– Давно появилась эта гнида?

– Вторую неделю здравствует, чтоб её бабы как селедку разделали.

– А это – кто с тобой?

– Свои. Варв и Бадрис, сынки Усса так вымахали.

– А! Добро. Свободны сейчас?

– Да уж не заняты.

– Тогда – помолимся Нерлу – и за дело. Нужен будет крепкий парень с вилами – хотя бы ты, Глок. А ещё – костер на пристани, и колья, побольше. Каменюка средних размеров. У всех – перчатки кожаные, на всякий случай. Пусть Толстый Будрик также вскипятит воду, с этот жбан, – и мастер Цэн показал на квас, – и кинет туда вот эту траву – и он достал небольшой узелок из торбы. – Будем потом умывать в настое лицо и шею. На всяк случай.

– Понял, – сказал Глок и начал собирать людей.

– Сэд, Дэмэр – будете участвовать. Нужно будет раскалять дрыны на костре – а затем прижигать гидре места, где будет рана от отрезанной головы. А ты – он кивнул Тионе, – вначале пройдешься со мной по причалу вместе с котом. Он почувствует то место, которое ближе всего от гидры. Мы его заприметим, а ты потом – убегай поскорее на берег.

Когда рыбаки, что пошли на дело – а вызвалось человек семь, – получили персональные инструкции мастера Цэна, то все пошли на пристань. Тиона с мурреном шла по пристани, выступающей в озеро, всё вперед и вперед. Вдруг Мур весь ощерился и вцепился ей в руку.

– Здесь, Патрик! – сказала Тиона, и, согласно указанию, направилась обратно, к берегу, изо всех сил придерживая руками кота. Он вырывался, как безумный, намереваясь убежать подальше.

Мастер Цэн указал Варву на камень. Тот взял крупный булыжник и кинул в воду, в указанном Тионой месте. Сюда подскочил Глок и стоял с вилами наизготовку. Камень сказал громкое плюх – и вокруг пошли волны. Затем волн стало что-то слишком много – и вода забурлила, и что-то там, внутри, забултыхалось. И, наконец, на поверхность показалась гидра. Склизкое, черное тело с дыркой-ртом посредине, обрамленным змеистыми шеями с шипящими злыми головками… Та часть её тела, что высунулась из воды, составляла примерно два человеческих роста. Мастер Цэн тут же бросил в тварь каким-то порошком, и та скукожилась и издала резкий, закладывающий уши, противный вопль.

– Бей! Коли! – крикнул Цэн, и Глок вонзил в тварь вилы, и подтащил гидру поближе. Мастер Цэн тут же рубанул по шипящим головам острым ножом, срезав почти все.

– Прижигай! – проорал он, – и рыбаки и Сэд с Дэмэром, держа в руках горящие на конце палки, начали прижигать те места, из которых сочилась черная едкая жидкость. Тварь пыталась соскочить, вытащив из воды наружу еще три присоски, затем всё уродливое тело, повисла на вилах целиком. Даже обвила их хвостом, пытаясь выдернуть вилы из рук Глока, но тот держал их крепко. Ему помогал подбежавший Бадрис, вонзив ещё одни вилы в гидру. Мастер Цэн еще пару раз рубанул ножом – и парни прижгли места отвалившихся голов. Затем тушу, поднятую на вилы, помогая кольями Глоку и Бадрису, выволокли на пристань, дотянули до берега и кинули в горящий костер. Туда же постарались скинуть все найденные отрубленные головы. Смрад стоял неимоверный, и мастер Цэн обработал затем порошком пристань, берег и место сожжения. С гидрой было покончено.

Усталые, но довольные рыбаки скопом отправились в таверну. Все скинули плотные куртки и кожаные перчатки, которые мастер Цэн засыпал теперь пахучим порошком, и умылись заранее приготовленным травным настоем.

И, обращаясь к Толстому Будрику, Глок воскликнул:

– Хозяин! Всем вина! Угощай авансом: завтра, как можно раньше, уходим рыбачить. А сейчас – гуляем по полной. Гран! Неси гусли! И девчат приводи.

Все подошли пожать руку мастеру Цэну.

– Благодарствуем, Патрик! – сказал за всех рыбарей Глок. – Без тебя мы бы с этой тварью не справились.

А Будрик во всеуслышание объявил, что не возьмет с новых постояльцев денег за ночлег и еду.

– А куда путь держите, господа хорошие? – спросил гусляр Гран. Он уже сходил за своим инструментом. Девчата же пришли сами и уже жались около стенок. – Если в Последний Предел – то я еду туда завтра после первой рыбы. Родичи у меня там. Подвезу, если что.

– Да вот, провожаю рыбарей из Мидлстага – они сестру решили сводить к храму лунной богини. У нее – лунная лихорадка, – ответил за всех мастер Цэн. – Хворая она.

– Как зовут-то тебя? Ты только встаешь во сне – или еще и ходишь? – спросил вертлявый худой Варв, сидящий напротив Тионы.

– Нита меня зовут. Я не помню на утро ничего,– ответила она.

– Сестра во сне ходит, – сказал Дэмэр. – Даже на порог выходит. Один раз даже на крышу залезла – вовремя сняли.

– Ну, тогда девке житья не будет, если не сводить в храм Лунной Девы. Глядишь – и поможет, – важно сказал Глок. – Так – что, выпьем? Хозяин, неси вина! Яблочного, малинового, на меду – всего понемногу! Проходите смелей, девчата! Гран, забацай удалое!

Девчата – в основном темно-русые, одетые примерно в такие же шерстяные рубашки и кожаные юбки, как у Тионы, подошли ближе. С косами, с яркими бусами из раковин, перламутра, меди и крашеной керамики, конопатые или бледные, все до одной стеснительные, робко сели за соседний столик, слушали разговоры и скромно улыбались. Пришли и подростки, они устроились просто у стены на полу.

Гусляр сыграл вначале просто веселую мелодию. Темно-русый, с пронзительно-синими глазами, в меру загорелый, с небольшими черными усиками, он чем-то не вписывался в ряды остальных. Внимательно-настороженный, он, по-видимому, был пришлый здесь: скрывался от рекрутского набора в деревенской глуши. Руки, явно не знавшие невода, выдавали в нем городского жителя, хотя на парне сейчас была сельская красная рубаха, какие носят по праздникам, и синие рыбацкие штаны. Глянув на всех свысока, закинув назад лихую челку, он запел:

– Когда лихим я парнем был -

Эгой, терли, тарам!

Я славно плавал по волнам,

По синим по волнам!

Когда на сушу выходил -

Эгой, терли, тарам!

Я по своим делам ходил -

По выгодным делам!

Не знал забот я и труда,

Эгой, терли, тарам!

Я был, как вешняя вода -

Где я, там тарарам!

Но как-то раз, идя на дно,

Эгой, терли, тарам! -

Я повстречал русалку там-

Где скучно и темно.

И с этих пор, и с этих пор -

Эгой, терли, тарам -

Себе я места не найду,

Блуждая по горам.

Вздыхаю я на небеса,

И чахну ото дня,

Страдая: где же та краса,

Та, что спасла меня?

– Гей, друзья! Следовательно – выпьем еще! – вскричал Будрик. – За то, чтобы русалки, инфузы, лярии, гидры и большие пиявки не мешали хорошему улову славных рыбарей!

– Ура! – раздалось несколько голосов.

А Гран запел снова:

– Тьма времен, и гулкий день

Прощанья.

Мы уходим, словно в никуда…

Расставанья, нивы, расстоянья,

Снова расстоянья и вода…

Убегая от судьбы далече,

Превращаясь в дней

безумных пыль,

вспомним ли далекий этот вечер,

и веков серебряную быль…

Нас расставили,

иль просто – разметали,

будто проиграли в дурака…

На губах противный вкус металла,

А в сердцах -

лиловая тоска.

– Эй, гусляр! Совсем в грусть вогнал! Повеселей! Про войну – не надо. Давайте, ребята, еще вздрогнем по маленькой, кому хорошо пошло? – прервал песнь кто-то из рыбарей. Гусляр пробежал лениво по гуслям, улыбнулся и продолжил вечер другим своим напевом:

– Ты – рыбарь, и я – рыбарь,

И такие мы, как встарь

Были деды.

Если надо – на войну,

Только защищать страну

я поеду.

Ты – рыбарь, и я – рыбарь,

Значит, бросим мы, как встарь

Невод в море.

Коли псы и стервецы -

Значит – всё, трави концы