Всё это было красиво и понятно, безумно полезно и всё такое. Но глядя в насмешливые голубые глаза несостоявшегося лигиста, Брегис не могла представить, что говорит с толпой. Толпа — тупа. Толпа — это стадо. Слова, вложенная в них душа — хлыст. Вот только женщина каждый раз стояла перед слишком опытным пастухом, против которого пламенные речи давным-давно просто не сработают.

Но попыток она не прекращала. Выбора-то не дали.

— Ладно, так вполне сносно…

Эйлин окончательно отошла от дел, полностью посвятив себя домашнему хозяйству. Ей не особо нравилась компания, что собралась вокруг Брегис, но старая Охотница не только не возражала, но и подталкивала к продолжению общения.

— Мы все в одной лодке, — как-то раз признала она. — Они это, хвала богам, понимают, пойми и ты наконец. Не отказывайся от помощи.

Легко сказать. Брегис привыкла доверять себе, в крайнем случае — Хью или той же Эйлин. А тут в её жизнь бесцеремонно ворвалась и нахально расположилась куча посторонних мужчин, часть из которых, на минуточку, даже близко друзьями не были.

Другой вопрос, что от этого… становилось теплее на душе. Ими всеми двигало эгоистичное желание просто жить дальше, без кошмаров — и как раз это Брегис понимала и принимала лучше всего — но главное, что она и среди людей совершенно неожиданно оказалась не одна.

В тишине опустевшего дома перебирала ноты музыкальная шкатулка.

Гаскойн помнил прощание. Сколько понимания и страха было в глазах повзрослевших дочерей, не желавших выпускать его из своих объятий. Сколько горечи в поцелуе жены. Сколько мрачного предупреждения в молчании Хенрика. Чего Гаскойну стоило уломать упрямого старика на отъезд вместе с ними — одни Великие ведают. Но зато теперь можно успокоиться и полностью сосредоточиться на цели.

Шкатулка, щёлкнув, смолкла.

Дом Арианны дымился почерневшими провалами окон. Кто стоял за поджогом — было неясно. Что оставалось очевидным — приют женщине крови ненавистного Кейнхарста никто из ярнамитов не даст.

— Навевает воспоминания, правда, Агата?

— Я бы сказал, что рад, но, боюсь, это будет неуместно… — когда хранитель часовни отвернулся, улыбка пропала с красивого лица, и Арианна подавила порыв обхватить себя руками. С этой часовней был связан самый страшный сон-воспоминание — и всё же кроме неё идти женщине было некуда.

— Надеюсь, в этот раз всё будет иначе…

— Я вам покажу у моего дома с огнём баловаться, р-раздолбаи! — громкий вой от попавшей пониже спины соли прекрасно дополнил брань старой Охотницы. Да, несмотря на официальный уход “на покой”, рука у Эйлин всё ещё оставалась твёрдой.

— Больше истерики в голос — и идеальный образ склочной старухи готов.

— Зачем пожаловал, — нелюбезно отозвалась она, кладя заново взведённый пистолет на подоконник и отыскав взглядом в сумраке зарослей, звавшихся “садом”, статную фигуру в плаще, — ученик.

— Не в этой жизни, — изящно поклонился Ворон, впрочем, окончательно на свет не явился. — В дом-то пустишь?

— Залетай.

Когда закрылась дверь, садиться рыцарь не стал, по неизводимой привычке подперев собой стену.

— Начинается. Кто стоял за поджогом дома Арианны — Джура обещал выяснить. Гаскойн заставил-таки Хенрика уехать вместе с остальным семейством.

— А сам?

— А сам остался, — равнодушно пожал плечами Ворон. — При встрече красиво, прямо-таки по-церковному обложил. Не думал, что у него такой неплохой талант играть на публику.

— Думаю, ему и играть-то особо не пришлось, — фыркнула Эйлин. — Что наша девочка?

— Вальтр развлекается по полной. Брегис — скрипит зубами, но терпит и вникает. Видела бы ты, как она теперь обходит убогих, я почти восхищён. Недостаток слов компенсирует своим видом понимающего сочувствия.

Рыцарь помолчал и добавил:

— Библиотекаря тоже спровадили к Вальтру, вроде как официально на стажировку. Наш законник заработал достаточно благонадёжную репутацию, так что с этой стороны не подкопаются. И ходит вовсе не к Брегис, а в часовню, где “библиотека редких изданий”. Что примечательно — этими “редкими изданиями” ткнёт в нос любому, ибо чистая правда.

— А… он?

— Мне — больше не являлся, — последовал лаконичный ответ. — По городу, вроде, продолжает изредка ходить.

— Отзывчивый.

— И не говори, — поморщился Ворон. — Никогда не пойму эти космические мозги с физиономией того чокнутого парня.

— А кто поймёт? — резонно заметила Эйлин. — Брегис с ним столько общается — а толку чуть. Вроде поговоришь — что-то понимает, помнит. А на самом деле демоны его разберут. Умники из Церкви и Бюргенверта совсем дурные, считая, что это можно понять. И то, наш хотя бы человеком был, а что там у их “Общающейся” в голове — подумать страшно.

Не случившиеся ученик и наставница помолчали.

— Тебе бы тоже уехать, — нехотя произнёс Ворон.

— Куда? — невесело хмыкнула Эйлин. — Разве что в часовню к Агате, а оно мне надо — глаза мозолить чуть ли не в центре города?

Рыцарь досадливо вздохнул.

— Пока на саму Избранницу не рискуют открывать гонения, под ударом все, с кем у неё дела.

— Только не говори, что это сейчас была забота о старой вороне.

— Не скажу, — с достоинством отозвался Ворон. — Это Брегис твоя смерть не понравится, а значит и Хью может что-то устроить. Как последствия решения.

Оба синхронно поёжились. Эйлин тяжело вздохнула.

— Никуда уже я не пойду. До старости тут прожила, тут и останусь до конца. А если дела пойдут совсем плохо… — она любовно погладила пистолет на поясе. Не ту пугалку с солью, а полноценно заряженный, родной. — Охотники не забывают своих снов.

— Моё дело предупредить, — вновь пожал плечами Ворон и отлип от стены. Эйлин не стала подниматься, чуть близоруко щуря глаза вслед рыцарю. Второй-первый раз.

— Не заберёшь никого с собой — на могилу даже плюнуть не приду.

***

— Ты! — Аделла стояла прямо на пути, но остановилась Брегис лишь когда подошла вплотную к уже не такой молодой женщине. Что ж, везти вечно ей не могло.

— Горделивая еретичка! Твоё неуважение к Церкви переходит все границы! — тем временем разорялась та, ожидаемо привлекая внимание.

— Первое, — нарочито негромкий голос Охотницы вынудил фанатичку сбавить тон и прислушаться, — я с уважением отношусь к Церкви Исцеления и её последователям. Второе — согласно постулатам Церкви Исцеления, в неё волен вступить всякий желающий. А не желающий — проходит мимо, не чиня препятствий или оскорблений.

Судя по скривившемуся лицу Аделлы, она искала лазейку в словах оппонентки. И, разумеется, нашла.

— Твоё поклонение лжебогу и есть оскорбление Церкви! — возвестила она. — Твоё лицо — печать греха!

— Лжебогу? — показательно изумилась Брегис. — С каких это пор Великие стали лжебогами?

— Они и не стали! — почти взвизгнула уязвлённая подобным предположением Аделла. Прав был Вальтр, на фоне только что не брызжущей слюной оппонентки Охотница выглядела гораздо достойнее. — Это твой Хью — лжебог, смущающий честные умы и совращающий с пути праведные души!

— Не нужно приписывать мне свою гордыню, сестра Аделла, — ледяной тон Брегис прошил воздух, возвращая тишину, нарушаемую лишь хватающей воздух оппоненткой и негромким гулом собравшихся людей. — Великие не могут принадлежать кому-то, ибо непостижимы для слабого человеческого разума своим неизмеримым могуществом. Кто станет приписывать вину щенку за то, что хозяин решил жениться?

— Так ты сравниваешь себя с его питомцем! — радостно вцепилась в зацепку Аделла. — И тем самым унижаешь само понятие людского достоинства!

Не в этот раз. Охотница уже чувствовала свою силу, свою правду. Пусть Хью сейчас здесь не было, ощущение нечужого одобрения и поддержки, мягко укрывающих плечи, ожило в душе, даря уверенность и лёгкость. Знание правоты обращалось зеркальным панцирем, о который разбивались все попытки уязвить — и люди больше прислушивались к “жертве” церковницы.