Через несколько лет после того, как они поселились в Нидерландах, в жизни Одри произошла еще одна перемена и с не менее драматической внезапностью. На этот раз она коснулась всех. "Второе страшное воспоминание детства после исчезновения отца, – рассказывала она, – это мама, которая входит ко мне в спальню однажды утром, отдергивает шторы на окнах и говорит: «Вставай, началась война».
ДЕВОЧКА СО СМЕРТЬЮ В БОТИНКАХ
Война заставила Одри, которой исполнилось всего десять лет, очень быстро повзрослеть. Но она покидала детство, без особого сожаления. Неожиданный уход из семьи отца стал причиной того, что она постоянно ощущала себя брошенной, никому не нужной и никем не любимой.
Частые ссоры между родителями развили в Одри умение спокойно, не выходя из себя, защищаться от жестокости жизни. Ее мать обычно игнорировала неприятности – это помогало ей делать вид, что у нее их никогда и не было. Одри отказалась от такого способа утоления страдания, связанного с уходом от реальности. Вместо этого она подавляла свои страхи тем, что при ссоре родителей не принимала сторону ни отца, ни матери. Она инстинктивно находила необходимое равновесие. Со временем в ней развилось завидное умение во всем полагаться на себя. Почти все, кто работал с Одри в первые годы ее звездного пути, вспоминают об отсутствии того, что можно было бы назвать «норовом», о ее постоянном внешнем спокойствии, ее умении замечать все хорошее в каждом из тех, кто ее окружал. То, что зарождалось в ней как способ самозащиты, переросло в постоянную и терпеливую внимательность к людям и заботу о них – необычное качество для кинозвезды.
Детские переживания сказались на ее здоровье. Она начала явно переедать. «Это мог быть шоколад, хлеб, или просто я сидела и кусала ногти». Одри отказывалась от кукол, которые ей покупали родители, предпочитая играть с домашними животными, с которыми не нужно было имитировать поведение родителя, общающегося с ребенком. Ей особенно нравились шотландский терьер и «силихэм»; «мои черный и белый талисманы», – называла она их. Они стали предшественниками «Знаменитости», крошечного, увитого лентами йоркширского терьера, постоянно сопровождавшего Одри повсюду, куда бы ни заводила ее киносудьба.
Она любила читать и рано принялась за чтение тех книг, которые только что одолели Ян и Александр: «Просто сказки для маленьких детей» Киплинга и его же «Книга джунглей» были ее любимыми. Арнем тогда, как и теперь, был англофильской частью Нидерландов. Многие семейства, проживавшие в этом районе, имели родственников по ту сторону Ла-Манша и по традиции на каникулы посылали своих детей в Англию, а позднее отправляли их туда же учиться бизнесу в британских фирмах. И после того, как Хепберн-Растон оставил семью, Элла ван Хеемстра продолжала отвозить детей в гости к своим друзьям в Лондоне и Кенте. Кажется, никто не помнит, как в ту пору Одри говорила по-английски. Зато позже никому из тех, кто слышал голос Одри Хепберн, не забыть его характерные модуляции, одновременно волнующие и успокаивающие.
В Одри рано проявилась любовь к танцу, и в 1939 году мать записала ее в балетный класс арнемской консерватории. Она быстро взрослела. Ее младенческая полноватость исчезла. Регулярные спортивные упражнения укрепили мышцы, ускорили оформление ее знаменитой изящной плоскогрудой фигурки, которая уже очень скоро стала останавливать на себе взгляды так же, как и овальное лицо с высокими скулами и необычно длинная и изящная шея, которую благодаря урокам балета она научилась держать величаво и естественно, как стебелек цветка. И хотя в начале обучения танцу надо часто смотреть на себя в зеркало, это не всегда ведет к нарциссизму. Учеников балетных студий заставляют таким способом отмечать свои ошибки, а не поощряют их тщеславие. Одри, как она позднее признавалась, не очень нравилось то, какой она видела себя в зеркале. Ей всегда казалось, что она вся какая-то неуклюжая. Если взять по отдельности каждую часть ее тела, то они все, вероятно, были несовершенны, но ведь столь же несовершенны они были и у Греты Гарбо. И все же, так же, как и в случае с Гарбо, общее впечатление безошибочно говорило, что эти актрисы с восхитительной естественностью владеют своим телом.
Летом 1939 года мать разрешила Одри провести часть каникул в Англии у друзей баронессы, живших неподалеку от Фелтхема, в Кенте. Но она не повидалась с отцом, который в это время жил в Лондоне. Он все еще оставался ревностным сторонником Британского Союза Фашистов.
Отец и дочь встретились на вокзале Ватерлоо. Она увидела его впервые после того, как он уехал из дома в окрестностях Брюсселя. "Это было похоже на сцену из «Детей железной дороги», – признавалась Одри друзьям много лет спустя. В классической детской книжке Э. Несбит «исчезнувший» отец (от детей скрывают, что он сидит в тюрьме) встречает свою дочь в потрясающе сентиментальном эпизоде: он сходит с подножки вагона поезда, и навстречу ему сквозь облака пара бросается она. Парадоксальная ирония заключалась в том, что Хепберн-Растон (хотя он, конечно, тогда об этом и не догадывался) вот-вот должен был начать путешествие в обратном по сравнению с героем книги направлении: от дочери – в тюрьму.
Он посадил Одри на голландский самолет. Она вспоминала об этом возвращении в Нидерланды так, словно это был сон, в котором все казалось ярче и значительнее, чем в жизни. «Это был ярко-оранжевый самолет… Он летел очень низко… Тогда, я в последний раз видела своего отца».
Оглядываясь назад, можно с полной уверенностью сказать, что возвращение Одри в Нидерланды было самым неразумным решением баронессы. Многих страданий удалось бы избежать, если бы она вместе со своим семейством перебралась через Ла-Манш в Англию. Но тогда Нидерланды сохраняли официальный нейтралитет, надеялись остаться в стороне. А между Великобританией и Германией началась война. Симпатии большинства голландцев были на стороне противников Гитлера. В первые месяцы было трудно поверить, что война придет в страну с ее давними торговыми и родственными связями со старой догитлеровской Германией. Баронесса тоже разделяла эту точку зрения, считая, что Одри будет с ней в большей безопасности.
В период, традиционно называемый «ложной войной», обыденная жизнь в Арнеме шла своим чередом, хотя напряжение постоянно нарастало. В мае 1940 года, чтобы несколько поднять моральный дух нидерландцев, туда прибыла балетная труппа Билс Сэдлера. Ее возглавляла Нинетта де Валуа, ведущими танцовщиками были Марго Фонтен и Роберт Хелпманн. Они показали балет «Фасад». Арнемская консерватория поручила Одри преподнести цветы де Валуа и Фонтен, которую девочка особенно любила. Она видела Фонтен в балете во время одного из своих предвоенных посещений Лондона, а после спектакля даже пошла за кулисы и беседовала с этой очаровательной и милой в общении молодой балериной в ее артистической уборной. Позднее те, кто знал обеих, Одри и леди Марго Фонтен, замечали удивительное сходство между ними не только потому, что Одри в детстве тоже училась балету, но и в том особом торжественном спокойствии, которое отличало и ту, и другую, в уравновешенном и дисциплинированном отношении к своему труду и, прежде всего, в манере говорить. Мягкие и лирические интонации голоса обеих женщин, казалось, доносили их слова до слушателя или собеседника в потоке тепла, искренности и очарования. Вне всякого сомнения, Марго Фонтен как балерина и как личность стала одним из тех первых идеальных образцов, с которых Одри «лепила» свои роли в кино.
После исполнения балета «Фасад» был устроен прием и ужин. Звуки отдаленной артиллерийской стрельбы доносились из-за голландской границы с Германией. Благодарственную речь баронессы балетная труппа выслушала вежливо, но с заметным напряжением. Как только она закончила свое выступление, актеры собрали личные вещи, оставив театральные костюмы и декорации, и поспешили на ожидавший их автобус, который отвез их в порт. На следующий день Арнем оккупировали немецкие войска. Королева Голландии отбыла в Лондон, а через несколько дней за ней последовали министры ее правительства.
