Палачи тоже оказались не дураки, несмотря на разом вспыхнувшую и подогретую фанатизмом ненависть. И защитники часовни от души порадовались богатству архитектурных красот, за которыми можно было укрыться. Теперь, правда, от многих остались одни обломки.

Шприц с кровью ушёл на двоих. Ворон проверил, как шевелятся пальцы — придётся в эту руку переложить пистолет. Ничего, он это умеет. А Палачей, теперь возглавляемых Альфредом, ждёт очередной сюрприз.

Краткая передышка подходила к концу. А пуль и так осталось лишь две. Как раз на выстрел. Рыцарь глубоко вздохнул и посмотрел на Вальтра. Тот сидел, прикрыв глаза, поглаживая туго перетянутую кисть, на которой не хватало трёх пальцев. Когда придёт время — он вновь забудет про боль, заводя песню своего странного оружия, но сейчас морщины в свете луны казались глубокими бороздами на лице старика.

Вот уж о чём Ворон точно не мог помыслить — так это о том, что ему доведётся сражаться бок о бок с кем-то вроде этого законника. С чужим человеком — и не бояться за свою спину.

Чикаге вновь испил крови хозяина — и багровое, в очередной раз показавшееся стеклянным, лезвие вновь вгрызлось в плоть врага. Сил коварное оружие забрало уже много — но трупы Палачей того стоили. Рыцарь убивал их с каким-то тяжёлым, мрачным удовольствием, вновь и вновь танцуя по краю, мстя за несбывшееся. Своей рукой обрубая саму возможность такого будущего. Сейчас — и вовсе по волоску, держа клинок лишь здоровой рукой.

Шлем скрывал почти мертвенную бледность Ворона, но это уже не играло роли — Палачи знали, видели как минимум то, что он ранен.

Но и их осталось лишь двое. Альфред сбросил свой погнутый золотой “рупор” и торжествующе оскалился. Рыцарь издевательски поклонился, приглашая к поединку. Пистолет висел в неподъёмной руке словно бы мёртвым грузом.

Рядом второй уцелевший Палач кружил вокруг Вальтра.

— За мастера Логариуса! — Ворон видел сумасшедшие голубые глаза и направленное в лицо дуло. Увернуться до конца не вышло: выстрел оглушил, сорвал шлем, ободрав лицо в кровь глубокими рваными царапинами — но Палача всё равно встретил бешеный взгляд тёмных глаз и широкий оскал.

И казавшаяся нерабочей рука вскинула двуствольный пистолет, разрывая последними пулями грудь Альфреда почти в упор, пачкая светло-серое одеяние в красивый, правильный багрянец. В глазах врага успели промелькнуть почти детские недоумение и обида, прежде чем его тело рухнуло под ноги рыцарю Кейнхарста.

А занёсший над оступившимся Вальтром каменный молот Палач закричал и сжал голову руками, роняя оружие. Законник неуверенно поднялся на ноги — и его лицо заливал не серебряный, но алый свет. Ворон тоже поднял голову — чтобы громко расхохотаться в заполнивший небо диск Кровавой Луны. Он не слышал голоса Вальтра, смаргивал заливавшую глаза кровь и смеялся, пока кроме тревожного шума моря и алого света вокруг не осталось ничего. А потом исчезли и они.

“Спасибо!”

***

Дыхание билось в горле комом, в боку кололо, но он продолжал бежать. Чужой пистолет оттягивал пояс, тяжёлая трость неудобно стучала по ноге, а левую руку опутывал “сувенир”, отливавший живым блеском в лунном свете.

Его когда-то принесла Брегис, посмеявшись, что нормальных подарков не нашла, поэтому ему, как вроде бы любителю всяких диковинок, пусть будет на полку такая штука.

А когда он рассеянно провёл ладонью по этому болезненному напоминанию о брошенной на произвол судьбы подруге, желтовато-белые жгутики дёрнулись и оплели кисть, заставив вскрикнуть от неожиданности. Ещё один вскрик — от рванувших из сложенных рук ослепительных звёзд, оставивших жжёные дыры в дереве и обугленные следы — на камне.

Второй раз он запустил этот “звездопад” уже осознанно. Потёр висок. И бросился искать отброшенное хористами оружие Брегис.

Одинокая тощая фигурка бежала по ночному Ярнаму следом за той, кого, как считал Гилберт, не стоило покидать.

***

Главный Собор Ярнама. Огромное, монументальное здание, олицетворяющее мощь и власть Церкви Исцеления над городом. Широкая лестница разносила звуки эхом — когда-то это было проблемой из-за Ворона. Но не теперь, когда скрываться не от кого. И некуда.

Брегис не знала, что придумают жадные твари под личиной людей. Не знала, что с остальными. Страх за них морозил душу, подогревал пока ещё слабо тлеющую злобу.

Но пока что над всем довлела неизвестность.

По краям огромного зала, не помнившего вой монстра с золотым медальоном в огромной лапе и безмолвие жестокого боя, стояли служители. Палачи, Чёрные, Белые, Хористы. Отдельно стояла группа в узнаваемой форме Бюргенверта. Конечно, как же без них…

И три фигуры в регалиях наивысших чинов этого парада лицемерия.

— Брегис, названная Избранницей нового Великого, — произнёс полный старик в облачении Верховного Викария. — Ты обвиняешься в ереси и подрывании основ Церкви Исцеления. У тебя есть, что сказать нам?

— Не многовато ли чести для кого-то вроде меня? — к демонам всё. Она не станет играть по их правилам. Хотят выслушать? Пожалуйста!

— Но раз вы так любезны, то для начала у меня встречный вопрос, — Охотница нагло не опускала взгляда, не проявляла ни страха, ни уважения. — Когда это жизнь стала ересью?

Поднялся шум, утихший с властным жестом всё того же старика.

— Я вижу, — скорбно произнёс он, — что это сердце оплела ядовитая лоза бунта. Она не слышит наших слов.

Заставить эту женщину оробеть в непривычной обстановке не вышло. Её не впечатлила ни монументальность Собора, ни пристальное внимание всех присутствующих. Оставалось лишь гадать, за что, почему она так отталкивает Церковь. Не могла же она что-то знать?

— О, конечно, — оскалилась Брегис, — Ведь ответить-то вам нечего.

— Раз с этим закончили, — прервал вновь начавший было нарастать шум статный пожилой мужчина в одеждах Хора, — у меня есть один вопрос.

Пронзительный взгляд по-рыбьему стеклянных глаз вызывал чёткое предчувствие чего-то нехорошего. И оно оправдалось.

— Скажи нам, Охотница. Великого можно убить?

Время застыло. Брегис моргнула. И возблагодарила Вальтра за науку сохранять лицо. Изумление она не скрывала — и не смогла бы. Зато за ним так удачно удалось спрятать вспыхнувший ужас осознания.

Не Охотница была целью всё это время. Вернее она была — но лишь главной ступенькой к куда более глобальному “решению проблемы”. В Церкви ведь тоже не дураки сидят. И беспринципных ублюдков с дикими идеями там хватало всегда. Вспомнить хотя бы Кос и ту деревеньку…

Лгать в глаза у Брегис получалось плохо. Но что если не сказать всей правды? Вернее подать её так, чтобы рисковать не захотелось?

— Охотница, мы задали тебе вопрос.

— У вас размножение личности? Сочувствую, — фыркнула она, протягивая время. — И явно мания величия… А Великого убить нельзя, — быстрый взгляд на вытянувшиеся в откровенном недоверии лица. Ну ничего, сейчас добьёт. Постарается.

На губы помимо воли вылезла препаскудная ухмылка.

— По крайней мере в привычном вам понимании. И, поверьте, если попытаетесь — этот город будет обречён, и вы — в первую очередь.

— И почему же мы должны поверить твоим детским угрозам? — насмешливо спросил третий, носитель мантии Бюргенверта. Что характерно — не Мастер Виллем. То ли ректор Бюргенверта был тяжел на подъём, то ли осторожен…

Брегис подняла голову, почти ласково улыбнулась и нараспев произнесла некогда намертво врезавшееся в память:

“Бездонно проклятье, бездонны пучины,..”