Ауфшлаг вышел из подвала достаточно быстро, но стараясь при этом не подавать виду, что спасается бегством.

В дверь тихо постучали, и Кёниг, работавший за столом, поднял глаза.

– Да?

Из приоткрытой двери показалась голова Зельбстмердериш. Это была одна из его личных телохранителей, коморбидик – одновременно дисморфик и мерере, с гротескно увеличенной мускулатурой. Она обычно появлялась в виде двух разных, но одинаково мощных женщин.

– Ваше святейшество, к вам явилась Гехирн Шлехтес, – объявила она удивительно нежным голосом.

– Приведите ее.

Хассебранд, не замечая Зельбстмердериш, как не заслуживающую никакого внимания, наклонилась, чтобы пройти в дверной проем, и встала, закутанная в тяжелые одежды, перед верховным жрецом. Для этой встречи массивные окна закрыли ставнями, но от толстой женщины все равно исходил запах жареного мяса. Гехирн, как многие считали, была самой могущественной среди жрецов Геборене, но нестабильность ее состояния делала ее опасной. Поэтому Кёниг всегда обращался с ней осторожно. Когда Гехирн вошла, он изобразил на лице душевнейшую из улыбок.

– Мой старый друг, ты хорошо выглядишь.

– Вы так думаете? – Из-под скрывающего лицо бордового капюшона сверкнули голубые глаза.

Кёниг еще раз осознал, что, когда Гехирн наконец даст волю гневу, число жертв окажется катастрофическим.

Каждый раз одно и то же. У толстухи-хассебранда вечно были какие-то проблемы, всегда против нее кто-то строил заговор.

– Я выясню, кто это, – искренним тоном пообещал Кёниг.

– Правда? – спросила Гехирн, у которой перехватило дыхание от появившейся вдруг надежды.

– Никто не должен угрожать моим друзьям. – Кёниг сидел неподвижно, не мигая, и глядел в эти холодные глаза, пока не почувствовал, что хассебранд подчиняется его воле. – Ты очень важна для меня, – сказал Кёниг, играя на чувствах Гехирн. – Ты мне нужна.

– Я нужна вам? – Можно было подумать, что она сейчас заплачет от благодарности; и мерзко было видеть, насколько она жаждет оказаться нужной.

– Да. У меня есть для тебя работа. Такая, с которой справишься только ты. Работа, которую я не доверю никому другому.

– Конечно, ваше святейшество.

Кёниг изо всех сил старался не обращать внимания на запах паленой плоти, который доносился из-под ее пышного одеяния.

– Кто-то убил моих жрецов в Унбраухбаре. Всех. Ты… – Внезапно он заметил, что Гехирн полными страха глазами смотрит на что-то у него за спиной. Черт возьми. Его доппели прошли в комнату без всякого приглашения. Он усилием воли заставил их замолчать и продолжил: – Ты поедешь в Унбраухбар и узнаешь, кто это сделал.

Гехирн взглянула на лучи солнца, пробивающиеся в щели между ставнями, и застонала.

– В Унбраухбар? – Запах паленого мяса стал еще сильнее. – Я тронусь в путь, как только сядет солнце, ваше…

– Ты поедешь сейчас же. Для тебя уже приготовили повозку.

Гехирн сделала над собой усилие, чтобы не всхлипнуть.

– Но солнце…

– Тебя будут сопровождать трое моих кригеров.

– Вы… доверяете этим жрецам?

– Да, – сказал Кёниг.

– Нет! – рявкнул Отречение.

Глаза Гехирн округлились от испуга.

– Мой доппель имел в виду, – Кёниг бросил через плечо предостерегающий взгляд на Отречение, – что, хотя я и доверяю этим жрецам так же, как и всем остальным, полностью я не доверяю никому. – В него впились мерзкие маленькие глазки Гехирн из-под нависшего капюшона. Как же трудно было понять, о чем думает хассебранд, узнать, действительно ли она готова сделать то, что он скажет. – То есть никому, кроме тебя, – добавил Кёниг.

Гехирн низко поклонилась.

– Я вас не подведу, ваше святейшество. Я поеду в Унбраухбар так быстро, как только смогут довезти меня туда ваши кригеры. Я узнаю, кто убийцы, и отомщу им, как вы желаете. – Меж ее сжатых зубов с шипением вырвалась струйка дыма, Кёниг успел увидеть, как мелькнул под капюшоном ряд белых зубов с излишне крупными клыками. – Я обрушу на них очистительный огонь. Когда я закончу свое дело, не останется никого и ничего. Не останется даже их душ, ничто не улетит от них в Послесмертие.

– Я должен знать, кто стоит за нападением на храм в Унбраухбаре. – Взгляд немигающих серых глаз Кёнига не отрывался от хассебранда: он пытался понять, не ослушается ли она.

– Виновных сожги, но обязательно доложи мне то, что выяснишь. Я должен знать, что происходит.

Гехирн Шлехтес снова поклонилась и попятилась к двери.

– Да, ваше святейшество. Я узнаю правду. Я накажу виновных. – Кёниг снова увидел, как сверкнули зубы глубоко под капюшоном.

Гехирн, тяжело ступая, вышла из покоев верховного жреца, переполненная грустью и одиночеством. На все ее попытки угодить Кёнигу она получала в ответ только взгляды, полные отвращения и страха. Но она докажет, на что способна, и Кёнигу, и его злобным доппелишкам.

Гехирн крадучись шагала длинными коридорами, освещенными оплывающими факелами. Проходя под редкими окошками, она уворачивалась и шипела от злости, когда на нее падали лучи солнца. Она чувствовала, как трескается и отваливается клочками ее кожа, и повсюду за ней следовал запах горелой плоти. Другие жрецы и прислужники шарахались прочь с ее пути и ежились, когда она проходила мимо. Однажды она сожжет все. За каждую обиду, которую они нанесли ей, опасаясь ее, она расплатится сполна.

Она сожжет мир.

Но сначала она выполнит то, что велел ей Кёниг. Гехирн испытывала такую потребность служить, быть причастной к какому-то делу, что это приглушало в ней даже желание все спалить. По крайней мере сейчас. Наступит день, когда даже Кёниг не сможет помешать ей провалиться в безумие.

Гехирн остановилась посреди длинного коридора, озираясь по сторонам. Она оказалась совсем одна. Всего мгновение назад вокруг были люди, а сейчас коридор внезапно опустел.

Наемные убийцы? Здесь, в самом сердце могущества Геборене? Нет, решила она, слишком очевидно, слишком грубо. Когда они придут расправиться с ней, они застанут ее врасплох.

Гехирн постаралась стряхнуть с себя эту паранойю и поспешила в свое жилище в подземелье. Она как раз успеет сжечь парочку запертых там кошек перед тем, как отправиться в Унбраухбар. Она дрожала от предвкушения, воображая себе стенания, трепещущие языки пламени и пузырящуюся обожженную плоть. Только сжигая заживо, находила она облегчение.

Три доппеля стояли треугольником и внимательно глядели друг на друга. Кёниг ушел на какое-то собрание. Да и какое им дело куда.

Беспокойство, прямой, как палка, крепко прижимал к груди скрещенные руки, как будто пытаясь защититься от окружавшего его мира.

Отречение глянул в зеркало: там все еще толпились отражения. Ни одно из отражений не соответствовало местоположению доппелей.

– Гехирн предаст нас.

– Она слишком большого роста, – добавил Беспокойство.

Два доппеля посмотрели на Приятие.

– Гехирн сильна и опасна, – согласился Приятие. – Но в ее силе – ее слабость. Она одинока и напугана, а это значит, что я могу ею манипулировать. Она станет орудием нашей мести. Гехирн избавит нас от Кёнига.

– Мы не можем доверять хассебранду, – высказал свое мнение Отречение.

– О доверии я ничего и не говорил. После того как я ее использую, мы убьем ее.

– Кёниг приказал ей отправиться в далекий путь, – отметил Отречение.

– Мы можем подождать. Когда Гехирн вернется, Кёнигу придется сгореть. – Приятие глянул в сторону зеркала. – И нужно разбить проклятое зеркало, пока они не набрались достаточно сил, чтобы составить нам конкуренцию.

Беспокойство еще сильнее обхватил себя руками.

– У Кёнига проявляются склонности зеркальщика, и их он боится больше, чем нас. Этот страх его ослепляет. Отвлекает его. Он все еще считает нас полезными.

– Мы полезны, и мы останемся полезными. По крайней мере, сейчас. – Приятие рассматривал отражения, собравшиеся в зеркале. Слушали ли они? Было ли им слышно, что замышляют доппели?