– Лгун, – отозвалась Штелен.

– Каждую ночь я чувствую, как ты шаришь где-то у меня в штанах, и каждое утро пропадает еще несколько монет. Это мне тоже приснилось?

– Да. Да меня тошнит от твоих нарядов и от твоего сладенького языка.

– Хм. Мне казалось, что именно язык тебя может заинтересовать. С учетом твоих предпочтений…

На мгновение наступила тишина, и Бедект догадался, что Штелен покраснела, хотя сумерки заглушили краски, и все казалось серым. «Тьфу пропасть, она же убъет Вихтиха, если я не вмешаюсь».

Бедект попытался чем-нибудь отвлечь этих двоих:

– Мы зря не купили выпивки, пока были в городе.

– Мы же пустились в путь среди ночи, – логично возразил Вихтих.

Штелен не была так мягкосердечна:

– Идиот.

Бедект решил, что будет лучше, если они будут злиться на него, а не пытаться укокошить друг друга.

Штелен его хочет. Вихтих это понимал, и она это понимала, и она понимала, что он понимает, и он понимал, что она понимает, что он понимает… «Так, о чем я сейчас думал?» Ну да. Она его хочет. Она притворяется, что это не так, потому что знает, что, если проявит свой интерес, перестанет быть интересна ему. Все совершенно ясно.

Вихтих посмотрел на Штелен. Ее грязные светлые волосы, как всегда, слиплись и висели колтунами. «О боги, да там могло бы гнездиться несколько поколений крыс». Даже в темноте он видел, какой у нее крючковатый длинный нос и как резко выступает сильная челюсть. Он попробовал разглядеть хоть какие-то изгибы под потертой кожаной одеждой, кроме которой она ничего никогда не носила. Он любил женщин мягких и покладистых, но иногда было интересно и с теми, отношения с кем были похожи на драку. «Но, конечно, если он уложит ее в постель, она тут же в него по уши втюрится». Тогда будет еще забавнее не обращать на нее никакого внимания после этого.

О боги, как же ему скучно.

– Штелен. Прости меня за мои слова.

– Иди свиней подрючь.

– Слышь, Бедект, а наша зубастая ледяная гарпия оттаивает. Похоже, я ей нравлюсь.

Засыпая, он улыбался.

Солнце едва выглянуло из-за горизонта, когда по мосту на границе Готлоса с грохотом пронеслась повозка. Тянувшийся за ней шлейф пыли и дыма еще долго висел в воздухе. Двое часовых из пограничного гарнизона видели на повозке совершенно не скрываемые цвета Зельбстхаса. Нельзя сказать, что Геборене Дамонен находились в фаворе у короля Диба Шмутцига, правителя Готлоса, который временами бывал деспотичен, – но и в его черном списке они не значились.

Часовые, едва разлепив сонные глаза, наблюдали, как повозка скрылась из вида, и поморщились от запаха паленого мяса.

Старший из охранников похлопал младшего по спине.

– Если мы не станем об этом сообщать, то, стало быть, этого и не произошло.

Младший, нахмурившись, глянул на старшего.

– Разве не будет это неисполнением долга?

– Какое же тут неисполнение, если ничего и не произошло?

Гехирн, у которой уже потрескались губы, а зрение заволокло липким туманом, добралась до Унбраухбара в полдень. Солнце в зените будто вопило во весь голос. Весь мир шипел и подрагивал, как будто она смотрела на него сквозь мясное желе с кровавыми сгустками. Толстые перчатки на ее руках уже промокли от крови и гноя из воспалившихся ран. Все ее тело представляло собой сплошную рану, покрытую пузырями, она сама была как волдырь от солнечного ожога, который вот-вот лопнет.

Городские ворота оказались открыты, но под ними собралось с десяток стражников. Когда Гехирн приблизилась, они бешено замахали руками, жестами требуя, чтобы она остановила повозку.

Темнота. Ей надо отыскать блаженную темноту.

Гехирн рванула вожжи, и лошади помчались еще быстрее. Пусть эти идиоты отойдут, или она их переедет.

Они не пошевелились. Более того, они вскинули арбалеты и прокричали грубые предупреждения. Как она и думала: идиоты. Ощущая такое мучительное жжение, Гехирн была не в состоянии долго размышлять. Она видела перед собой только препятствия на пути к спасительной тени. Стражники, все как один, вспыхнули ярким пламенем, и Гехирн разметала в стороны их пепел, проехав по ним повозкой. От боли периферийное зрение у нее отключилось, и она видела перед собой сужающийся туннель, а все мысли ее были направлены к единственной цели.

Спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от…

Стражу она изжарила, совершенно не задумываясь.

Они были помехой.

Теперь их нет.

Люди на узких улицах шарахались врассыпную от повозки Гехирн, а от тех, кто замешкался у нее на пути, оставался только пепел. Она действовала инстинктивно, думая лишь о том, как оказаться в тени. Жалкими остатками глаз разглядев храм Геборене, Гехирн из последних сил натянула вожжи, и повозка, дрогнув, остановилась. Лошади, едва не падавшие замертво, тряслись от изнеможения. Глаза их были полны страха. Раздувая грудные клетки, они с усилием набирали в легкие воздух. Гехирн упала с облучка и неудачно приземлилась. С рук ее потекла мокрая кожа, от которой на земле осталась лужица вязкой розовой массы. Гехирн поползла к двери. Перед ней появилось нечто. Высокая фигура.

– Стой там, где…

Гехирн спалила стоявшего перед ней и проползла через пепел. От ее колен в пыли оставались длинные кровавые полосы. Глаза ее лопнули и вытекли, обдав обжигающей болью потрескавшуюся и содранную кожу на щеках.

Спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от-солнца-спрятаться-от…

Встретившая Гехирн темнота была для нее будто объятия самого нежного в мире любовника. Она ничего не видела, но инстинкт вел ее в самое глубокое нутро здания, куда никогда не попадает свет солнца или луны. Едва теплилась в ней искорка разума. Ее глаза заживут и снова будут видеть. Ее кожа затянется, но если прямо сейчас не снять одежду, то ткань прирастет к телу, и ее придется отрывать вместе с застывшей кожей. Лучше потерпеть сейчас, чем потом выносить еще бóльшие мучения. Гехирн поднялась на ноги, оставляя на стене кровавые отпечатки ладоней. Около получаса она отскребала от тела промокшие одежды, и с ними сошло немало уже заживавшей кожи. Наконец ее тело, жирное, все в незарубцевавшихся ранах, осталось совсем голым, и она кожей ощутила струи прохладного воздуха. Ее глаза уже начали восстанавливаться, и она могла различать смутные очертания. Дождавшись, когда кожа достаточно зажила, Гехирн забралась на первую попавшуюся койку и свернулась калачиком, все еще ощущая боль.

Огонь, такой голодный и прекрасный. Она чувствовала, как его любовь окутывает и утешает ее.

Только что она всхлипывала, но, когда провалилась в забытье, на губах ее была довольная улыбка.

Гехирн очнулась и обнаружила, что пальцы у нее липкие от свернувшейся крови и что она нежно обнимает окоченевший труп молодого жреца с перерезанной глоткой. Она едва помнила, как добралась до храма Геборене в Унбраухбаре. Если повезло, то большая часть города огнем не уничтожена. Никогда еще раньше ей не удавалось зажигать пламя так легко. Ее бред набирал силу. Она спалила трех кригеров, каждый из которых, несомненно, сам был могущественным гайстескранкен – пусть ей так и не довелось узнать, какого рода иллюзии владели ими, – и сделала это во сне.

Способна ли она контролировать то, что делает во сне? Могло ли быть так, что она сожгла еще кого-нибудь, сама того не заметив? О боги… Она с содроганием подумала о том, что каждый раз, когда во сне ей являлось бушующее пламя, человеческие тела исчезали в его языках, как дрова. Скольких она убила, сама не зная об этом? Если ее кошмары вырвались на свободу, то никто уже не будет полностью в безопасности.