Морген станет спасением для него… и погибелью для них.

Штелен рассмотрела храм с занятого ею наблюдательного поста в переулке, который был не настолько темным и узким, как она бы хотела. Можно было заметить, что храм, чьи каменные стены не пощадило время, недавно отремонтировали. Геборене, должно быть, привели здание в порядок, когда их религия, как зараза, пришла в эти места. Неизвестно, кто тогда правил этим грязненьким городом-государством, но он сделал большую глупость, допустив их туда. Жрецы – паразиты; они распространяют идеи, как крысы разносят чуму, и как только в сердца и умы попадает эта зараза, от жрецов становится трудно избавиться.

Олух Вихтих с его манией величия отправился прикончить местного Величайшего Потаскуна за Свиньями, а Штелен тем временем должна заняться работой. Будь в мире справедливость, Вихтиха бы убили, и жизнь продолжалась бы уже без него. Нельзя сказать, что она не будет жалеть о его отсутствии; этот придурок никогда не замечает, когда она заимствует у него денежки. Конечно, он может утверждать, что заметил, но она-то знала, что в таких случаях он лжет. Брать у Бедекта было опаснее. И иногда она испытывала легкое чувство вины. Вот почему она всегда одалживала ему денег, когда он просил, и никогда не требовала их вернуть.

Штелен прислонилась к забору из расшатанных досок, делая вид, что ее там нет. Мимо прошла шумная компания шлюх, сплетничавших друг с другом; они с подозрением глянули в ее сторону.

– Вы видите меня только потому, что мне все равно, – крикнула она шлюхам, которые в ответ ускорили шаг.

«Боги, какая тоска».

Как бы то ни было, план Бедекта ни на что не годился. Как всегда. Как ей слоняться без дела возле храма в маленьком городе посреди бела дня?

Полчаса она старалась оставаться неприметной, стоя в одиночку на почти пустой улице, но потом решила, что с нее хватит и нужно будет вернуться попозже.

Планы – для тех, кто слишком глуп, чтобы придумывать на ходу. Лучше решать проблемы по мере их появления, чем, потратив много часов на составление плана, в тот же момент, как приступил к его выполнению, увидеть, что все пошло через задницу. Планами пусть занимается Бедект. Старый седой ублюдок готов потратить несколько дней на планирование того, с чем Штелен может справиться за пару минут.

Штелен сплюнула в пыль и попыталась расчесать пятерней волосы. Нащупав пальцами какой-то заскорузлый комок, она бросила эту затею. С ворчанием она отправилась на поиски какой-нибудь таверны. Нельзя было идти в ту, где сидел Бедект, поскольку он велел ей наблюдать за храмом и проследить за жрецами.

– Бесполезно.

Через четыре часа, под покровом темноты, она вернулась к храму Геборене Дамонен. Город вымер в тот самый момент, когда солнце скрылось за горизонтом. Улицы стали казаться угрюмыми и пустыми; а может, это было ее собственное настроение. Только бордели и таверны подавали признаки жизни. Свет фонарей с цветными стеклами и свечек приглушенно лился через замызганные окна, рисуя на земле причудливые пятна, похожие на сиявшие в грязи слитки золота. Штелен, избегая освещенных мест, кралась вдоль стен, стараясь не наступить в кучи помоев. Пусть она и отлично видела в темноте, чаще всего ей в первую очередь нюх, а не зрение подсказывал, что вот-вот можно наступить на какую-нибудь гадость.

«Зачем, черт возьми, я прячусь?»

На опустевшей улице Штелен посмотрела в обе стороны. Ей нужно просто войти через главную дверь и сделать свое дело. Последний раз оглядевшись, она убедилась, что кроме нее никого нет. Штелен сплюнула и прошагала вверх по ступеням, ведущим к главному входу в храм. «И чтоб мне провалиться, если я полезу крадучись по задворкам, только чтобы угодить Бедекту».

Массивные двери оказались не заперты и не охранялись, и она проскользнула внутрь. Никаких дурацких планов. Не будет она слоняться по помойке позади храма. Было приятно хоть, когда-то войти в такое здание как цивилизованному человеку.

Штелен, проверяя, достаточно ли свободно лежат в ножнах ее меч и ножи, прошла через переднюю, решив, что прачечная будет где-то поблизости от задней части храма. Сложенные из булыжников толстые стены были лишены всякой отделки и украшений, а каменный пол гладко отполирован многими поколениями шаркавших по нему ног. Проблуждав несколько минут наугад, Штелен поняла, что совершенно потеряла ориентацию. Она остановилась, внимательно прислушалась, а потом пошла туда, откуда раздавался приглушенный звук мягкого похрапывания.

Спящий жрец, лет девятнадцати или немногим больше, светловолосый, с первой пробивающейся щетинкой на лице, был по-юношески привлекателен. Будь у нее больше времени и не такие четкие распоряжения от Бедекта, в этих потемках она могла бы попытаться соблазнить парня. Вместо этого она зажала ему рот рукой и приставила лезвие ножа к его горлу. Он проснулся с криком, который заглушила ее ладонь, и застыл от ужаса.

Штелен наклонилась и зашептала молодому человеку на ухо:

– Скажи-ка мне, где тут прачечная.

– Мнмнф, – промычал он сквозь ее ладонь.

– Ты, умник. Просто покажи рукой.

Парень указал направление, и, когда Штелен посмотрела туда, чтобы увидеть, куда идти, она почувствовала, что его тело напряглось. Она отреагировала, не задумываясь: ее нож прошел у него под подбородком и вонзился в мозг.

Штелен вытерла лезвие о простыни.

– Видишь, – прошептала она, обращаясь к трупу, – тем, кто быстро соображает, план не нужен. – Она быстро осмотрела комнату и прибрала к рукам несколько безделушек и несколько монеток, которые удалось найти. «Проклятые священники, никогда у них ничего нет».

В зале она столкнулась еще с двумя жрецами и убила обоих. Хлеставшая из их перерезанных глоток кровь залила все вокруг, создав впечатляющую картину.

«Придется просто быстро соображать и мгновенно реагировать. Ничего сложного».

На кухне Штелен обнаружила двух женщин, которые чистили котелки и готовили еду на следующий день. Устало пожав плечами, она прикончила и этих.

В прачечной она нашла много грязных ряс и еще более грязного нижнего белья. Бо́льшая часть одежд была из суровой бурой ткани, но она обнаружила еще несколько ряс из более грубого, серого материала и одно облачение дорогой работы, бордового цвета. Штелен быстро разобралась в иерархии. Бордовые для главных, серое для низших. Тот, кому принадлежали бордовые одежды, был, похоже, человеком некрупным, и ей показалось, что они отлично подойдут ей самой. Штелен рассмешила мысль, что она окажется рангом выше Бедекта и Величайшего в мире Презренного идиота. Пару минут она потратила на то, чтобы отыскать самую большую и наименее вонючую рясу для Бедекта – пусть Штелен и не рассчитывала на благодарность этого тупого ублюдка – и серые одежды, вонявшие застарелым пóтом и свиным навозом, для Вихтиха.

Потом она стала думать, как ей выбраться. Она могла, спотыкаясь, пробраться через задний двор храма, неся целую охапку грязной одежды и надеясь не свалиться в навозную кучу, – или же просто выйти через главный вход. Сделать выбор было несложно.

На обратном пути Штелен прирезала еще одного жреца, а затем остановилась у главного входа, услышав вопли, доносившиеся из глубины храма. Кто-то обнаружил один из трупов. С отвращением пробурчав что-то, она бросила одежду на пол и пошла обратно.

«Сколько же там может оказаться жрецов, чтоб им пусто было?»

Кажется, человек пятнадцать.

Штелен бросила рясы в своей комнате и встретилась в пивной с Вихтихом, который, к ее сожалению, все еще был жив, и с Бедектом.

Бедект дождался, когда перед ней будет стоять наполненная кружка, и только потом заговорил. У него были странные манеры; он, не дрогнув, мог перерезать глотку по малейшему поводу и без, но разговаривать о делах предпочитал после того, как собеседник успел выпить кружечку.