—… и вот когда он учился на первом курсе, звонят мне из участка и говорят: «ваш сын задержан за участие в нелегальной гонке».

— Мой с шестнадцати на своем байке нелегально гоняет. Вечно таскает какой-то металлолом…

— Мой еще графити на стенах рисовать любил…

— Это у них что, соревнование за звание матери худшего в мире сына? — сдавленно хихикнул Энакин.

— Похоже на то, — со вздохом согласился Оби-Ван.

— Мой вообще залетел, когда ему и двадцати двух не было!

— От моего, между прочим!

Видимо, на этом обе матери решили остановиться, придя к ничьей и порешив на том, что внучка сейчас вызывает значительно больший интерес. Энакин уже успел узнать от Оби-Вана, что будущая теща, как и его собственная мать, всю жизнь мечтала о девочке, но получила лишь четверых сыновей и троих внуков — племянников Оби-Вана — и все мальчики.

— Учтите, что воспитание внучки мы берем на себя, — заявила миссис Кеноби под полную солидарность миссис Скайуокер. — Хватит нам и двоих гонщиков в семье.

— Кажется, нам придется завести еще одну дочку — для восстановления баланса и во избежание конфликтов, — шепнул Оби-Ван Энакину.

— Ну уж нет, не дождешься. Это первый и последний наш ребенок, — хмыкнул Скайуокер, отодвигая от себя любимого, всем своим видом демонстрируя, чтобы и мысли такой не держал.

Однако, вопреки опасениям Кеноби, обошлось без конфликтов: палату обе матери покидали подругами. Квай-Гон же, вместе с Энакином и Оби-Ваном вытесненный дамами куда-то на третий план, плелся следом, не забыв перед этим обменяться с сыном и зятем взглядами, полными понимания. И только Лея-Скай, убаюканная воркованиями бабушек, спала здоровым детским сном.

***

— Угадайте, что?! — Энакин буквально ворвался в квартиру родителей, усталый, но счастливый до одури, только что вместе с Оби-Ваном вернувшись из столицы, с гонки, от которой, по словам Скайуокера, зависела вся его жизнь — хотя тут он, конечно, преувеличивал.

— Эни, не пугай родителей, — засмеялся Оби-Ван, заходя следом за любимым.

— Нет, это вы угадайте! — послышался голос Шми из гостиной, на что Энакин с Оби-Ваном переглянулись.

— А лучше идем, это самим видеть надо, — вышедший в коридор Квай-Гон, подойдя, буквально ухватил не успевшую толком снять куртки парочку за плечи, подталкивая к двери гостиной.

Шми сидела на ковре в гостиной, глядя на то, как ее внучка делает по нему свои первые неуверенные шажки, с усердием переставляя хрупкие ножки. Лея явно не понимала, чему так радуются эти странные взрослые — ее бабушка с дедушкой. Раз за разом падая на пятую точку, девочка недовольно хныкала, хмурила темные бровки, неуклюже смахивала тыльной стороной ладошки мешающую прядку со лба, но поднималась и снова вышагивала по ковру.

Молодые родители, кажется, разом забыли в этот момент, как дышать, замерев на месте и стараясь сделать свое существование как можно более незаметным, чтобы не помешать дочке в ее начинаниях. Однако, им самим в этом помешала заметившая их Шми.

— Скай, смотри, кто приехал, — женщина, наклонившись к внучке, указала на сына с зятем. — Пойдешь папочек встречать?

Малышка радостно взвизгнула, увидев родителей, и, сделав с десяток быстрых шажочков к ним, растянулась на полу, снова жалобно захныкав. Энакин, у которого сердце сжалось, глядя на это, собрался было подхватить Лею на руки, но Оби-Ван его остановил:

— Нет, Энакин, она сама.

Кеноби, поставив на пол сумку с их вещами, опустился на корточки и поманил поднявшуюся на ножки девочку, протянув к ней руки:

— Давай, малыш, иди к папе.

Малышка замерла на месте, глядя то вниз, под ножки, то на отца, и все же решилась, прошлепав оставшуюся половину пути, замерев в одном шаге от Оби-Вана и протянув ручки.

— Ну, давай, последний шажок, — улыбнулся гордый за дочь отец.

— Садист, — со смехом прокомментировал Энакин, усевшийся на полу рядом с любимым и наблюдающий, решив не мешать.

Малышка в последний раз весьма уверенно шагнула и оказалась в объятиях отца, заливаясь смехом, когда Оби-Ван принялся частыми поцелуями осыпать детское личико. Энакин прекрасно знал, каково это, когда тебя щекочут бородой, и сдавленно засмеялся, глядя на эту милейшую картину в лице Леи, которая ворочала головкой из стороны в сторону, жмуря глазки и морща крошечный носик, и Оби-Вана, продолжающего зацеловывать нежные розовые щечки. Однако, долго в стороне Скайуокеру оставаться не пришлось.

— Папа! — взвизгнула малышка, хватая Энакина за длинные волосы и притягивая к себе, во второй ручке сжимая бороду Оби-Вана и чувствуя себя полноправной хозяйкой ситуации.

— Вот она, женщина в доме, — засмеялся Оби-Ван, пытаясь осторожно отцепить детские пальчики от своей бороды, в то время, как Энакин безуспешно дергал прядь волос, пытаясь отобрать ее у дочери.

— И чем мы занимались сегодня, м? — Энакин, смирившись со своим положением, уткнулся кончиком носа в удивительно мягкую щечку дочери, прикрыв глаза.

— Гу-у… — протянула Лея.

— Гуляли, да, — улыбнулась Шми. — А что мы еще делали, ну-ка?

Девочка на это опустила взгляд, перестав, наконец, терроризировать волосы родителей, и принялась сосать пальчики, что, как правило, обозначало, что чем-то она да провинилась.

— Та-ак… — протянул Кеноби, строго сдвинув брови. — Ну и что на этот раз?

— Да вот, полюбуйтесь, — Шми кивнула на стену, и Оби-Ван резко сменился в лице, зато вот Энакин даже не засмеялся, а буквально заржал, разглядывая некий шедевр в стиле абстракционизма на обоях за авторством их дочери.

— Это однозначно твои гены, — заявил он Оби-Вану, поднимаясь на ноги и беря на руки Лею, которая, поняв, что папа на нее явно не злится, теперь хитро улыбалась ему, пока Оби-Ван никак не прекращал извиняться перед Шми за обои, в то время, как та убеждала его, что все в порядке, вскоре призвав на помощь в этом деле и Квай-Гона. Энакин, не сдержавшись, заговорчески подмигнул дочери.

— Так вы тут еще и сговорились?! — возмутился Оби-Ван, идя с семьей к выходу из квартиры родителей.

В лифте Энакин постарался успокоить любимого поцелуем. Кажется, это подействовало, и рука Кеноби легла на его талию, оглаживая ее, намереваясь пробраться под толстовку и явственно намекая, что ночью их ожидает продолжение, куда более интересное, чем поцелуи.

Лея, сидящая на руках отца, должно быть, обиделась, что ей не досталось поцелуйчиков, и тут же отомстила Энакину, хорошенько дернув за волосы.

— Я их состригу когда-нибудь, — пообещал Энакин, прошипев, и поцеловал дочку в носик, поймав на себе многозначительную ухмылку Оби-Вана, который прекрасно, конечно же, знал, что Скайуокер лишь впустую угрожает, и волосы стричь не станет ни под каким предлогом, ведь знает же, что его любимые от них без ума.

Энакин ведь только для вида ворчит, не более: если это вызывает улыбку на милом личике дочери, то пожалуйста — пусть таскает его за волосы, сколько угодно, ему не жалко. Это вон Оби-Ван пусть нотации свои читает, да и то делает это лишь потому что волнуется за них: мало ему было одного вечного ребенка в лице Энакина, так теперь, когда дочка ходить научилась, за ней глаз да глаз понадобится. Где же тут нервов напасешься?