— За то что, — я чувствовал, как Джоша трясло: ему очень тяжело давались эти слова, а мне, наверное, еще более тяжело было их слушать, — разрушил твою жизнь.

— Ты не разрушил мою жизнь, — улыбнувшись сквозь слезы, внезапно (планомерно) обрушившиеся из глаз, простонал я и потянулся к руке Джоша, а он, в свою очередь, уткнулся в мое плечо, — идиот…

Моментально влажность в больничной палате номер двадцать три повысилась, потому что мое плечо намокло от слез Джоша, а я, уже не сдерживая себя и свои эмоции, прошептал:

— Ты стал моей жизнью.

***

Чувство вины разъедает тебя изнутри: начинает с головы и заканчивает сердцем. Ты жалок, и твоя жизнь не стоит и ломаного гроша: ты уже давно не подросток, но так и не оправдал ожидания родителей, не работаешь на работе мечты, — у тебя нет мечты, — не обзавелся семьей и в конечном счете, по канону, не вырастил сына и не посадил дерево, не говоря уже о «построил дом».

Говоря об обязательствах и доме… У меня больше нет ни того, ни другого, однако я все еще не могу сказать, что я свободен, что я могу улететь.

Мой дом сгорел, а вместе с ним и несколько месяцев жизни, которые я жил, — пытался жить, — по-новому, не так, как раньше. Хотя я и не особо любил то место, где мне приходилось обитать, от мыслей о том, что все разрушено, у меня по-прежнему пробегалась дрожь по телу…

Вместе с обвалившейся крышей этого старого домишки разрушилась и моя связь с людьми, которые просто так, не требуя ничего взамен, помогали мне обжиться в новых стенах. Казалось бы, мне нечего было терять, но это не так. Даже один единственный человек, который так или иначе оказался в моей жизни и каким бы то ни было образом оставил о себе приятные воспоминания, не может просто так исчезнуть. Ведь так?

Люди приходят и уходят, а воспоминания о них остаются. Так почему все те силуэты, иногда всплывающие в моей памяти, постепенно отдаляются, уходят и растворяются?..

Они боятся? Почему?

«Я рассадник неудач», — эти мысли постоянно кружат в моей голове. Однако забыть о них на какое-то время помогает сознание, которые твердит мне, что контролировать абсолютно все никому не подвластно. С какой-то стороны это так, но смириться с тем, куда завел меня и близких мне людей мой эгоистичный поступок, я пока не в силах. И смогу ли пережить это?.. Забыть?..

Отвлекаясь от навязчивых мыслей, я ненароком возвращаюсь в реальность, которая, кажется, решила сыграть со всеми нами злую шутку: именно по моей вине Алекс борется за свою жизнь уже третьи сутки, а Джош настолько бледный, что его кожа, кажется, просвечивает, когда на неё попадает солнечный свет. Не говоря уже об бедной Элисон, которая не отходит от реанимации ни на шаг, хотя и понимает, что большие нагрузки плохо сказываются не только на ее здоровье, но и на здоровье малыша.

Раньше она хотела назвать его Джошуа.

***

Несколькими неделями ранее.

Около часа ночи. В районе центрального парка разгорелся крупный пожар, который охватил уже два дома и плавно перешел на детскую площадку.

В доме, который был первым охвачен пламенем, еще немного и обвалится крыша. Расплавленный профнастил стекает по стенам, — в воздухе, помимо запаха гари, витает режущий ноздри смрад паленого пластика. Выехала уже пятая пожарная машина, — принято было вызвать подкрепление из Далласа. Огонь постепенно разрастается, однако очевидцы утверждают, что в первом доме находится человек.

Как выяснилось в ходе расследования: этот ненормальный и есть поджигатель.

Он с восьмьюдесятью пятью процентами обгорания тела был доставлен в городскую больницу Гарленда, а по истечении двух дней в состоянии искусственной комы был вывезен в Даллас. Сейчас молодой человек борется за свою жизнь, — его жизнедеятельность поддерживается благодаря аппарату искусственной вентиляции легких…

Никаких обнадеживающих предсказаний у врачей нет… А поэтому:

— П-почему… он? — от безысходности закрыв лицо ладонями, пробубнила Элли. — Почему?..

— На все воля Божья, — ответила ей женщина, сидящая напротив. — Если что-то и случается, значит, так надо…

— Это несправедливо, — продолжила девушка, проигнорировав слова незнакомки. — Он не должен был… — слезы, словно по команде, покатились из ее глаз, а затем, дрожащим голосом она воскликнула: — Ненавижу!

— Дорогая, — мягко произнесла женщина и, озадаченно поглядывая по сторонам, пересела на диван к Элисон, — я знаю, каково это: видеть, как тяжело приходится родному человеку, и не иметь возможность помочь ему, — она начала поглаживать девушку по голове, а та, пытаясь перестать плакать, прикусила губу.

— Если хочется плакать — плачь, — добавила неожиданная собеседница. — Нельзя держать все в себе, — она робко улыбнулась и, притянув рыдающую уже взахлеб девушку в свои объятия, явно намекая, добавила: — Я вижу, что сейчас тебе нужно думать не только о себе…

Кажется, именно в тот день малыш в животе Эллисон впервые дал о себе знать: легонько толкнулся, а впоследствии несмотря ни на что заставил плакать свою маму не от обиды и боли как раньше, а от счастья. Он, хотя еще и не был полноценным человек, но словно понимал, что его матери сейчас нужна поддержка настолько сильно, как никогда раньше.

— Он, кажется, шевелится, — вздрогнув от неожиданности, Элли, словно по старой привычке, уложила ладони на живот и мягко улыбнулась, хотя улыбаться, кажется, было совершенно неуместно. — Шевелится, — лучезарная, но уставшая и измотанная улыбка на лице девушки выдавала ее с поличным. Женщина, сидевшая рядом и некогда успокаивающая ее, также дружелюбно улыбнулась и похлопала по плечу:

— Он должен гордиться своей мамой, потому что она сильная, — она снова улыбнулась и, прежде чем уйти, сказала: — Маленький Тед* вырастет хорошим человеком благодаря тебе.

— Его отец будет гордиться им, — гордо заявила Элисон.

Через две недели было принято решение отключить Алекса от аппарата поддержания жизнедеятельности.

***

Страховки, выплаченной мне за сгоревший дом, едва хватило на оплату лечения, поэтому, как только меня выписали из больницы, я перебрался к Джошу.

Оставшиеся деньги я вложил на достойные похороны Алекса, на которые так и не смог попасть. Чувство вины сжирало меня изнутри, и мне казалось, что вот-вот и я растворюсь под тяжестью груза, который упал на мои плечи. Но так или иначе, каждый в какой-то степени виноват, и сейчас, когда уже все кончено, рыться в прошлом не имеет абсолютно никакого значения: что было, то было. Главное — закончилось.

Было решено, что дело по поджогу и «похождения Клода» следует объединить и направить на дальнейшее расследование в вышестоящие органы. Мои дневники и все те улики, которые мне удалось собрать за несколько месяцев, изъяли, а мою кандидатуру в дальнейшем стали рассматривать в качестве лейтенанта.

Через два месяца состоялся суд, в котором Джош выступил как свидетель, а я и Элли — как потерпевшие. Адвокатам удалось доказать невиновность Алекса, хотя поначалу это казалось невозможным.

Собранной мною информации оказалось достаточным для того, что списать все те убийства на Клода. Итого: пять душ, которые безвременно покинули этот мир из-за эгоизма и расточительности одного психопата, стали, наконец, чисты и свободны. Дело по поджогу также было приписано Клоду и списано на его «манипуляторские способности», благодаря которым тот, предположительно, убедил растерянного Александра Муна совершить поджог моего дома, чтобы, якобы, стереть, а точнее превратить в пепел не только меня, но и ту информацию, которую я успел собрать на него к моменту моего спланированного похищения: боясь за жизнь Элли и их малыша, Алекс пошел на отчаянный шаг, однако выдержать напряжения не смог и, поддавшись эмоциям, решил закончить все на том, что зашел в горящий дом.

Это страх?.. Или отчаяние?.. Мы уже никогда не узнаем об этом, однако, память о благородном поступке нашего друга, мужа и отца навсегда останется в наших сердцах точно так же, как и память о том, через что нам пришлось пройти для того, чтобы стать счастливыми.