«Опасен майский укус гюрзы…» Опасен майский укус гюрзы. Пустая фляга бренчит на ремне. Тяжела слепая поступь грозы. Электричество шелестит в тишине. Неделю ждал я товарняка. Всухомятку хлеба доел ломоть. Пал бы духом наверняка, Но попутчика мне послал Господь. Лет пятнадцать круглое он катил. Лет пятнадцать плоское он таскал. С пьяных глаз на этот разъезд угодил – Так вдвоем и ехали по пескам. Хорошо так ехать. Да на беду Ночью он ушел, прихватив мой френч, В товарняк порожний сел на ходу, Товарняк отправился на Ургенч. Этой ночью снилось мне всего Понемногу: золото в устье ручья, Простое базарное волшебство – Слабая дудочка и змея. Лег я навзничь. Больше не мог уснуть. Много все-таки жизни досталось мне. “Темирбаев, платформы на пятый путь”, – Прокатилось и замерло в тишине. 1979 «Лунный налет – посмотри вокруг…» Лунный налет – посмотри вокруг – Серый, в сантиметр толщиной, Валит зелень наземь. Азия вдруг Этикеткой чайной, переводной Картинкою всплывает со дна Блюдца. Азия – это она Бережно провела наждаком Согласных по альвеолам моим. Трудно говорить на таком Языке-заике – и мы молчим. Монету выну из кошелька, На ладони подброшу и с высоты Оброню в стремнину – играй века, Родниковый двойник кустарной звезды. Ах, примета грошовая, не криви Душою. Навсегда из рук Уходит снег Азии. Но в крови Шум вертикальных рек. Вокруг Посмотри – и довольно. Соловьи И розы. Серая известь луны Ложится на зелень. И тишины Вороной иноходец зацокал прочь. Здесь я падал в небо великой страны Девяносто и одну ночь. 1979 «Давным-давно забрели мы на праздник смерти…» Давным-давно забрели мы на праздник смерти, Аквариум вещей скорби вовсю прижимая к себе. Сказочно-страшно стоять в похоронном концерте, Опрокинутою толпой отразиться в латунной трубе. В марте шестидесятого за гаражами Жора вдалбливал нам сексологию и божбу. Аудитория млела. Внезапно над этажами Встала нá дыбы музыка. Что-то несли в гробу. Эдаким князем Андреем близ Аустерлица Поднял я голову в прямоугольное небо двора. Черные птицы. Три облака. Серые лица. Выли старухи. Кудахтала детвора. Детство в марте. Союз воробья и вербы. Бедное мужество музыки. Старческий гам. Шапки долой. Очи долу. Лишь небо не знает ущерба. Старый шарманщик, насилуй осипший орган! 1979 «А вот и снег. Есть русские слова…»
А вот и снег. Есть русские слова С оскоминой младенческой глюкозы. Снег валит, тяжелеет голова, Хоть сырость разводи. Но эти слезы Иных времен, где в занавеси дрожь, Бьет соловей, заря плывет по лужам, Будильник изнемог, и ты встаешь, Зеленым взрывом тополя разбужен. Я жил в одной стране. Там тишина Равно проста в овраге, церкви, поле. И мне явилась истина одна: Трудна не боль – однообразье боли. Я жил в деревне месяц с небольшим. Прорехи стен латал клоками пакли. Вслух говорил, слегка переборщил С риторикой, как в правильном спектакле. Двустволка опереточной длины, Часы, кровать, единственная створка Трюмо, в котором чуть искажены Кровать с шарами, ходики, двустволка. Законы жанра – поприще мое. Меня и в жар бросало, и знобило, Но драмы злополучное ружье Висеть висит, но выстрелить забыло. Мне ждать не внове. Есть здесь кто живой? Побудь со мной. Поговори со мной. Сегодня день светлее, чем вчерашний. Белым-бела вельветовая пашня. Покурим, незнакомый человек. Сегодня утром из дому я вышел, Увидел снег, опешил и услышал Хорошие слова – а вот и снег. 1978 «Далеко от соленых степей саранчи…» Далеко от соленых степей саранчи, В глухомани, где водятся серые волки, Вероятно, поныне стоят Баскачи – Шесть разрозненных изб огородами к Волге. Лето выдалось скверным на редкость. Дожди Зарядили. Баркасы на привязи мокли. Для чего эта малость видна посреди Прочей памяти, словно сквозь стекла бинокля? Десять лет погодя я подался в бичи, Карнавальную накипь оседлых сословий, И трудился в соленых степях саранчи У законного финиша волжских верховий. Для чего мне на грубую память пришло Пасторальное детство в голубенькой майке? Сколько, Господи, разной воды утекло С изначальной поры коммунальной Можайки! Значит, мы умираем и делу конец. Просто Волга впадает в Каспийское море. Всевозможные люди стоят у реки. Это Волга впадает в Каспийское море. Все, что с нами случилось, случится опять. Среди ночи глаза наудачу зажмурю – Мне исполнится год и тебе двадцать пять. Фейерверк сизарей растворится в лазури. Я найду тебя в комнате, зыбкой от слез, Где стоял КВН, недоносок прогресса, Где глядела на нас из-под ливня волос С репродукции старой святая Инесса. Я застану тебя за каким-то шитьем. Под косящим лучом засверкает иголка. Помнишь, нам довелось прозябать вчетвером В деревушке с названьем татарского толка? КВНовой линзы волшебный кристалл Синевою нальется. Покажется Волга. “Ты и впрямь не устала? И я не устал. Ну, пошли понемногу, отсюда недолго”. 1978 |
