Сознание опять покинуло меня, но хватательный рефлекс был на месте и очнулся я уже на спине одной из старых кобыл, нёсшихся позади других. У неё почти не было гривы, поэтому я вынужден был судорожно обхватить её за шею. Моё нежданное хилое такси только всхрапнуло, не реагируя на неожиданную тяжесть, навалившуюся сверху. Кобыла легко могла бы избавиться от меня, но близкий огонь и густой горячий дым беспокоили её гораздо сильнее, и она была занята решением задачи, которую считала более актуальной. Обернувшись, я с оттенком мистического страха отметил, что деревья, на которые я возлагал такие надежды, уже объяты огнём. Оказывается, мне несказанно повезло. Не рухни я на спину этой кляче, сейчас уже начал бы румяниться, превращаясь в аппетитную копчёность. Сгореть, я думаю, не сгорел бы, но получил бы такие ожоги, с которыми без медицинской помощи и в живых едва ли остался бы надолго, не говоря уже, что дальнейшее движение к цели было бы бессмысленной агонией обречённого.
От дыма меня закономерно начало тошнить. Верхом, подскакивая на костлявом хребте кобылки, этот незамысловатый физиологический акт тяжело было выполнить, не запачкавшись. Для меня это была не первая верховая прогулка, но то, что я смог удержаться без седла, узды и стремян, страдая при этом от рвоты, свидетельствует, что во мне таились способности выдающегося жокея.
Когда мне полегчало и я оглянулся ещё раз, тихая радость наполнила мою душу: пожар перемещался дальше к востоку, ветер гнал огонь прочь от реки, которая находилась теперь совсем рядом. Свершилось чудо. Я спасся.
Лошадь, безропотно сносившая мои выходки во время бегства, теперь вспомнила обо мне, и, взбрыкнув задом, сбросила меня вниз. Кувыркнувшись через голову и пару раз перекатившись по земле, я очутился в покое. По ноющей боли во всех членах, я оценил, как низко пал. Головокружение стало менее интенсивным, и я поднял свою чугунную от дыма голову. Кони пили воду из реки. Быстрое течение омывало их натруженные ноги. Мелкое неширокое русло вспенивалось, огибая голыши, которыми был усыпан берег. Чувствуя себя копчёной рыбой, я встал и встряхнулся. В голове гудело. Потом я понял, что шумит вода, падающая вниз с высоты плато. Водопад, оказывается, был теперь совсем рядом.
Я умылся, попил и поспешно ретировался, не дожидаясь, пока косые взгляды, бросаемые вожаком табуна, не перейдут в прямую агрессию.
Когда усталость немного стихла и дала возможность двигаться дальше, я осмотрел своё вооружение. Оказалось, что лук сломан, как и большая часть стрел. Пришлось их выбросить. Дротик чудом уцелел. Один из ножей я где-то посеял, но второй был при мне. Кроме того, у меня оставались топор и дубина. Вполне достаточно для обороны.
Убедившись, что всё в порядке, я начал спуск. Ширина речки в устье не превышала нескольких метров, но падая с высоты, вода производила довольно большой шум. Внизу, под водопадом, плескалось озерцо. Вернее, это была просто котловина, вырытая падающей сверху водой. Успокаивая течение, поток бежал вдаль, где-то среди лесов соединяясь с большой рекой.
Удобнее всего было перепрыгивать с плиты на плиту вплотную с водопадом. Вечер был не за горами, и от брызг воды и порывов ветра тело пробирала дрожь. Теперь до большой реки мне предстояло двигаться сквозь густую лесную чащу. Долина простиралась внизу серо-зелёным полотном. От чащи веяло холодным достоинством и неприступностью. И этот дремучий лес я должен преодолеть за ночь? Я сильно сомневался, что смогу это совершить, тем более, если там для меня припасено столько же ловушек, сколько предки заготовили раньше. Правда, до пещеры Харутугшава теперь оставалось, предположительно, чуть более половины пути, но дорога обещала быть адски трудной. Заблудиться в ночном лесу представлялось мне проще простого.
Охваченный сомнениями и беспокойством я утратил бдительность и заметил подвох только тогда, когда было уже поздно. Каменная плита, на которую я ступил, была, оказывается, подкопана снизу и держалась на весу за счёт распорок. Как только я сделал шаг, плоский валун начал крениться, грозя сбросить меня вниз, на рубленые грани скальных выступов, торчащие из осыпавшегося склона. Ухватиться было не за что; до края предыдущей ступени я не успел бы дотянуться. Я взмахнул руками, стараясь сохранить равновесие, но понял, что так меня через секунду накроет перевернувшейся глыбой.
Судорожно сжавшись всем телом, я в странном оцепенении следил, как глыба сбрасывает меня на камни.
«Изо всех сил прыгай влево, там глубоко!» – сказал мне внутренний голос, и я послушался.
С высоты трёхэтажного дома, перевернувшись в воздухе, я рухнул вниз сквозь облако брызг и вошёл в воду под очень неудачным углом. Совсем рядом промелькнули скользкие, отполированные струями водопада каменные гребни, едва возвышающиеся над поверхностью котловины. Боль была так невыносима, что я с трудом удержался от крика.
Вода бурлила. Быстрые струи, хаотично сталкивающиеся и перемешивающиеся, увлекали меня в разные стороны. Разглядеть что-либо не было никакой возможности: мешала мутная взвесь пузырьков воздуха, мелких камешков, донного мусора. Чтобы выплыть, нужны были силы и воздух, но при ударе я лишился и того, и другого. У меня была только боль во всём теле, в «потрохах», как сказал бы Сашка. Оттолкнувшись от дна, я кое-как стал подниматься, но очень медленно, удаляясь от водоворота под струёй воды, падающей сверху. Сердце бешено гоняло кровь, но живительного кислорода всё не было и не было.
Наконец, мне удалось освободиться из тисков бурлящих струй, но мочи выбраться на берег уже не оставалось. Из последних сил я сделал рывок, отталкиваясь от пузырящейся воды, но почувствовал, что в глазах сгущается тьма…
Очнулся я уже в сумерках, лёжа в неестественной позе, наполовину погружённый в воду. Глаза терзала острая резь, горле опухло, наверное, от сильного кашля. Измазанный глиной, засыпанный галькой, на фоне бурого мха среди крупных влажных валунов, я был совершенно недоступен для ветра. И посторонних взглядов. Отсюда водопад казался не таким уж и высоким. Господи, мне опять дико повезло, но только для чего? Чтобы меня грохнули на опушке леса? Ночь впереди, и нет разницы, раньше это случится, или позже.
Очистив рот от всякой гадости, я устроился поудобнее. Один мой товарищ любил повторять присловье: «Жизнь тяжела, но, к счастью, коротка». Кажется, только теперь я понял, о чём это. Я слишком утомился. Мне даже начали чудиться голоса. По-пластунски, волоча тело, словно чужое, я прополз немного вперёд и выглянул из-за валуна. Низко над водой кружил старый знакомый – пернатый хищник, по пятам следовавший за мной в степи. Сделав несколько кругов, словно высматривая что-то, птица скрылась за диковинной статуей, высеченной из камня. Грубо намеченное свирепое лицо, когтистые лапы, угадывающиеся за плечами перепончатые крылья. Это кто, вожак местного пантеона? Демон? Животное? На уродливой громаде головы стояли трое мужчин в хорошо скроенных накидках из шкур. Незнакомцы оживлённо спорили, энергично жестикулируя, а потом, без видимых тому причин, внезапно исчезли. Я протёр глаза: так и есть, мужиков как не бывало. Да уж, странные дела творятся под солнцем.
Интересно, кто это был: предки-колдуны, или результат кислородного голодания моего мозга? Или под воздействием всё того же проклятого зелья такие штуки в порядке вещей? А птичка? Мерзкая тварь, он с ними явно связан, но как именно? Несомненно, он следил за мной. Похоже, здесь они искали моё тело, и, судя по тому, что я жив, не нашли. Теперь они гадают, помер я, аль нет. Распорки могли и сами собой рухнуть, а я вполне мог затихнуть в серебристо-чёрном пепле посреди поля. Поди найди! Я очень надеялся, что эти назойливые провожатые с манерами террористов, наконец, отвяжутся и оставят меня в покое. Теперь я был точно уверен, что лучник, западни, пожар и подкоп на спуске – их рук дело. Но связывать эти козни с Испытанием, каким его описывал Варья – с чёткими правилами игры, где даже смерть в случае поражения выглядела благородной – мне не хотелось.
