– Ты хочешь мою грудь?
Спрашивать было необязательно. Страстные поцелуи всегда, и особенно те, что были в машине, естественным образом должны, нет – просто обязаны завершаться сексом. Я предложил ей его. Как будто согласившись, она медленно разделась – сначала платье, а потом бюстгальтер были небрежно сброшены на пол. В продолжение игры она наклонилась ниже, коснувшись грудью моего лица, но вдруг замялась:
– Пожалуй, нет. Я сегодня не в форме.
Но, снова увидев, что я не настаиваю, и как бы не желая отказывать сразу, участливо спросила:
– Ну, можно по-другому. Как ты любишь?
Как я люблю, она поняла по моему взгляду, и мне показалось, что она вспомнила мою цитату. От неожиданного секса я обалдел, такого удовольствия от женщины давно не получал. И это была моя первая с ней ошибка. Предложенный ею сценарий я проглотил, даже не вспомнив о своем первом впечатлении. Оно исчезло, как только она согласилась. Я чувствовал себя мачо: как же, в первый вечер овладел женщиной, и мне в голову не пришло, что от меня в тот момент мало что зависело. Заняться сексом на первом свидании – это решение она приняла сама, а наличие территории и выпитая половина бутылки вина помогли ей это решение реализовать. Ночевать у меня она не осталась, я отвез её домой. Ее дом был недалеко.
– Завтра я прыгаю с парашютом, – нарочито небрежно заметил я, провожая ее. Я хотел порисоваться и показаться еще интересней в её глазах. Её ответ меня убил.
– Зачем, не понимаю смысла, – пожала она плечами.
Утро следующего дня было великолепным – солнечным и ещё не жарким. Я поехал в авиаклуб, где обучался на летных курсах. Мне надо было выполнить обязательный прыжок с парашютом, который постоянно откладывался. На протяжении месяца я приходил на аэродром, надевал парашют, название которого узнал ещё на первом занятии. Наш инструктор так гордо назвал нам тип парашюта – Д-6 (десантный), что я тут же проникся этой его гордостью.
Гордость вскоре прошла, потому что вся эта процедура выхода на аэродром, ожидания прыжка и последующей его отмены мне порядком надоела. Стояла жара, двигатель у Ан-2 нагревался так, что находиться в небе долго было нельзя. Из-за чего мы каждый раз по два часа томились на поле под палящим солнцем. Но в тот день я все же прыгнул.
Вместе с группой таких же любителей острых ощущений я сел в самолет, и мы поднялись на высоту. В самолете сидел спокойно, что меня удивило. Выпрыгнул. Без испуга. Чувствую, что ничего не чувствую. Не испытываю никаких особых ощущений и эмоций. Ничего того, что ожидал при первом прыжке. Ни адреналина, ни холода в пятках, как это было при первом спуске на горных лыжах. Шансы разбиться на горе мне показались намного выше, впрочем, эти шансы уравнялись уже через несколько минут. При приземлении.
Покинув чрево «кукурузника», я полминуты крутился в воздухе. Вспомнил, что надо сжать ноги вместе. Сжал. Выровнялся. Потом кольцо. Считать не стал, дернул. Медленно опускаюсь и завороженно слежу, как приближается земля. Она, родная, приблизилась неожиданно и вдруг. Оттого, что смотрел вниз, разошлись колени, а именно этого делать было нельзя. Моя левая ступня подвернулась, как только ноги коснулись земли. Бросив парашют на поле, я кое-как доковылял до машины.
Далее еще прозаичнее. Травмпункт, растяжение связок, боль, гипс. Я оказался обездвиженным на несколько дней. Нога опухла, увеличившись чуть ли не в два раза, и стала сине-черная, как созревший баклажан. Я приехал к Нине. Нина – моя вторая жена.
Когда и как начинается развод? В постели, в мозгах или в обвинениях по поводу неприготовленной еды? И где он уже заранее запрограммирован? Во взаимных претензиях или в расхождении взглядов на теорию Большого Взрыва? Он начинается всегда, когда в отношения тихо, украдкой вползает скука – как жук-короед, вгрызается в цветущее дерево. Эта дрянная тетка сначала проникает под внешне красивую, но уже ослабленную ссорами и упреками оболочку брака, пользуясь попустительством его учредителей, медленно заползая все глубже, становясь увереннее и бесцеремоннее оттого, что осталась незамеченной, а потом проедает в его тверди длинные, незаметные туннели. И продырявленный таким способом семейный ствол разваливается на отдельные несоставные части.
Противоречий в нашей совместной жизни набралось такое количество, что оно превышало возможности их разрешения. Да не покажется читающему данная фраза скучным канцеляритом и не свернет от него скулы, но мы с женой объективно оценили, что брачные отношения зашли в тупик. И договорились пожить отдельно друг от друга. Моя экстремальная травма прервала наше раздельное проживание на четыре дня. Ни ходить, ни обслужить себя сам я не мог, а идти мне было не к кому.
Я лежал на диване, рассуждая от нечего делать о том, как устроен мир: еще вчера он был полон самых ярких красок и таких же желаний, быстрых и легких побед, ощущений безграничных возможностей, а сегодня… «Полетал и будет. Теперь поползай». Я лежал и скучал, периодически бросая короткие взгляды на свою опухшую конечность: «Скоро этот «баклажан» созреет и будет готов к употреблению по своему прямому назначению?».
Мои философические размышления прервал «Сони-Эриксон». Я узнал этот звонок с первых же секунд, как узнают кобылы ржание своих жеребят в табуне даже из тысячи голов, почувствовал спинным мозгом – она! Мобильник подпрыгивал на полу возле дивана, методично посылая звонок за звонком. «Не бери, не отвечай!». Рука потянулась, как под гипнозом. Конечно, это была моя вчерашняя знакомая. Ответил. Сказал, где я и что со мной.
Тогда она впервые проявила себя и показала, какой эмоциональной может быть. Услышав мой ответ, резко бросила трубку. И тут же я получил от неё сообщение, это была та самая посланная мною цитата:
«О чем ты думаешь?» – спросила меня Элен. «О грустных вещах», – задумчиво ответил я. Она покачала головой, серьезно посмотрела на меня и поняла, что мне по-настоящему грустно. «Не беспокойся…» – тихо сказала она, а потом опустилась на колени, чтобы сделать мне минет…»
В возвращенной цитате она заменила в конце только фамилию автора, поставив мою – «…мистер такой-то». Тогда еще я не успел испугаться. Но и терять ее не хотелось. Уж очень приятные ощущения у меня остались после нашей встречи.
«Ты же не будешь ухаживать за мной эти несколько дней?» – спросил я её, стараясь быть максимально логичным.
«Нет, конечно», – ответила она и первой закончила разговор.
Через двадцать минут послал ей ответ:
«От женщин, с которыми бывает такой обалденный секс в первую же встречу, не отказываются».
Её молчание затянулось, но что-то мне подсказывало, что попал в точку. Так и есть, на следующий день я получил её прощение:
«Все хорошо. Я не могу долго злиться».
В этом ее признании уже тогда было что-то, что говорило – эта женщина вошла в мою жизнь навсегда, так просто я с ней не расстанусь. Первый ее взбрык я выдержал легко. И наивно думал, как спокойно я выправил ситуацию. Тогда я ошибся с ней во второй раз…
Ольга – так звали мою новую женщину, обладала удивительной способностью вспыхивать как порох, так же ярко, но недолго гореть и тут же гаснуть. Она ругалась или ругала меня так, что я замирал и ничего не мог сказать в ответ. Ругать меня у неё получалось исключительно корректно. Нецензурные слова в ее лексиконе отсутствовали, казалось, что она не знает об их существовании. Ругалась она хотя и гневно, но не зло, никогда не используя оскорбления. За исключением наших последних встреч. И даже тогда более крутого оскорбления, чем «сволочь», я от нее не удостоился, хотя вполне заслуживал.
Я не сразу понял, почему так веду себя с ней. Мы были как два известных антагониста – кролик и удав. Кроликом, разумеется, был я. Дошло потом. Просто когда она ругала и отчитывала меня за какие-нибудь промахи, а промахов у мужчины перед женщиной всегда хватает, она мне ужасно нравилась, и я желал ее всем своим телом и каждым мускулом. В такие минуты она была необычайно притягательна! Я обнаружил в себе, что после таких её вспышек никакой досады или негатива у меня не оставалось.
