Чем черт не шутит? Может, и повезет Дитриху! Может, он и доплывет до родной земли.

Мы продолжили тащить плот к реке. Земля была податливая, судно скользило по склону довольно легко.

— Раз-два, взяли!

Плот уже вошел в воду наполовину. Мы налегли еще, и все судно целиком легло на воду. Дитрих повернулся ко мне:

— Спасибо, Серж! Еще встретимся?

— Конечно, встретимся, — усмехнулся я. — Как мушкетеры? Двадцать лет спустя?

— Почему же? Они еще и десять лет спустя встречались.

— Как собираешься с документами поступить, когда доплывешь?

— Да просто. Сначала в Свободной Африке покручусь. У них там беспредел полный — не до документов. А потом стану иммигрировать в ЗЕФ. Авось, чего и выгорит…

— Ладно, давай! — поторопил я Дитриха. — Раз решил плыть — плыви!

— Прощай!

Немец, повинуясь какому-то порыву, обнял меня. Я похлопал его по спине:

— Давай, мореход! Расскажешь потом, как оно.

Дитрих больше ничего не сказал. Просто прыгнул на плот. Судно покачнулось и плавно отошло от берега. Немец взял в руки шест и сильно оттолкнулся им ото дна. Плот понесся вниз по течению.

Дитрих повернулся и помахал мне. Я помахал в ответ.

А потом просто ушел на поле. Не хотелось смотреть на то, что произойдет дальше. Поймают беглеца или нет? Убьет ли его автоматика?

Я верил, что не поймают, верил, что он доплывет до цели. Или, как говорят моряки, дойдет, потому что плавают только в бассейнах. Чутье молчало, да я не особенно и пытался его расшевелить.

— Почему бродим? — накинулся на меня бригадир, как только я показался среди других заключенных.

— По земле бродим, — улыбнулся я.

— Хватит умничать! Давай работай! А где приятель твой? Мне тут одному за всех пахать, да?

— Один за всех. И все за одного.

— Чего?

Я не ответил. Продолжил корчевать кочешки капусты, и бригадир, постояв немного, ушел орать на других работяг.

Так и прошел этот день. А ночью мне приснился океан. И белый парус в невозможной бирюзовой дали.

Забвение. Никто не помнит о нас! Как же…

Я показал приближающимся транспортам средний палец, затем еще раз смачно выругался и взялся за лопату. Передо мной простиралось огромное поле картофеля. И до наступления холодов корнеплоды с этого поля надо было выкопать.

Дурацкий, неподвластный машинам участок! Дурацкие археологические изыскания! Настроение сегодня было хуже некуда.

Сзади громыхнул ведром Андрюша.

— Дядя Сережа, а куда они полетели? — спросил он.

Я повернулся.

— Сюда, Андрюша. На нашу станцию. Похоже, новичков привезли…

— Дядя Сереж! А пойдем посмотрим? — Мальчишка явно хотел передохнуть.

— Позже. После обеда…

Я бросил лежавшему неподалеку Блеку кусок картофелины, пес поднял голову, лениво понюхал его и отвернулся. Я усмехнулся — даже собаки не хотели жрать эту поганую картошку.

Ничего, мы не себе ее заготавливаем. Там, куда придет выращенный человеческими руками домашний картофель, его проглотят за милую душу. Даже переплатят за ручную работу. А в карман Лосева осядет еще миллиончик кредитов.

Смена начальства не повлияла на Забвение.

Для того чтобы учиться и более-менее нормально питаться, приходится вкалывать тут, как рабу. Впрочем, остальным не лучше — грибницы, конечно же, так никто и не уничтожил. «Свободные» по-прежнему травятся спорами и таскают на станцию псилин.

Наживаются на нашем труде. Ладно бы хоть в покое нас оставили, так ведь нет — с приходом нового начальника тюрьмы каждое утро на весь остров вещают о пользе исправления. Приняли закон об освобождении части заключенных. Вот теперь и стараются, орут во всю глотку. Даже спутник на околоземной орбите, наверное, эти призывы к доброте и правильности слышит.

Ну их со всей этой психологической работой!

А потом каждые два месяца — тест на антисоциальность.

Его, кстати, только девчонки и проходят. Не потому, что такие умные и спокойные. Просто весь персонал Ведомства — исключительно мужчины. Потрудится девочка с недельку — авось и выпустят.

Правда, чаще предпочитают на тот свет отпускать — так надежнее.

— Ладно, Андрюш, — я повернулся к малышу, — пойдем проверим, что там за новичков привезли.

Мальчишка бросил ведро на землю и побежал, перескакивая через борозды, к бочке с водой. Я оставил лопату и тоже пошел умываться. Идти на станцию грязным было попросту неприлично.

Смешной мальчуган этот Андрюша. Обидно, что детям приходится, как и нам, жить в Забвении. Не родись он здесь, был бы сейчас в интернате на полном государственном обеспечении, и брат бы его там был. А теперь нужно ждать двенадцати лет, чтобы пройти тест и вылететь на большую землю. Ну, что поделать, не каждому везет с родителями.

Двойняшек Андрюшу и Борю нашли перед воротами станции. Кто-то подбросил младенцев. В этом нет ничего удивительного: выращивать в таких условиях детей — неблагодарное занятие. Да и люди на острове, прежде всего, отбросы общества. О какой морали можно тут говорить? А мне Андрюша, видимо, напоминал нерожденного ребенка Полины. Именно таким стал бы сын этой девушки.

— Краснов! Куда собрался? — послышалось сзади.

Голос принадлежал нашему горячо любимому надсмотрщику.

— Тебе-то какое дело, Федор? — резко сказал я. — Ты что — мать моя?

— Не передергивай. — Человек в форме был уже совсем близко, я чувствовал запах перегара и пота, исходящий от него. — Сам понимать должен: работы — не мерено, а ты гуляешь. Мультики ведь хочешь посмотреть? А вкусной кашки на ужин?

— Да успокойся! Я с мальчонкой до станции дойду — на новичков взгляну, а потом сюда сразу.

— А если все так делать будут? Гулять — все, работать — никого… Вот не успеем картошку до холодов собрать — и все! Меня попросят, тебя повесят!

Федор усмехнулся, чрезвычайно довольный собственной шуткой.

— Да ладно тебе! Мы тихо и быстро сходим! Никто, кроме тебя, и не заметил ведь. Смотри — все работают, чего тебе еще надо?

— Ты хочешь знать, как этот остров появился, а? — Если честно, он уже надоел мне с этим слезливым рассказом. — Так вот, такие умники, как ты, забили на правила, захотели земли побольше, ресурсов там всяких. И война случилась! Сначала роботов перебили, а потом между собой сцепились! Взрывами тут пролив расширило да пол-острова затопило! Он раньше Ньюфаундленд назывался. А к чему я это? К тому, что если станешь на правила плевать, то и тут чего-нибудь, твою мать, взорвется!

— Спасибо, что просветил, — скривил рот я. — Тут уже старого начальника подорвали. Ты еще не работал здесь, не видел.

— Чего-то молод ты больно для того, чтобы старого начальника помнить. Во сколько попал-то сюда?

— Восемнадцать только исполнилось, — не стал таиться я. — Просто выгляжу молодо. Мне уже двадцать четыре.

— Хе, — усмехнулся Федор и тихонько рыгнул. — Ты крутой!

Я не стал отвечать. С чувством брезгливости смотрел, как мой собеседник высморкался в траву, заткнув поочередно одну, а потом другую ноздрю.

— Ладно, шут с тобой. — В голове подвыпившего надсмотрщика со скрипом шли мыслительные процессы. — Иди с мальчишкой прогуляйся! Заодно до каптерки дойдешь, попросишь Римана мне водки передать.

Теперь я понял, куда он клонит.

— Хорошо, Федор. Слушаюсь!

— Только смотри, мать твою, не выпей сам! И не дай бог, тебя с бутылкой поймают! Понял?

— Понял-понял, — кивнул я.

— Точно?

— Придем быстро, не волнуйся. И взрывов не будет!

У меня даже настроение поднялось. Поле с картошкой уже давно вызывало стойкий рвотный рефлекс. Конечно, лучше, чем жить за частоколом и сражаться с соседями и тварями Колодца, но как бьет по нервам!

На этом разговор закончился. Федор мрачно сплюнул и, потирая ладони, ушел на поле. Я же догнал Андрюшу, после чего мы помылись и двинулись к лесополосе, за которой начиналась дорога на станцию.

Я смутно почувствовал, кого мне доведется там встретить.