Дубинка, это самое, и два крутых бейца.

Я почему о бейцах вспоминаю,

Пришлось мне заниматься в эту пору

Интимным Рашкиным прибором…

Но это к слову.

Кроме «сестёр» и кровных деток

Были приёмыши у деда,

Всё больше недобитки:

Бандеровцы, дашнаки и мусаватисты

И выползки из кочевых кибиток.

Они совками стали ярыми

И выбились в советские бояры…

БОДИ-БОГ.

Жены нормальной не было у деда?

ИАКОВ.

Пока Совок отчитывался в ВЧК, НКВД и КГБ

За все свои отважные дела,

Законная супруга, которую таскали вместе с ним,

Со страху померла.

Переживал. Но не утишил прыть.

То воевать ему «за Родину, за Сталина» давай,

То Днепр, то Волгу с Камою прудить,

То в коммунизм узкоколейку в Магадане строить.

Были у деда и подруги, как не быть!

Иные померли, состарились иные,

Строптивые кобылы фронтовые.

На старости геройских лет

Себе спроворил утешенье дед.

Он звал её своей Кауркой,

А проще выразиться, Нюркой.

Бабец что надо, всё при ней: и ляжки полные…

БОДИ-БОГ.

Отставить! Не хамить!

ИАКОВ.

Как это опять же у поэтов…палы-ёлы…

(Чешет лоб, вспоминая.)

Во! Бунин: лядвии тяжёлые!

Грудь агроменная и очи,

Что твои фары галогенные в ночи.

И губы-вишни.

Она как бы из терема промяться во садочек вышла.

А может, из шатра монгольского шагнула, едрёна мать,

В российскую тесовую кровать.

Иван Анюту ревновал

И по Союзу на экскурсии не брал,

Держал в каком-то родовом гнезде нечернозёмном –

В Перми, во Пскове, в Костроме ли,

В Козельске или в Мухосранске.

Вот то ли дело бабы иудейские!

Любой Абрам и Моисей

Прекрасно знают: в жизни сей,

Внутри или вовне,

Жена – волшебный ключик мне.

Всё благо входит в дом благодаря жене!

А Нюрка русская

Бабла не может наварить,

Бабло ей скучно зоблить.

Зачем какое-то ей «дело»?

Она как будто чемерицу съела.

К нехваткам ей не привыкать,

Была бы с шишками кровать.

БОДИ-БОГ (угрюмо).

Вам Святогоров чем мешал, любезный?

За что братва его свалила в бездну?

ИАКОВ (выпячивая губу).

Совался не в своё старик,

Он щёки раздувать привык…

(Иаков говорит, то и дело посматривая на Люцифера.

Люцифер, уставившись в лежащие перед ним бумаги,

потряхивает головой.)

БОДИ-БОГ.

На то он и Совок.

И Я суюсь, покуда Бог.

ИАКОВ.

Всё дело в том, что в старике не иссякала прыть.

А на местах тузам

Самим желалось «сёстрами» рулить.

Приёмышей от Святогорова мутило,

От воркотни его и поучений

Национальное сводило рыло.

А время безвозвратно уходило…

Он дед-то дед, Совок-то он Совок, да у Совка у деда

На выданьи косой десяток девок.

Старинушка болтал о славных битвах,

О стройках века на окраинах Руси.

А между тем, в садах благоуханных

На Западе, и на востоке, и на юге

Выгуливались свеженькие Ганны, Русалы и Яруси

И соком наливались вешним рано

Смуглянки большеглазые Мананы.

Понятно, что тузы сходились с ними, жили,

Не спрашивая дедовскую волю.

Но – исподволь.

Не то что Рашка-псой.

Этот у всех в глазах крутил с Настёнкой Хариусовой,

Такой же, как и сам, босой.

Но каждый местный хулиган, кунак-дашнак,

С улыбкой слушая почтенного Ивана,

Бурчал в усы:

«Ай, в рот тебе банан!»

Ивану бы не петушиться,

Могло бы по-другому порешиться.

Но что же делать, как же быть?

Ребро бесовское имело место быть!

ИНАКОМЫСЛЯЩИЙ ИАКОВ

ЛЮЦИФЕР (сурово).

Несёте, дорогой, пургу.

Давайте ближе к сговору!

ИАКОВ (тяжело вздыхая).

Я, господа, издавна по России круживал,

Дедов и прадедов Совка обслуживал.

Меня пригрел покойный император Павел.

(Он бы и ныне, полностью сойдя с резьбы,

Отлично Русью правил.)

Как человек я компанейский,

При Николашке сетевые кабаки держал

По всей России Европейской.

Ильич меня ценил, законом строгим охранял.

Иосиф, правда что, немножечко гонял.

Но при Андропове и Горбачёве я снова всплыл,

Как закадычный русофил.

На радио, по телеку – Маркс твою Энгельс! –

Орывал,

К Ремарку Рашку прилучал,

К «Скотному…» Оруэлла!

Раша Иванович меня

В «Листах литературных» читывал,

Где я хульные мысли под хитрым ником ныкал.

За правду, за гулажью дерзость,

С Исаичем и Галичем на равных

Отважным диссидентом почитал.

Частенько с Рашкой толковал я по душе

При включенном на полную катушку душе…

И всякий раз, как Рашке избираться –

В Верховный там Совет или куда –

Я за него, за братца,

Руками и ногами агитировал

И всем, что может подниматься!

ЛЮЦИФЕР.

Гал! Гал! Довольно, чать!

Извольте, «диссидент», на следствия вопросы отвечать!

Суду нужны подробности преступной акции –

Ночной Ивановой кастрации.

Как укрепились вы в своём решеньи дерзком,

Как оказался Святогоров

В охотничьем именье Беловежском?

ИАКОВ (подумав и потянув носом).

Как совершился путь совковский крестный?

Вопрос, как говорится, интересный…

Они Ивана затащили в Беловежье,

Вроде как на охоту.

Но только, выпив, он им говорит, уняв икоту:

«Вы угощайтесь тут, а я пойду помоюсь да сосну,

Что-то ведёт меня ко сну.

Мотрите, дети,

Казённую посуду не побейте!»

Любил помыться Ваня, заняться за собой уходом.

По молодости было некогда –

То Соловки, то заграничные походы…

Короче, дёрнул старче гранчака

И, уходя, в дверях чеканит:

«Помру, что будете жевать? Друг друга?

Ворюга на ворюге…

Поедете с катушек,

Начнётся бордальеро, дойдёте до хлопушек.

Замучаете Рашку, вот что обидно, мля!

И звёзды поснимаете с Кремля.

Пиндосы будут их снимать,

А вы всем хором – лестницу держать.

Мои недоработки!

Эх, годики, где ты, былая прыть?

Пора вам, дети, на лесоповал,

Или канал какой-нибудь порыть…»

БОДИ-БОГ.

Выходит, схлопотал себе на самосуд…

ИАКОВ (пожимает плечами и понижает тон).

Был точно разговор насчёт посуды.

Ещё он говорил: «Я, дети, не стращаю:

Народ не видит в командирах тщания!..»

МАТФЕЙ.

Кого он, подавальщик, слышал?

Врёт, чай, антитип, как дышит!

(Боди-Бог предупреждающе ударяет молотком по столу

и пальцем грозит Матфею.)

ИАКОВ (злобно).

Может и так. Меня тут рядом не стояло,

На кухню выходил:

Кравчук потребовал украинского сала,

Шушкевич – бульбы белорусской,

А Ельцин – водочки ведёрко русской.

Такая у него широкая манера:

Душа-де мера.

Ванюша сам их распалил.

Ему никто плохого не сулил!

ВОЛШЕБНОЕ ПИТИЕ

ЛЮЦИФЕР (Боди-Богу).

Отец! Я утверждал вчера

И поклянусь на Книгах завтра:

«Инакомыслящий» Иаков

Ивану лично рушил ятра!

Бояре по команде обыкли жить,

Их, дурней деревенских,

И в грановитых залах печные донимали вши.

К тому же они были пьяны в дупель.

Без хитростей Иакова

Им дюжего Ивана

Не получилось бы слепить!

(Иакову грозно).

Какое питие ты подносил невеждам,

Когда прислуживал им в Беловежье?

А? Крюк тебе в ребро

Какое зелье подметнул на кухне?