— У вас пустыня зато покрасочней, — улыбнулся я. — Тут серо-белая, а на Марсе — рыжая!

— Ну да, может быть, поэтому у нас и дома не такие радужные, — согласился Бергер.

Я ничего не сказал. Смотрел на растущие Купола и вспоминал Воронежский космодром, тот отчаянный бросок, который мы сделали с Пашкой, надеясь проникнуть на борт летящего к Луне челнока. А потом вдруг мысль перескочила на Наташу, на наш шутливый разговор у озера. «Говорят, лунатики почти все бессильны», — так говорила Ната тогда. А я еще не понимал до конца, что это значит. Я был таким наивным и глупым. Да и сейчас не умнее — все еще не могу избавиться от этих никому не нужных детских переживаний, почему-то чересчур сильно впечатавшихся в сердце.

— Говорят, лунатики почти все бессильны, — с усмешкой бросил штурман Бергер, я вздрогнул от этих слов и повернулся.

— А марсиане — нет? — сумел я взять себя в руки и ответить шуткой.

— Марсиане — это совсем другое дело! — сказал Бергер. Я почувствовал, что он оседлал любимого конька. Сейчас начнет расхваливать свою родину.

— Марсиане — это совсем другое, — повторил штурман и погрустнел. — Жаль, что руководство на планете такое дебильное. Только тихо! Никому не говори.

— В чем дело-то? — не понял я.

— Все города ЗЕФ на Марсе подчиняются одному диктатору. Нетрудно понять, что происходит с неугодными этому человеку людьми.

Я кивнул. Теперь все становилось ясно.

— А вы где там работали и как давно покинули планету?

— Марс? Да лет пять уже как. Я там после Академии работал дежурным на станции связи. Правительственный канал.

— Интересная, наверное, работа, — заметил я.

— Что уж там интересного. Только спился, да и все.

— Почему?

— Так вот вышло. Представь — на сотни километров вокруг ни души. Низкое здание станции связи да вездеход рядом. И все. Ветер сыплет песок под ноги. Вдали отроги гор, сизые облачка над ними. А на небе — звезды, крупные, как спелый виноград; маленький блин Солнца да две кривые луны — Фобос и Деймос.

Я представил себе эту диковатую картинку пустоты и одиночества.

— И вот заходишь внутрь станции, — продолжил штурман, — затворяешь за собой дверцу шлюзовой камеры. Снимаешь и бросаешь в угол шлем, а сам — за пульт управления. Сначала передача на центральный пост о том, что принял смену, потом тесты оборудования, затем постоянная готовность обеспечить правительству связь с любой точкой Экспансии. И вот сидишь, плывут перед глазами стопочки шкал, мелькают красные цифры, и ты думаешь. То об одном, то о другом. Наденешь шлем, выйдешь на верхний колпак станции, где крепится сам передатчик. Посмотришь так вот с высоты третьего этажа на дикую пустоту вокруг и ужаснешься. Вроде клаустрофобии наоборот.

— Агорофобия, — подсказал я.

— Ага, наверное, — согласился Бергер. — И лекарство против этого только одно.

— Какое?

— Простое. На станциях связи есть цистерна со спиртом. Его используют для особой системы, борющейся с замерзанием механизмов поворота антенны. На Марсе ведь в самые теплые дни бывает не больше минус двадцати градусов. Ну и вот. Помечаешь в спиртовом журнале расход. Сцеживаешь грамм двести, водой разбавляешь — и стакан хлоп! Фобию эту как рукой снимает.

— И как же вы в штурманы попали после работы на станции связи?

— Я учился на штурмана в Академии, — подмигнул Бергер. — Просто в какой-то момент меня этой работой на станции связи соблазнили. Говорят, мол, не пыльная, но ответственная — платят много.

— А правда, что Республика Марс собирается отделяться от ЗЕФ? Несколько раз что-то такое слышал…

— Ты б на Луну лучше смотрел, — не стал отвечать штурман. — Первый раз ведь в Куполах, да?

Я понимающе улыбнулся и снова повернулся к матрице.

Увиденное впечатляло. Огромные шатры из пластика и металла заполнили почти всю поверхность экрана. Везде кипела жизнь — летали какие-то мелкие катера и авиетки, сновали малюсенькие фигурки людей, взлетали и садились крупные военные космолеты, переливались огни посадочных площадок и реклам, то тут, то там поднимались столбы пара, тотчас же замерзавшие и снегом летящие назад к поверхности Луны. Видимо, это выбрасывали в вакуум какие-то отходы.

— Почему заправка для космических кораблей находится на поверхности? — осенило меня. — Орбитальный причал было бы намного выгоднее и легче обслуживать!

— Оборона, секретность, — пожал плечами Бергер. — Для рыночников не составит труда подорвать заправочную станцию. Представляешь, как она рванет? Столько энергина в одном месте…

— Но если они и на поверхности Луны сделают с нашей станцией то же самое?

— Не сделают, — сказал штурман убежденно.

— Почему?

— Потому что от цепного взрыва может расколоться Луна, и осколки ее потом могут врезаться в Землю. Рыночники все-таки не самоубийцы.

— Веселая перспектива, — хмыкнул я.

— Расслабься! Мы на своей территории.

Расслабиться не получалось. Перед глазами все маячил выжженный рыночниками поселок. Не самоубийцы ли они?

Луна поразила меня не только во время посадки.

Я долго упрашивал Смирнова разрешить мне хоть на чуть-чуть покинуть «Спектр», пока осуществляется заправка космолета и согласование рейса. В итоге майор согласился, но вышел вместе с Андреевым сопровождать меня и сказал, что дальше пары сотен метров отходить от корабля не даст.

И вот я стоял на обзорной площадке неподалеку от «Спектра» и уже несколько минут не отрываясь смотрел в даль этой серебряной планеты. Впивался взглядом то в одну, то в другую деталь пейзажа, надеясь запомнить их все.

Красный Купол с огоньками причалов и окон, зеленый Купол, тоже испещренный огнями. Строгая кайма гор по линии горизонта. И тени на лунной поверхности резкие, четкие. Полная темнота, а совсем рядом — пронзительный свет. Тяжелые большие звезды в небе. И тут же Солнце и Земля. Необычные и красивые. Солнце очень яркое и белое, а Земля — перламутровый шар с пятнами морей и суши. Воистину — Море Спокойствия.

Занесло же меня, черт побери! Триста восемьдесят пять тысяч километров…

И путь до Луны — только первый шаг в том расстоянии, что предстоит пройти космолету. До планеты Заря и звезды Фомальгаут Б целых семь с половиной парсек, а значит, двести сорок триллионов километров. Умопомрачительные цифры. Как представить себе то, что за такой бездной пустоты находится пригодная для жизни планета и на ней уже живут люди?

— Пойдем, — прозвучал в репродукторе скафандра голос Смирнова. — Пора возвращаться на «Спектр». Через час взлет!

Я кивнул и поковылял к выходу с обзорной площадки. В шесть раз меньший вес, чем обычно, заставлял двигаться короткими прыжками вместо привычных шагов, и я постоянно сдерживался, чтобы не распрыгаться слишком сильно и не свалиться с площадки. Перед одним из таких неловких прыжков в меня и выстрелили.

Я остался в живых только потому, что за мгновение до выстрела почувствовал опасность и сумел чуть-чуть изменить траекторию движения. Луч прошел вскользь, но смог пропороть скафандр.

В Куполах была атмосфера. Чрезвычайно разряженная из-за постоянной экономии кислорода, но все-таки была. Это меня и спасло.

Быстрый и точный выстрел Смирнова в доли секунды уложил снайпера. Он прятался на верхней обзорной площадке. Майор, не теряя времени, бросился к поверженному врагу, знаком показав Андрееву доставить меня на корабль. Благо до «Спектра» нужно было идти всего сотню метров.

Когда в головных телефонах раздался сухой голос Смирнова, я уже почти потерял сознание. Рана на спине ужасно болела, воздуха для дыхания не хватало, сосуды на коже полопались из-за низкого давления атмосферы, а носом беспрерывно шла кровь. Лейтенант Андреев практически нес меня на себе.

Мой приемник в скафандре был настроен на общую со Смирновым частоту, и я мог слышать звук дыхания майора. В разряженном воздухе наушники, правда, работали хуже.

Вскоре Смирнов добрался до несостоявшегося убийцы. Я понял это, потому что майор заговорил: