— Это сделал я. Вот. Такие дела… — еле ворочая языком, подтвердил я и утер лицо.

На глаза всё время капало, я думал вода, а отняв руку и посмотрев на ладонь, понял, что кровь. Красная. Не зеленая. Интересно, чья она? Голос был чужим. В голове бухали волны и меня изрядно пошатывало.

Это откат, подумал я. От Пыльцы… Но Пыльцу-то я не принимал… всё сделал камень.

Усмехнувшись, я медленно опустился на мокрый песок, и чтобы не упасть, оперся рукой в обломок самолета. Вокруг мельтешили чьи-то лица, кто-то хлопал меня по щекам — это воспринималось как далекое постукивание, а в глазах темнело. Я хотел махнуть рукой, улыбнуться и сказать, что всё путем, но не мог — губы онемели, глаза сами собой закрылись и я провалился во тьму.

Спал Ванька мертвецким сном. Когда ему чистили рану в плече и зашивали длинную царапину на лбу, он только страдальчески вздернул бровки, как ребенок, которому приснилось страшное, но глаз так и не открыл. Я даже начала бояться — целые сутки прошли, столько всего случилось за это время, а он…

— Богатырские подвиги требуют богатырского отдыха… — вскользь, проведя рукой по его волосам, заметила Ольга.

После битвы, после того, как княгиня практически в одиночку завалила иглобрюха, о том, чтобы её казнить, никто и не заикался. Как-то так получилось, что она вдруг стала всем руководить и распоряжаться, и слушались её при этом беспрекословно и шпаки и дружина. А уж как был рад доктор Борменталь — словами не передать. Так с улыбкой и проработал всю ночь и весь следующий день, по локоть в крови, в одной руке — скальпель, в другой — игла… И — ни в одном глазу. В миг трезвенником сделался.

Лумумба на какое-то время выпал из моего поля зрения: сначала он со всеми магами отражал атаки кайдзю со стены, затем ушел в город — тушить пожары и гасить вспышки вандализма.

А я всё это время, после ссоры с Ванькой, провела с Сигурдом. Когда собственный напарник попытался отправить меня домой, подальше от военных действий, я так разозлилась, что соображать перестала, и просто побежала, не разбирая куда. Вот ноги и принесли меня на пристань, к «Молоту Дьюрина».

Ребята как раз пересчитывали боеприпасы. Пропустить битву с кайдзю они не согласились бы ни за какие коврижки, даже если б им пообещали набить полный трюм рыбы и вдобавок подарить каждому по девушке.

Сигурд был счастлив: морские чудовища обеспечивали его парням все тридцать три удовольствия: битье, бухло — после битвы, разумеется, и ворье — на черном рынке кости, зубы и шкура кайдзю стоили баснословных денег. Не знаю, какой смысл покупать части дохлых магических тварей, ведь они существуют ровно до тех пор, пока не завалят создавшего их мага, но — у богатых свои причуды.

В общем, собрав всё имеющееся оружие, викинги построились и бодрой рысью рванули на пляж — отстаивать высокое звание первых на деревне драчунов. Мне Набольший вручил ручной пулемет — вот кто не считал меня обузой, которая только путается под ногами! На мгновение даже подумалось: бросить всё и уговорить ребят податься в пираты. Стать грозой морей, как капитан Блад. Но я эти мысли мужественно отринула. Как раз накануне, когда еще в порубе сидели, Толстый Вилли показывал мне фотокарточки семерых белоголовых пацанов и могучей тетки с косой вокруг головы — своей ненаглядной женушки… И тут я подумала: а ведь у меня тоже есть семья. Причем не маленькая. Бабуля и Ласточка с Обрезом, Таракан, Ванька С Лумумбой… Что мы поругались — это ерунда, с Ласточкой мы постоянно ссорились, и даже дрались, а потом, когда мирились, только ближе и родней делались.

Сейчас, сидя в походной палатке красного креста и дожидаясь Ванькиного пробуждения, я всё же немного побаивалась: а вдруг он мириться не захочет? Окатит равнодушным взглядом и отвернется… Я этого не переживу. Тогда точно придется в пираты уходить. А что еще остается?

Я потихоньку взяла его за руку. Вот Базиль на суде сказал, что Ваньке пришлось умереть, чтобы попасть к реке Смородине, пообщаться с князем Игорем и добыть доказательства невиновности Ольги. Точнее, найти свидетеля, который знает, кто убил князя и даже сам всё видел. А словам духа, как я уже успела убедиться, можно верить железобетонно: мертвые не врут.

И всё же надо у Базиля провентилировать, что он имел в виду, насчет Ванькиной смерти… Я беспокойно заглянула ему в лицо: на вид — такой же бугай, как обычно. Ну, чуть глаза провалились, да рот стал пожестче, скулы заострились, подбородок отвердел — как будто в один день ушло из него всё жеребячье веселье, вся юношеская пухлость, и напарник стал окончательно взрослым. Разве что седых волос не видать…

А вот Лумумба поседел окончательно. Раньше его роскошная шевелюра была только слегка мукой присыпана. Перец с солью, как говорится. А сейчас — сплошная сахарная вата. Но это, на мой взгляд, его ни чуточки не портит, а только придает импозантности. Жалко, что Ольга этого не замечает.

Мне кажется, они друг другу очень подходят. Но Ольга теперь совсем важная — весь город к ней за советом бежит: что с дохлыми кайдзю делать, да как стену чинить, кто в дозоры ходить должен, какое имя младенцу дать, и чью траву отвязавшаяся коза съела… Сразу после битвы княгиня вернула летучие отряды на воздушных шарах — сказала, если б они всё время в воздухе были, кайдзю бы заметили намного раньше, а к городу и вовсе б не подпустили… А деда Фира обещал меня с собой в дозор взять и на воздушном шаре покатать — правда здорово?!

Сидя на краю кровати, я от нечего делать болтала ногами. Решила во что бы то ни стало первым делом с Ванькой помириться, а значит, должна быть здесь, когда он проснется.

Я правда на него очень злилась. Но увидев кайдзю, обо всем забыла. Они были не просто громадными — что я, драконов не видала? Морские чудовища поражали своей инородностью, и поэтому пугали до чертиков. Зачем они здесь? Кто их сотворил? И, самое главное, как их убить?

А потом я увидела Ваньку, как он бредет по воде, и залив в самом глубоком месте ему по колено…

Осознав всё его величие и мощь, я вдруг поняла, что являюсь крошечным мышонком, песчинкой, оказавшейся в водовороте стихий. Что я могу, по сравнению с такими исполинами духа, как Ванька и Лумумба? Когда напарник просил меня остаться дома, он не хотел обидеть. Он просто за меня боялся. А значит… Впрочем, об остальном я пока думать не буду. Других проблем хватает.

Я вновь поболтала ногами. Скучно так просто сидеть, когда все остальные делом заняты. Даже Гамаюн со мной не пошла: она теперь неотрывно рядом с княгиней, сидит у той на плече, а на всякую мелочь вроде простых людей и внимания не обращает. Удивляюсь, как хрупкая на вид тетенька выдерживает эдакую тяжесть.

Вам наверное хочется узнать, почему всем распоряжается княгиня Ольга, а не Сварог? М-да… В общем, тут такое дело…

— Маша?

— Ванька! Ты проснулся! Ты…

Забыв обо всём, я бросилась напарнику на шею, стараясь, чтобы он не увидел моего лица. Слёзы брызнули сами собой, я даже разозлилась: как кисейная барышня, право слово… Но я была так рада, так счастлива, что он наконец проснулся! Но… почему он молчит? Обижается?

— Вань, ты чего молчишь?

— Ты меня душишь.

— О.

Чинно присев рядом на кровать, я взяла его за руку.

— Вань… Прости меня, ладно?

Он посмотрел черными, без зрачков глазами, а потом медленно, будто позабыл, как это делать, улыбнулся.

— Ты меня тоже. Я там на площади глупостей наговорил, никакая ты не…

— Ладно, проехали. Мир?

— Мир.

Он спустил ноги с кровати и растерянно оглядел себя: кроме больничной распашонки в веселенькую надпись «Минздрав», на нем ничего не было. Ванька моргнул, провел рукой по ногам — на них тут же оказались зашнурованные берцы и плотные армейские штаны с настоящим кожаным ремнем и квадратной пряжкой. Провел по забинтованной груди — и та покрылась камуфляжной курткой. Провел по лицу — и трехдневной щетины как не бывало, только щеки остались такими же бледными, как и были.