– Прошу меня извинить, милые пращуры, но на ваши сюрпризы я больше не покупаюсь, – сказал я, осторожно разгребая пальцами землю. Мало-помалу я обнаружил свитые крест-накрест ивовые прутья, сквозь которые можно было рассмотреть внизу объемную полость. Я осторожно снял плетенку, и мне открылась западня, устроенная для прохожих. Сама яма была, бесспорно, очень древней, ее края обрушились и размылись дождями, но вбитые новые колья и свежий маскировочный настил выдавали, что её реставрировали совсем недавно, быть может, несколько часов назад. На дне покоился ещё один бедняга. Его череп порос мхом и был полон земли. Кости рук, как плети, тянулись вверх в немом порыве выбраться из бесчеловечной ловушки.

Лучник, свежие засеки, рогатины и всё прочее навели меня на мысль, что моего появления ждали. Ведь если испытание не проводится в течение нескольких тысяч лет, то полигон должен был прийти в упадок. На деле же всё функционировало. Да и останки несчастных жертв показались мне не слишком старыми. Может быть, им несколько лет, пусть даже несколько десятков лет, но Варья вел речь о тысячелетиях.

Хотя кто их знает, предков? Может, они каждый год производят капитальный ремонт всех своих «угодий»? Вот только вздернутое тело… Определённо, бедняги погибли совсем не так давно.

Стоп. Территория, по которой я шёл, не была полигоном! Варья же чётко показал, где он начинается. Выходит, кто-то очень не хочет, чтобы я до этого полигона добрался. Без сомнений, так и есть. Как-то иначе объяснить покушения на мою персону, я не мог.

Остаток рощи я предпочел преодолеть, вообще сойдя с тропы, что и проделал с успехом. Потом, правда, до меня дошло, что вне тропы могло быть то же самое, даже хуже, но когда эта мысль пришла мне в голову, роща осталась далеко позади, а переживать задним числом мне почему-то не хотелось.

Степную растительность легонько трепал ветер. От свежих трав и цветов поднимался густой теплый аромат. Солнце спустилось еще ниже, стремясь скрыться за горной цепью. Я ускорил продвижение, стараясь до вечера спуститься с плато. Ближайшей точкой, где можно было спуститься, являлись ступенчатые уступы, расположенные рядом с маленьким водопадом, который сам пока не был виден, но его можно было вычислить по облачку мелких брызг, поднимавшихся снизу. Как мне кажется, раньше река несла свои воды именно в том месте, где сейчас находились каменные плиты, служившие лестницей. Вода просто сняла с них грунт и слегка отполировала, выбрав себе позже новое русло.

Тропа постепенно приближала меня к реке. Если я не ошибся, с расчетом расстояния, то приблизительно через час или даже раньше, я должен был добраться до реки и почти сразу же начать спуск. Это меня устраивало.

Трава почему-то становилась все суше. Вскоре под ногами вообще не стало зелени. Степь стала напоминать по цвету пшеничное поле в августе.

«Надо же, – подумал я. – Полчаса ходьбы и такая разница». Впоследствии я узнал, что на полигоне это в порядке вещей, но пока мне всё было в диковинку.

Тень птицы, парившей надо мной, снова появилась и стала описывать концентрические окружности, в центре которых был я. Взглянув в небо, я с раздражением отметил, что ястреб или кто он там, преследовавший меня до рощи, вернулся. Чего же тебе, тварь, нужно?

«Ястреб» покружился немного, гаркнул что-то и скрылся вдали. И тут мне снова стало нехорошо. Правда, не так, как при первых приступах, но тоже достаточно худо. Я почувствовал острую тревогу, от которой в груди началось странное жжение. Эти проявления неведомого недуга меня сильно смущали. Дело в том, что раньше я ничего подобного не испытывал.

Впереди зеленели несколько куп деревьев. В их тени вполне мог прятаться кто угодно. Если мои приступы предупреждали меня об опасности, то, скорее всего, она должна исходить оттуда. Я залег в траву, и ковыль скрыл меня, как я надеялся, от посторонних глаз. Медленно двигаясь, я пополз к деревьям, тщательно выискивая глазами чьи-либо неосторожные движения или подозрительно отбрасываемую тень. Ничего не было заметно. Я решил выждать время. Напряженно сверля глазами свою цель, я на всякий случай сжал в кисти копье, готовясь вынуть его из-за спины, если понадобится. Я почему-то решил, что дротик будет полезнее дубины.

Солнце слепило глаза. Мне даже стало казаться, что оно подожгло мои одежды, и они стали дымиться. Я, конечно, знал, что это бред, но ощущение было очень сильным. Я отметил, что и впрямь явственно чувствуется запах гари.

Я огляделся в поисках источника огня и обомлел: сзади и с боков на меня несло густые клубы дыма. Уже не заботясь о маскировке, с выпрыгивающим из груди сердцем я вскочил, и только теперь реально смог оценить масштабы степного пожара: полоса огня пожирала траву, охватывая меня полукольцом бушующего огня. Со стороны обрыва, правда, огня не было, но меня это не обрадовало: пока я туда добегу, пламя настигнет меня, если к тому времени я не задохнусь от дыма.

В таких случаях, как говорят, нужно найти место, где поменьше травы, выжечь пятачок пошире, и переждать пожар, дыша через мокрую тряпку. Но у меня не было ни спичек, ни воды, и я помчался к деревьям, надеясь найти убежище в их кронах.

Одновременно со мной от пожара спасалась ещё одна группа диких лошадей. Вожак вёл её прямо на меня, очевидно собираясь прорваться к речушке, видимо притоку большой реки внизу. По моим следам мчались несколько десятков разгорячённых туш, и я быстро сообразил, что если не сверну или не доберусь первым до спасительного дерева, меня вдавят в почву сто пар копыт.

И я рванул что есть мочи, невзирая на груз амуниции и едкий дым, от которого хотелось вывернуть все внутренности наизнанку. Я бежал очень быстро, так, как никогда до этого не бегал, но эти «мустанги» имели по четыре ноги, приспособленные исключительно для бега, и очень развитую сердечнососудистую систему, которую не так легко, как человеческую вывести из строя. Расстояние между нами быстро сокращалось. Я чувствовал, как вибрирует почва от их галопа.

Кашель не давал дышать, клубы дыма застилали глаза, и я даже не мог разглядеть, сколько метров осталось до дерева. К тому же, споткнувшись, я разбил большой палец левой стопы, а под ногами, как назло, попадалось всё больше колючек.

Я сумел оглянуться, и узрев в нескольких метрах сзади взмыленные морды лошадей, позабыл про все невзгоды. Слова Варьи подтверждались: страх действительно придаёт силы, да ещё и какие! Теперь я бежал, едва касаясь земли; мои ноги мелькали так часто, словно спицы в велосипедном колесе.

Довольно трудно передать ощущения, которые испытываешь в момент, когда твоё тело сжигает калории, точно паровозная топка, а мозг оглушён потоками сильнодействующих гормонов. По-моему, сознание в такие минуты вообще не работает. Я помню (или это воображение), что вожак смрадно дышал мне в спину и даже дал пинка под зад копытом. Вероятно, это длилось десятую долю секунды, но для меня растянулось на вечность. Кажется, я даже кричал, точно не помню. Зато хорошо помню, какой чудовищной величины прыжки я выдавал, и как конский храп казался рёвом исчадий ада.

А потом клочья дыма рассеялись, и над моей головой появилась благословенная ветвь ясеня. Впрочем, это я говорю условно, может, это был не ясень, а, скажем, дуб. Но чувство, которое я испытал, созерцая эту ветвь, несомненно было самым сильным положительным переживанием за всю мою предыдущую жизнь.

Я легко подпрыгнул вверх и ухватился за эту ветвь, хотя она, возможно, находилась на высоте около трёх метров. Подтянув ноги, я зацепился за неё всеми конечностями, и несколько секунд пребывал в своеобразном ступоре, наблюдая, как подо мной гнедой лавиной проносятся потные спины спасающихся лошадей.

Я склонен считать, что ветвь была сухой. Свежая, такого же диаметра, скорее всего, выдержала бы меня. А эта предательски затрещала и сломалась. Я почувствовал, что лечу вниз. Разжав руки, я выпустил бесполезный обломок надежды на спасение и приготовился к смерти.