- Сладость или гадость, - невнятно шепчет срывающийся от охватывающего страха девичий голосок. Это собирает остатки смелости самая старшая из девчонок - виновница спора.

Владелец похоронной конторы в ответ только нервно хихикает. Этот звук вызывает у подростков настоящий приступ паники, и с воплями девчонки кидаются врассыпную, подальше от жуткого незнакомца.

Гробовщик, хихикая, глядит вслед сбежавшим детям. Он видит, как от стены соседнего здания отделяются тонкие, юркие тени и одна за другой исчезают в темноте. Гробовщик еще какое-то время стоит перед дверью в похоронную контору, непонимающе пожимает плечами и разворачивается, чтобы вернуться в дом.

Носок сапога натыкается на что-то. Гробовщик вглядывается в темноту, вниз, себе под ноги. Видимо, девчонки принесли это и забыли, когда в ужасе убегали от владельца похоронной конторы.

На Гробовщика из темноты щерится криво прорубленным ртом символ Хэллоуина - голова-тыква. Сквозь прорезанные глазницы мерцает пламя уже значительно оплавленной восковой свечи.

Влажный фитиль трещит и плюется россыпями искр, словно свеча тоже недовольна своей участью - закончить и так короткую жизнь внутри тыквенного чудища. Огонек трепещет от врывающихся в прорезанные отверстия потоков воздуха и, кажется, вот-вот погаснет.

- Бросили тебя, да? - участливо, с напевными нотками в голосе интересуется Гробовщик, вглядываясь в оставленную перед его дверью тыквенную голову. Он наклоняется, бережно, чтобы не загасить пламя свечи, подымает “подарок” и, освещая себе путь этой находкой, заходит обратно в прихожую, заставленную гробами.

Этот инцидент вызывает неприятное скребущее ощущение на уровне солнечного сплетения. Вопреки общепринятому среди людей мнению, бессмертие в мире смертных - жесточайшее наказание. Это - камера-одиночка с окошком, через которое можно наблюдать за теми, кто могут наслаждаться дружбой и взаимной любовью. Да, они не вечны, но умирая, люди перестают страдать, оплакивать утерянное. Он же, позволив себе эти эмоции, вынужден помнить все свои потери. Раны физические затянулись, став шрамами, а раны душевные продолжают ятриться и ныть.

Гробовщик крепко сжимает тыкву-фонарь и ухмыляется. Он не отступит, не оставит свою идею и когда-нибудь научится удлинять слишком короткое человеческое существование. И не важно, сколько жизней он положит на алтарь своих желаний, продолжая исследования. Главное, что когда он добьется успеха, то уже не будет одинок. И больше не появится новых ран в его душе, тех, что остаются после смерти дорогих существ.

А пока он так же одинок, как и тот “тыквенный Джек”, которого бросили у двери его дома.

Гробовщик долго ворочается в постели и не может заснуть. В такие ночи, спасаясь от бессонницы, которая изматывает его тело, он спускается вниз и укладывается в одном из гробов. Теснота внутри деревянного ящика и мягкие стенки заменяют ему объятия.

Хихикая над самим собой, не одеваясь, хлопая босыми ступнями по холодному полу, Гробовщик спускается в прихожую, отыскивает оставленный там тыквенный фонарь, забирает его и подымается на второй этаж в спальню. Символ Хэллоуина все еще сохраняет едва уловимый аромат девичьих рук, которые недавно сжимали его. Гробовщик втягивает ноздрями воздух, пытаясь ощутить ускользающее ничто. Ведь аромат жизни и юности, скорее всего, лишь плод его воображения.

Положив фонарь на кровать, Гробовщик усмехается все шире. Плечи вздрагивают, он беззвучно смеется над самим собой, над одиночеством, толкающим его на глупые, безумные поступки. Тихое хихиканье перерастает в громкий хохот, столь безудержный, что из глаз брызжут слезы, а с уголков рта скатываются капельки слюны. Спустя несколько минут смех утихает, перерастая в тихие всхлипывания, которые уже вовсе не похожи на веселье, из глаз все так же катятся слезы, но Гробовщик продолжает улыбаться.

Он укладывается на кровать. Повернувшись на бок и подтянув колени, он обхватывает руками тыкву-фонарь с уже потухшей в нем свечей и крепче прижимает его к своему телу. Гробовщик уже прикрыл глаза, пытаясь уснуть, но ресницы вздрагивают, золотисто-изумрудные глаза вспыхивают во тьме, и он вглядывается в стиснутый в руках фонарь. Заметив, что пламя свечи в нем погасло, Гробовщик вздрагивает, отстраняется и с силой, не свойственной ни одному из людей, отшвыривает “тыквенного Джека” так, что фонарь ударяется о противоположную стену и разлетается на десятки оранжевых осколков.

Гробовщик хохочет. Погасшая свеча не дает ему покоя. Она - словно символ угасающей искры жизни в человеческих телах, которую ему не удается возродить.

========== Часть шестая ==========

Адаптироваться в Лондоне не так-то сложно. Этот город принимает всех, перемалывает, усваивает и превращает в собственные отходы. Здесь находят приют все, кто в этом нуждается. И не важно, что чаще всего это пристанище - последнее. Все мы рано или поздно попадаем на помойку жизни. Вопрос лишь в том, будет она украшена для вас черной формой углерода или прозрачной. Я предпочитал, чтобы моя помойка была инкрустирована бриллиантами.

В городе, куда стекаются представители десятков стран мира всех сословий, даже тварь, подобная мне, может долгое время существовать, не боясь быть обнаруженной. Главное - знать, где можно скрыться.

Обнаженная женщина, закутанная в мужское пальто, несомненно, должна была вызвать подозрения. Пришлось пожертвовать малым, чтобы выиграть значительно больше. Одно из украшений - великолепный браслет с рубинами, я продал за бесценок скупщику краденного.

Взамен я получил комнату в дешевом, грязном, пропахшем нечистотами постоялом дворе и невзрачную одежду, больше напоминающую платье городской нищенки, чем наряд, достойный леди. Но сейчас я не мог позволить себе большую роскошь.

Я приобрел еще несколько необходимых мне вещей и, замкнув хлипкие, кажущиеся ненадежными двери изнутри, уединился в гостиничном номере. Мне нужно было время, чтобы подумать, оценить ситуацию и возможности нового тела.

Вымывшись, насколько это позволяла предоставленная мне хозяйкой постоялого двора жестяная миска со скудным количеством воды, я встал перед потускневшим, изгаженным жирными пятнами зеркалом, разглядывая свой новый облик.

Поглаживая кончиками пальцев, я изучал обнаруженные шрамы: на груди в форме буквы “У” - такой шов остается после вскрытия тела. Значит, кто-то выпотрошил девчонку, словно рождественскую индейку, вынул и перебрал руками каждый орган, возможно, взвесил все по очередности и вшил обратно. Откинув со лба растрепанные, спутанные пряди медно-каштановых волос, я обнаружил еще один шов и грязно выругался. Трепанация черепа? Игры с человеческим мозгом ничем хорошим не заканчиваются. Я - убийца и циник, но раньше у меня не возникала потребность жрать сердца. Не желание, а именно потребность, даже жизненная необходимость.

Сейчас я вновь ощущал это разгорающееся на уровне солнечного сплетения пламя, растекающееся тонкими струйками горячей лавы по моему телу, вызывающее сначала саднящую, а потом жгучую, нестерпимую боль, словно невидимый огонь жажды пожирал мои внутренности. Но я еще мог контролировать это пламя. Значит, еще не пришел ничей черед умереть, чтобы то нечто, которым я стал, продолжило свое жалкое существование.

- Мое тело? Мои внутренности? - вслух выкрикнул я, швыряя эти слова отражению в зеркале. Жестокая ирония вызвала вспышку ярости, которая, впрочем, вылилась лишь звонким хохотом.

Значит, я - мертвец в теле мертвеца. Забавно.

Измерив температуру нового тела, я остался доволен. Хоть термометр и показывал результат на четыре-пять градусов ниже обычного для человека. Но моя оболочка сохраняла тепло, не охлаждаясь до состояния окружающей среды. Это означало, что обменные процессы в теле протекают исправно. Прижав кончики пальцев к сонной артерии, я даже обнаружил пульс, слабый и едва различимый. Кровообращение не нарушено, хоть и замедлено. Значит, внутренние органы снабжаются кислородом, и я не начну, разлагаясь, разваливаться на части.