— Ты?.. — глаза Квай-Гона и Шми одновременно округлились, приобретя выражение глубокого шока. Энакину показалось это забавным, и подумалось о том, что, должно быть, именно так выглядели их лица, когда те отыскали злосчастную справку.
— Ну да. Ты же сам говорил когда-то. Прошлое должно оставаться в прошлом, иначе оно не оставит места для настоящего. А мне в этом самом настоящем надо заботиться об Эни, и к слову… Квай-Гон, Шми, я хотел бы просить руки и сердца вашего сына.
Энакин мысленно выругался, подавившись чаем, который потек у него через нос. Прямо как в их с Оби-Ваном первую встречу. Очень символично. Да и в целом весьма специфичное чувство, когда тебе фактически делает предложение любимый человек, а ты думаешь лишь о том, насколько по-идиотски выглядишь в этот момент, прижимая к лицу ладонь.
— Ну конечно, — хмыкнула Шми. — Это твой единственный выход — жениться на Энакине, если учесть, что ты ему ребенка сделал. Надеюсь, после свадьбы он хотя бы обдумает еще раз свое не слишком умное решение об аборте.
— Ты у самого Энакина-то спросил, выйдет ли он за тебя? — уточнил Квай-Гон с усмешкой.
Оби-Ван, весьма аристократично, в отличие от Энакина, глотнув чаю, явно вознамерился подняться с места, но Скайуокер поспешно ухватился за его руку мертвой хваткой, энергично закивав головой:
— Согласен, согласен!
Не хватало ему еще, чтобы Кеноби тут прямо при родителях встал перед ним на колено в лучших традициях маминых любимых сериалов, а что-то явно подсказывало Энакину, что он вполне может это сделать. Но вот о том, что в следующий момент его притянут за руку к себе и поцелуют в губы, Скайуокер, признаться, не подумал.
Поцелуй вышел весьма неловким, словно у каких-нибудь подростков, целующихся за школой, и к тому же очень поспешным. Весьма сомнительная романтика, однако краснеющий Энакин ощущал себя пусть и круглым идиотом, но самым счастливым идиотом на свете.
— Вот кстати, кому-кому, а мне с самого начала казалось, что вы двое были бы хорошей парой, — с авторитетным видом поднял указательный палец вверх Квай-Гон на удивленные взгляды обоих и, вдобавок, Шми, разведя руками. — Ну а что? На мой взгляд, это было совершенно очевидно.
========== Часть 16. Семейные споры. ==========
— Нет, Энакин, мы не назовем сына Старкиллер, — Оби-Ван сжимал руку возлюбленного в своей, сидя возле больничной кушетки в кабинете УЗИ. В последнее время, идеи Энакину приходили все более странные, и не только относительно крайне экзотических блюд наподобие котлет с малиновым джемом вместо соуса. За последнюю неделю Оби-Ван отверг уже с десяток идей о том, как назвать малыша. Но вот остановившись на последнем, Энакин явно собирался стоять до конца.
— Почему нет? Старкиллер Скайуокер, — хмыкнул юноша, приведя кажущийся ему крайне созвучным вариант в качестве еще одного аргумента, откинув с лица мешающую прядь волос.
— Ну во-первых, для начала, Старкиллер Кеноби, — поправил Энакина Оби-Ван. — А во-вторых, мы выберем другое имя для нашего ребенка.
— У вас девочка, — сообщил врач, перебив спорящую парочку, глядя на изображение на экране.
— Вот! — ликующе заключил Оби-Ван, явно намекая на свою победу в данном споре, и повернулся к экрану, выпрямившись, а там и вовсе потеснив врача в сторону, желая разглядеть увеличенное изображение крошечного плода, растущего внутри Энакина. — Ну-ка, где тут у нас папина красавица?
Скайуокер со вздохом уселся на кушетке, отпустив, наконец, края свитера, и одергивая, постаравшись натянуть едва ли не до бедер. В мешковатой одежде на несколько размеров больше, порой едва ли не спадающей с плеч Энакина, изменения, произошедшие с его фигурой, были незаметны. Но для нежелающего выставлять столь «интересное» положение напоказ Скайуокера каждый новый сантиметр в талии являлся дополнительным раздражителем, провоцирующим появление в его гардеробе новых безразмерных толстовок, а последних месяцев Энакин ожидал с каким-то непередаваемым ужасом, уж тем более плохо представляя то, что ожидало их с Оби-Ваном далее. Любимому он, кстати, твердо и безаппеляционно заявил, что их свадьба состоится не ранее, чем Энакин сможет идеально выглядеть в свадебном костюме.
Однако, сейчас все это было неважно. Глядя на счастливого Оби-Вана, Энакин ощутил, как его собственные губы растягиваются в улыбке. Вид любимого человека, который едва ли не светился подобно городу за окнами, что был украшен к Рождеству, заставил Скайуокера, наконец, поверить, что он поступил правильно, оставив этого ребенка, что был уже не обезличеным живым комочком внутри Энакина, а их будущей, пока еще безымянной, дочкой.
Скайуокер сам не смог бы точно ответить, почему в тот день, уйдя в больницу, он сел на байк и вместо этого погнал кататься за город. Вернувшись домой, он снова встретил взглядом эту вымученную улыбку Кеноби. Он никогда не мог себе представить Оби-Вана плачущим, но в тот день мог поклясться, что глаза его были красными, какие бывают от долго сдерживаемых слез. Он даже запомнил первые слова, произнесенные им:
— Ты быстро.
— Я не был в больнице, — признался Энакин, переступая порог квартиры и попадая в родные объятия.
И не был в ней Энакин до этого самого дня, когда Кеноби буквально за шкирку притащил его на УЗИ. Он вообще был удивительным в своей заботе: носился с Энакином, выполняя самые странные капризы наподобие все тех же пресловутых котлет с клубничным джемом в два часа ночи, интересуясь его самочувствием по десять раз на дню, но старался лишний раз не напоминать Скайуокеру о причине такого повышенного внимания, что получалось у него совершенно неловко и казалось Энакину чем-то забавным и умилительным.
— Если уж я потащился благодаря тебе в эту больницу, то теперь сделай одолжение и накорми меня, — заявил Энакин, обнимая Оби-Вана за руку, когда они вышли на улицу.
Моросил холодный декабрьский дождь вперемешку со снегом, и Оби-Ван накинул на Энакина капюшон его не по-зимнему легкого плаща, потащив в сторону первой же ближайшей кафешки. Нотации о том, что надо было одеваться теплее, дабы не застудить себе все, что только возможно, Кеноби решил на сей раз оставить при себе — на Энакина они решительным образом не действовали. Скайуокер же, в свою очередь, и сам прекрасно знал, что будь у его любимого такая возможность — его бы заперли в квартире, выпуская из нее максимум в гости к родителям.
Несмотря на холод, Энакину жуть, как хотелось мороженого. Оби-Ван протестовал против холодного десерта в такую погоду, но Энакин, как обычно, уперся, и пришлось пойти на компромисс: порция мороженого достанется Скайуокеру, только если он выберет вдобавок что-нибудь горячее из еды или напитков, чтобы согреться. Такой расклад всех устроил, и вскоре Кеноби был вынужден наблюдать за тем, как его любимый за обе щеки уплетает соленую картошку-фри, обмакивая в ванильное мороженое вместо соуса.
— Знаешь, ты у меня такой удивительный, — ласково проговорил Оби-Ван, созерцая эту картину.
— Но это правда вкусно! — попытался убедить Энакин. — Странно, как я раньше не додумался!
— Да я не об этом! — засмеялся Оби-Ван, помотав головой. — Ты сам по себе удивителен, даже если на брать во внимание твои гастрономические предпочтения. Удивительно то, как сильно ты изменил мою жизнь. И тот факт, что ты — такой сумасбродный, полный амбиций, надежд, совсем молодой, достался мне, который уже успел себя фактически похоронить.
— Не говори так, — хмыкнул Энакин, строго нахмурившись — эту манеру он невольно подцепил от Оби-Вана. — Какое там «похоронить»? Тебе же даже сорока нет.
— Не в возрасте тут дело, — как-то тихо отозвался Оби-Ван. — Был у меня период в жизни, когда я думал, что потерял все… Да нет. На тот момент я действительно все потерял.
— Что потерял? Оби-Ван, скажи правду. Мы без пяти минут женаты, и ты знаешь обо мне все, вплоть до того, что в одиннадцать я болел ветрянкой, а в семнадцать рассек себе бровь, упав с байка, зато мне порой кажется, что я не знаю о твоем прошлом очень многих важных вещей, которые положено знать людям, которые помолвлены, — признался Энакин, отвлекшись от еды и протянув руку к Оби-Вану, взяв его ладонь в свою.
