплачивать. Новоселов-земледельцев, как и ремесленников, князь освобождал от налогов на три года. Таким образом было организовано сто двадцать шесть хуторов. Через год осталось сто восемнадцать: три самых дальних разорили дикие чарруа, а пять развалились.
Я, как только узнал о нападениях, взял две сотни воинов-индейцев и полторы сотни молодых бойцов, что мои десантники обучали. Ахмета с его полусотней арбалетчиков и десяток стрельцов с пятью берсо так же задействовал. Силы большие привлек, но нам жизненно необходимо было если не окончательно, то надолго, пресечь нападения. Выкорчевать мысли о них из голов воинственных дикарей не получится, но на более-менее длительный срок охладить пыл вполне возможно. А это значит – максимальный урон врагу, разорение деревень и пленение уцелевших. Что и было мною сделано. Пленных, прибрав в хозяйство для последующего воспитания всех детей моложе десяти лет, князь опять распорядился обменять дону Адолфо на зерно, шерсть и необходимые нам продукты и изделия, которые мы еще не можем произвести сами в достаточном количестве.
После «принуждения к миру» занялся расследованием, что произошло с разорившимися хозяйствами. С тремя было понятно. Чарруа живыми даже коров и лошадей с овцами не оставили, что уж говорить о людях. Пять же других хозяев оказались не способны организовать работу своих индейцев, и те, бросив все, прибежали с жалобой ко мне. Я проверил, правду ли они мне говорят и, дождавшись приезда этих пятерых и опросив их, устроил суд. От имени князя, который был в это время в Буэнос-Айресе, праздновал рождение второго внука. Присудил нерадивым, и европейцам, и индейцам, кнутобитие и ссылку в штрафную роту на один год. А выморочные хозяйства отдал прошедшим обучение и практику на моей земле индейцам. Заключив договоры теперь с ними, благо читать-писать эти краснокожие уже тоже научились.
Хочу заметить, что нерадивыми хозяевами оказались три испанца. Гонор подвел и жадность: пайку рабочим урезать начали, а работать заставляли больше. Забыли наставления князя и распоряжение своего короля: индейцев в рабство не обращать. Тем более наших, добровольно (почти добровольно) приплывших со мной. Испанцев этих нам дон Мигель в последнее свое прибытие привез. И где только откопал? А до этого ведь привозил нормальных, адекватных людей. Правда, я или Вито старались посмотреть, кто из переселенцев чем дышит. Вернее, о чем думает. И если кто был с гнильцой и для нас ценности не представлял как специалист, то я либо отправлял таких в Буэнос-Айрес, либо, особо горластых и наглых, сразу в штрафники. На пять лет. Здесь нет, и еще долго не будет, «демократии». Здесь и сейчас разгул махровой диктатуры. С человеческим лицом. А двое немцев просто не умели управлять рабочим коллективом! И индейцы, как у нас говорят, стали «садиться» им на головы.
Как-то просмотрел я этих кадров. Не могу за всеми прибывающими уследить. Беря пример с дона Мигеля, некоторые другие капитаны торговых судов, заплывающих к нам, стали тоже привозить людей. Как оказалось, не всегда они были добровольцами. Князь выкупал владевших ремеслами, я сканировал их мысли, и по итогам «собеседования» нами принималось решение о дальнейшей судьбе таких людей. Вмешивался в их сознание для корректировки я только в случаях крайне необходимых. Так было с голландским мельником, попавшем на борт контрабандистского корабля по причине пьяного загула. Его в бессознательном состоянии доставили на корабль и везли к нам в кандалах. Квалифицированный мельник нам был очень нужен, потому я убрал из его памяти весь негатив. Князем мельник был обласкан, получил приличную сумму денег и участок для строительства мельницы и дома. А хитрый контрабандист, помимо серебра за специалиста, еще и задание на доставку мельничных жерновов.
Но не всегда я был в городе во время прибытия кораблей. А у названного сына еще мало опыта копания в чужих мозгах. Боится навредить, проникая глубоко. Тренироваться на пленных я его не заставляю. Молод еще. Может видом сошедшего, после его неуклюжего зондирования, с ума человека себе травму психики причинить. Чтоб этого не случилось, мне его в бой, в рубку кровавую сунуть надо. Чтоб видел, как человек от его клинка умирает. Чтобы там его нервы перетряхнуло! Увидит близко смерть, запах и вкус крови почует, осознает себя воином, вот тогда и приступлю к настоящему обучению мозготрясению.
В рейде по принуждению чарруа к миру Вито участвовал, но в бой так и не попал. Небыло боев! Были просто окружения деревень, расстрел всех, кто с оружием выскакивал, и вязка остальных веревками. До рукопашной почти не доходило. Мои воины убивали мало, больше в плен брали, на обмен за речку. Даже дон Мигель десяток чарруа купил. Или выменял, если хотите. Объяснил, что ему некто заказал привезти индейцев для услужения, якобы. Мне без разницы, для чего. Но на земле, где мы поселились, должен быть мир. Так что приходится немирных устранять.
С доном Мигелем у нас сложились весьма хорошие и взаимовыгодные отношения. Испанец, по существу, занимался контрабандой. Колонии не имели права торговать с Европой иначе, как только через посредство королевского флота. Торговое движение по океану вовсе не было непрерывным. Оно совершалось в определенные сроки и только большими соединениями кораблей. Это делалось для защиты торговли от пиратов и для верности казенного сбора. Ежегодно в Севилье собиралось около 20–30 вооруженных пушками торговых судов. Помимо того, флот сопровождали особые военные суда, галеоны, сильно вооруженные и с небольшим грузом. Обратно они должны были везти золото и серебро.
В Сан-Доминго, на острове Гаити, корабли подвергались контролю и распределялись на два каравана. Один предназначался для Новой Испании, то есть Мексики, и шел к гавани Вера Крус, другой – для Центральной и Южной Америки, и направлялся к Портобело на Панамском перешейке. Около этой гавани, расположенной в нездоровой местности, пустынной в остальное время года, на 40 дней закипала жизнь необычайно оживленная: открывалась ярмарка для обмена товаров. К сроку прибытия флота, морем в Панаму вдоль западных берегов Южной Америки привозили товары из Перу и Чили. Оттуда на мулах их перевозили через перешеек с Тихоокеанского побережья на Атлантическое. Губернатор Панамы, в качества представителя интересов перуанских купцов, и начальник европейской эскадры, от имени испанских купцов, встречались на адмиральском корабле и совместно устанавливали цены товаров.
