У Ольги была обычная семья, все как у всех. Она жила с родителями; ее отец, с которым я успел познакомиться, был строителем, как и мой, и, так же как и мой, умер от онкологии. Скорбные хлопоты повторились с уже знакомой мне беспощадной однообразностью – ритуальный агент, морг. Кладбище и поминальные речи. Разве что добавилась Ольгина благодарность за поддержку. Что скрепляет и притягивает двух близких (уже близких) людей? Что сплачивает сильнее – любовь, красивые слова? Заботы и совместные радости? А может быть, совместные печали?
История рождения ее отца заинтересовала меня. Угнанная из Киева молодая женщина жила в польской семье, там ее приметил польский парень. Согласно семейному преданию, он был подпольщиком. Наверно, поэтому дальше польский след обрывался. Вполне романтическая история, с известной долей воображения потянет на отдельный роман. Но это потом. А пока интригу с немонгольскими скулами я посчитал исчерпанной. Мне приходилось видеть самые разные документы, но такое свидетельство о рождении я видел впервые. В строке «родился» черным по синему значилось: «г. Краков. Германская Республика. 1943 г.»
Дача по выходным, возведенная в культ, была такая же, какая и в моей семье. Как и у предыдущих двух моих жен, у Ольги была старшая сестра и племянница. Даже день рождения у Ольги был в один день с Ниной, а ядовито-малиновое до колен трико, купленное женой на распродаже, я захотел выбросить в первый же день, как только увидел. И конечно, Ольга была Водолеем, как и все женщины, в которых я влюблялся, меня тянуло к ним как магнитом. Соблазнять женщин-Водолеев есть особенное удовольствие. Они хитры, наивны, меркантильны и бескорыстны. А еще любопытны. Все эти качества у них пронизаны одно в другое, как кольца в китайской шкатулке-головоломке, и друг от друга неотделимы.
Дни рождения в один день у обеих – на меня это произвело сильное впечатление. К такому обстоятельству следовало бы отнестись как к простому совпадению и не более. Однако вопреки логике и здравому смыслу, которых я всегда старался придерживаться, это совпадение предстало предо мной как фатальная предопределенность всего, что случилось у меня с Ольгой сразу, как неизбежность всего того, что произошло потом.
Совпадение внешних параметров жизни было абсолютным, но различалось по сути – это был другой ритм, другой уклад, и если бы я женился на Ольге, этому укладу мне пришлось бы отдать свою оставшуюся жизнь. Это был незнакомый и некомфортный мне быт, к которому надо было привыкать; это было равносильно тому, как поменять имя и фамилию, как сменить кожу. Все свободное время я был бы обязан посвятить ей, её ребенку, маме, даче, выполнению всех ее многочисленных просьб и поручений. И, наоборот, про своих родственников, друзей и, конечно, о дочери мне пришлось бы забыть.
Я поймал себя на мысли, что роль любовника устраивает только меня. И хотя в статус жениха и мужа я переходить не торопился, но чувствовал, что таковым уже являюсь. Знаменитый вопрос принца Датского мог звучать и по-другому – жениться или не жениться? Потому что именно этот вопрос стоял и перед ним, и передо мной одинаково, как один из ключевых в наших с ним сюжетах. Мы оба не хотели жениться на своих О. Но вопрос неумолимо надвигался на меня, как ледник на Русскую равнину в Эпоху Великих Оледенений, продвижение которого я пытался всячески затормозить. И чем больше я сопротивлялся, тем ниже опускался градус нашей любви.
Наши отношения становились все более непонятными, за исключением моих отношений с ее сыном. Я был уверен, что буду любить его как родного, смогу воспитать под себя, и никто не скажет, что воспитываю неправильно. Я хотел ребенка, сына, я стал пробовать себя в роли отца, у которого мальчик, и у меня получалось. При мне он начал говорить, я услышал его первые слова.
Мне открылся удивительный мир маленького мальчика. Его звали Станислав. Стас, Стасик – так звала его Ольга, так стал звать его и я. Наблюдая ежедневно свои различия с матерью и подозревая, что здесь что-то не так, мальчишка успокоился, когда нашел совпадения с собой в моем лице. Когда Ольга и Стас гостили у меня, Стас ходил за мной по пятам, внимательно отслеживая все мои посещения по малой нужде. Наверно, ребенок еще недалеко ушел от того первозданного мира, который называют wild word, и потому его позывы возникали всякий раз как по заказу, и были обусловлены моими.
Мой «цёни» (у Стаса это означало «черный»), мой великолепный черный унитаз сослужил мне такую службу в воспитании, которая никогда не сравнится ни с какими кубиками, картинками, книжками. Когда унитаз атаковывался с двух сторон, умываясь фонтанами из двух источников, я чувствовал себя великим педагогом, причем без особых к тому усилий, а воспитательный эффект был в разы больше, чем всякие занимательно-развивающие игры. Какое другое удовольствие в воспитании мальчишки можно сравнить с этой простой взаимной, а главное, естественной демонстрацией самых начальных мужских достоинств!
Оказалось, что я научил его еще кое-чему.
– Стасик мне ноги целует, у тебя научился. Вот глупый, – Ольга сообщила мне об этом с легкой усмешкой, означавшей, что такой «учебе» она была совсем не против.
– Ничего, зато это самая правильная мужская глупость.
Мои уроки гендерной самоидентификации помогли Стасу обрести, а мне удвоить собственную гордость от нашей принадлежности к противоположной от женщин половине человечества. Стас своим быстроразвивающимся мужским умом догадался, что к этой половине не относится не только мать, но и его бабушка, а еще ее соседка-подружка по даче и лестничной площадке. Было забавно видеть, как он с радостью отнес их всех к «девочкам». Я был горд своей ролью, рад успехам и считал Стасика своим продолжением, решив, что это и есть бессмертие, которое я уже приобрел.
Вопреки общепринятому этикету, пусть и дежурному, Ольга ни разу не спросила о моей дочери. Эта тема если и интересовала ее, то с другой, чисто практической стороны.
Я купил дочери велосипед и не смог соврать Ольге, сколько он стоит. Ольга нервно дернулась, но в комментариях была сдержанна:
– Ну и избалована же она у тебя.
В начале знакомства недостаточность денег еще не является определяющей причиной для женских упреков. Поначалу они замаскированы под какие-нибудь «неправильное воспитание», «баловство», «потакание детскому эгоизму» и все в этом роде.
Я опешил. Внимательно смотрел на неё и молчал. Что в этом, пока еще небольшом ее эмоциональном недовольстве потом проявит себя со всей силой женской непримиримости?
Ольга быстро справилась с собой:
– Извини. Просто я очень ревную тебя к твоей семье.
Больше про дочку я не упоминал. Как потом оказалось, эта тема еще не была исчерпана. Это может показаться странным, но я обрывал себя всякий раз, чуть только мне хотелось поделиться своим родительским опытом. И отношения катились дальше, и казалось, линия их была вполне нарастающей, но вместе с этой нарастающей линией нарастала и другая.
Мужчине легче согласиться выглядеть трусом в глазах женщины, чем озвучить истинную причину отказа от будущего с ней. Я понимал, что с ней придется расстаться, но я не мог и не хотел. Если быть честным, то сначала я мог, но не хотел, потом уже хотел, но не мог. Колебания моего внутреннего маятника не могли не отразиться на моем поведении и остаться незамеченными для Ольги, она считывала их одно за другим – раньше, чем я сам их мог осознать. У Ольги это называлось «ни два, ни полтора». Известное выражение, но только у нее оно звучало убедительнее всего.
– Что там у тебя с женой? Похоже, ты подаешь ей надежды.
– С чего ты взяла?
– Сегодня получила послание от неё: «Оля, отлипни от моего мужа. Найди себе молодого и по любви». Реши с ней как-нибудь.
– Мне её что – убить?
Ольга помолчала, сделав минутную паузу.
– И почему она называет тебя мужем? Ведь ты уже с ней развелся? Сегодня ночью мне приснилось, что она умерла…
