Как только они действительно съехались, Баки даже удалось вернуть деньги за съем, потому что он и четырех месяцев из оплаченного года не прожил. Что они собирались делать с той суммой денег, которую скопили за эти полгода, они не знали, но оба без слов были уверены, что деньги им могут понадобиться в любой момент.
Их вечера с фильмами разбавились вечерними прогулками по парку поздними вечерами. Баки больше ничего не искал, не пытался отчаянно что-то вспомнить, а просто жил. Он чувствовал, как Брок иной раз направляет его, защищает, оберегает, и делал для него то же самое по мере своих сил и возможностей.
Однажды они мирно прогуливались по темному, давно покинутому в столь поздний час людьми парку, когда навстречу им показался одинокий человек. Он шел быстро, был дерганый, и Баки он сразу не понравился. Баки чувствовал угрозу всем своим существом, но он давно научился не бросаться на людей просто из-за ощущения. Они были все ближе и ближе друг к другу, человек отчего-то успокоился, но Баки это еще больше не понравилось. Он оттеснил Брока к краю дорожки, тот даже слова не сказал, хотя в обычной ситуации начинал на него наезжать, что он не маленький ребенок, сам может справиться. Но тут оба чувствовали опасность.
Пистолет Баки заметил сразу же по характерному движению руки, а дальше все случилось само собой. Бандитского вида мужик даже поднять его толком не успел, как пистолет отлетел в сторону — Баки краем глаза заметил, как Брок метнулся его подобрать, — но все это через какую-то пелену, непонятную, пугающую. И желание убить того, кто хотел причинить вред Броку.
— Отставить, Солдат! — прогремело не хуже выстрела, и он разжал стальную хватку на горле мужика. Тот рухнул на колени, но Баки было не до него.
Он стоял и как-то обиженно, будто с ним так нельзя, смотрел на Брока. А тот словно извинялся за свой окрик. Но даже это было сейчас не важно, потому что к Баки стремительно стала возвращаться память. Она лилась бурным потоком, смывая все на своем пути. У Баки резко безумно разболелась голова, он схватился за нее, бухнувшись на колени, и застонал. От мешанины образов, казалось, рябило в глазах, он почти полностью перестал осознавать окружающую его действительность, ухнув в то, что затапливало его, с головой.
Баки понимал, что к нему возвращается память, но картины прошлого были настолько нереальны, порой путаны и бессмысленны, что он не мог в это все поверить. Но точно знал, что это его жизнь. Странная, непонятная, местами страшная, но его. Он словно посмотрел фильм в ускоренном режиме с половиной вырезанных кадров. Но Брок там был. И он там был. Только оба они были другими. Совсем другими.
Баки посмотрел на Брока, на его озабоченный взгляд, слишком мягкий для того, кто был рядом с тем Баки, вернее, не Баки. Зимний Солдат. Оружие Гидры. Тогда не было никакого Баки, был только Солдат, прозванный Белоснежкой за то, что спит в ледяном гробу годами, а иногда десятилетиями. А когда не спит — убивает. Это больше всего поразило Баки: то, что он хладнокровный, чуть ли не в прямом смысле, убийца. Убивший… Да не важно, сколько, важно, что он не был солдатом, сражавшимся за свою страну. Не был потерянным ветераном, он был машиной для убийства, почти полностью подконтрольной знавшему коды. И Брок не был его сослуживцем, не был начальником, он был его хэндлером. Дрессировщиком, держащим в руках поводок.
И одновременно Баки помнил, как Зимний тянулся к Броку, как хотел именно его тепла. Как на очередной явочной квартире пришел к дремлющему Броку и просто устроился у него под боком, закинув на себя его тяжелую руку. Баки вытаскивал из памяти эти желания Зимнего обладать Броком, в котором не было любви, но было знание, что убьет каждого из-за него, ради него.
И обнуления, когда Брок нежно проходился ладонью по небритому лицу в момент, когда они оставались одни, и говорил “Прости, Белоснежка, так надо”. А потом всегда боль. Много яркой, яростной боли, от которой мир сначала взрывался кроваво-алым, а потом выцветал до кристально-прозрачного. И каждый раз взгляд Брока, словно с надеждой. И снова “как понял меня, Солдат?”. И снова общая лежанка на полу какого-нибудь дома, снова желание, снова тепло. И холод криокамеры. И так по кругу. Каждый раз заново.
— Белоснежка? — позвал Брок, протягивая к нему руку.
— Не зови меня так! — рыкнул он, хотя память подкидывала, что Зимнему нравилось, когда его так звали, и оттолкнул руку, боясь, что просто сломает ее. — Как ты так мог? Как ты мог?
— Что мог, Баки? — спросил Брок, но Баки видел, что Брок понимает, если не все, то очень многое. — Успокойся, пожалуйста, давай я все тебе объясню.
— Что ты мне объяснишь? Что?! — взъярился Баки. — Ты врал мне. Ты все это время мне врал!
Баки ничего не хотел слышать, ничего не хотел знать и, самое главное, ничего не хотел помнить. Он хотел вернуть все, что было минуты назад, снова идти рядом с Броком, болтая ни о чем и слегка касаясь пальцев друг друга. Но ничего нельзя было вернуть. Баки понимал, что он бы убил этого человека, который стремительно убегал сейчас от них, если бы не Брок. Но это заставило его вспомнить, как Брок поначалу тыкал в него шокером, как учил подчиняться без боли своевольное оружие, как учил не убивать всех подряд, кто делал ему больно, сам наказывая их. Как Зимний стал понимать, что его защищают, оберегают, и сам стал оберегать и защищать.
— Я тебе никогда не врал, — твердо сказал Брок. — Ты прекрасно чувствуешь ложь и знаешь это.
— Ты скрывал от меня все это, — Баки неопределенно махнул рукой, уверенный, что Брок поймет, что тот имеет ввиду. — Ты знал, кто я! Ты все это время знал, кто я!
— И что я должен был тебе рассказать? — рявкнул Брок. — Что?! Что ты — винтовка с глазами? Оружие?
Слова Брока резанули болью по сердцу, а теплый ветерок внезапно стал ледяной вьюгой. Против воли глаза наполнились злыми слезами, Баки сморгнул, и они заструились по щекам. Он — оружие. Все это время Брок считал его просто оружием.
— Прости, — попросил Брок. — Баки, прости. Пойдем домой, я расскажу тебе все, что хочешь.
— Я тебе хоть нравлюсь? — криво усмехнулся Баки. — Или это все, что между нам было — это очередное поощрение, чтобы лучше слушался? А нашел ты меня, чтобы оружие случайно не потерялось, да? Небось следил за мой все это время, как на ноги встал.
— Я тебя не искал, — глухо сказал Брок.
— О, еще лучше, ты меня вообще не искал! — выкрикнул Баки, чувствуя, как его захлестывает истерикой.
Ему было больно, безумно больно, но лучше бы это была боль обнуления, чем вот такая, которая рвала в куски сердце, а не тело. — Тогда зачем все это? Зачем, Брок? Не надо, не отвечай, знать ничего не желаю.
Баки нужно было подумать, и подумать хорошо. Он даже не представлял, сколько времени у него все это может занять, но возвращаться с Броком в их квартиру не было никакого желания. Вытирая злые, отчаянные слезы, Баки развернулся и пошел вглубь парка, оставляя Брока за спиной. Он слышал, как Брок звал его, но не реагировал.
Его важный, тот, которого он кое-как, но помнил, которого ждал, ради которого готов был отказаться от человека, с которым ему было хорошо, оказывается, даже не искал его. Это ударило больнее всего.
Значит, все это была просто случайность, стечение обстоятельств. В суматохе крушения здания, системы, чьих-то идеалов идеальное оружие спасло кого-то и сбежало, чтобы быть человеком. Похоже, человеком быть непросто. Да и хочет ли он теперь быть человеком, если он не нужен. Если все, что он знал в жизни — это миссии, на которых он убивал, систему поощрений-наказаний, коды и обнуления. Машина не имеет права на чувства, не имеет права на воспоминания. Ни на что не имеет права. И он не имеет.
Разочарование, обида и боль, вот и все, что чувствовал сейчас Баки от вернувшихся воспоминаний. И пожалел, что вспомнил, потому что пока он был просто Баки, Брок был рядом с ним. Хотел быть рядом с ним. Наверное, и сейчас хотел, но Баки просто не мог сейчас вернуться к нему.
