Три дня до выписки мама провела в заботах – соседи по палате, Катя с сыном, уже отправились домой, негласно оставив преемницей своего нелегкого труда, психологической помощи новичкам, Дарью Васильевну. «Все будет хорошо», «Ординаторская прямо по коридору и направо, а туалет за углом, рядом с лифтом», «Здесь потрясающие врачи», – неустанно твердила она в перерывах между выполнением любых прихотей Никифора. Никифор в свою очередь мысленно добавлял: «Потрясающе жуткие врачи, с приветом. Проходите, ложитесь и ждите, пока они отрежут и сожрут по кусочку от ваших мозгов». Чувство потерянности, как будто он чего-то лишился, у мальчика не проходило, а, напротив, крепло с каждым часом.

Конечно, виноватой он считал мать, которая притащила его сюда, поэтому планка пожеланий Никифора поднималась все выше и выше. Если мама начинала колебаться, сын без зазрения совести развязывал откровенный шантаж. Он изображал на лице неуемное страдание, ахал и охал, то и дело хватаясь за нос, талантливо лицедействовал, изображая голодную, больную и сильно побитую собаку.

– Ник! Маман! Привет всем, – вихрем ворвалась в палату Есения, подскочила к брату и бесцеремонно взъерошила волосы на его голове, – Ну что, мелкий, сегодня выпишут?

Своим внезапным появлением она прервала очередной акт пьесы Никифора «Говорящий и стреляющий лазером робот-трансформер мне жизненно необходим». Мама была уже почти готова уступить, как сестра разорвала зыбкую сеть хитроумных увещеваний. Вечно она не вовремя!

– Выпишут, не выпишут. Не знаю я, – насупился Никифор, плохо скрывая раздражение.

Старшая сестра – та еще головная боль. Если родителями можно вертеть как угодно, то сестрой – никогда. Кажется, она знает все его секретные мысли и ухищрения. Разница в дюжину с хвостиком лет стала для Есении прекрасным поводом насладиться властью. Она плотно участвовала в образовании и воспитании брата.

Выполнение Никифором каждого неосторожно брошенного родителями задания Есения брала под свой чуткий контроль. Надо убраться в комнате – Сеня коршуном кружила над братом, пока он неутомимо боролся с ленью; надо отработать технику чтения или письма – она не жалела времени, раздавая братишке тумаки за плохую работу; надо проучить брата за вранье – и тут Сенька старательно драла глотку, рисуя Никифору его безрадостное будущее на помойке или в тюрьме, если не перестанет вести себя подобным образом. Слезы, безотказно действующие на маму, Есении были до фени. Короче, фурия во плоти, а не сестра.

– Ник, ты чего такой грустный? Ну-ка улыбнись! – Сенька скорчила брату смешную рожицу, скосив глаза, высунув язык и растянув рот указательными пальцами.

Она била по самому больному – с пеленок Никифор не мог устоять перед забавными кривляньями сестры. Что бы его ни расстроило, он тут же принимался неистово хохотать, лишь только сестра сводила зрачки глаз к переносице и складывала губы бантиком, изображая рыбку.

– У-у-у, – набычился Никифор, отворачиваясь от сестры, – отстань.

Но от Есении Прилатовой так просто не отделаться. Девушка продолжала энергично паясничать, пока братишка не сдался под ее бешеным натиском и не захихикал. Правда, смех этот был сквозь слезы – досадно, что опять не устоял.

– Сеня, прекращай! – поморщилась мама, – Чего ты его драконишь? Он едва в себя пришел.

– Ой, мам! Ты из него неженку сделаешь! Так кудахчешь над ним, будто наседка над яйцом, – неохотно подчинилась Есения, слегка вспылив, – Между прочим, мне тоже аденоиды вырезали, только заодно еще и гланды оттяпали. Я все прекрасно знаю: что, где и как у него болит и не болит. Или ты забыла?!

Есения, будучи ребенком, немало времени провела в больницах, поэтому недугами ее не разжалобить. Однако зря упрекала она мать за короткую память. Напротив, Дарья Васильевна все хорошо помнила. Тогда, десяток лет назад, она проще относилась ко всему, а сейчас груз полученных знаний, щедро дополненный памятью красочными пугающими подробностями, никак не позволял расслабиться, бодро расправить плечи и беспечно вдохнуть полной грудью.

Почему, думаете, Ваши бабушки такие волнительные? Они переживают за все на свете: внучок или внученька ножки промочил, вспотел, замерз, коленочку расшиб, побледнел, пукнул… Нет, ребята, это не смешно. Просто-напросто много горя повидали они за свою жизнь: коварные болезни, внезапные смерти близких и знакомых, необратимые последствия глупых решений или безразличия. Они хотят защитить потомков от ошибок, опираясь на свой богатый опыт. Жаль, что молодые зачастую пренебрежительно относятся к советам людей преклонного возраста, считая их выжившими из ума паникерами. Печально, но факт – каждый взрослый хотя бы раз если не произносил, то скорбно думал про себя: «Говорил/а мне бабушка/дедушка/мама/папа (выберите из списка или подставьте свой вариант) то-то и то-то. Почему я не слушал/а?»

Первый визит

Вожделенного робота Никифор так и не возымел. Зато по возвращении домой получил обещание стать счастливым обладателем сего агрегата, если закончит первую четверть третьего класса на одни пятерки.

– На… одни… пятер-р-р-рки, – от души передразнил он маму самым противным тоненьким голоском, какой только был в его богатом арсенале, перекосив рот, закатив глаза и содрогаясь всем телом и в особенности головой, как в эпилептическом припадке.

Во-первых, даже до начала первой четверти аж два с половиной месяца! А до окончания и подумать страшно! Недосягаемая даль. Зияющая пропасть. Во-вторых, ну какой из него отличник?! Математику он не то, чтобы любит, но дается она ему совсем просто, без усилий и напряжения. А вот русский язык с чтением на пару – это катастрофа из катастроф! За первый класс Никифор с содроганием усвоил, что почти все слова в русском языке пишутся совсем не так, как слышатся. «Изверги! Злодеи! Садюги! Те, кто придумал правила правописания. Зачем все усложнять?» – сокрушался Никифор.

Разыграл он эту яркую сценку в своей собственной комнате, подальше от посторонних глаз, но вездесущая сестра опять была на шаг впереди.

– Ма-а-ам! А Ник тебя кривляет! Я слышала! – закричала Сеня из своей, соседствующей с его, комнаты, чтобы мама на кухне обязательно услышала и, не дождавшись через пару секунд ответа, повторила громче, – МА-МА! Я говорю, что Ник тебя кривляет!

– Сеня прекрати орать на весь дом. Я не глухая… Пока еще… Как и, дай им Бог терпения и здоровьичка, наши соседи, – мама появилась на пороге комнаты, устало стирая на ходу передником муку со лба.

– Так, дети, внимание! – по-быстренькому хотел вклиниться в разбор полетов папа, увлеченно следящий за ходом футбольного матча в зале, – Есения, ябедничать – нехорошо. Пора бы это знать в двадцать лет! А ты, Никифор, играешь с огнем. Я тебя предупреждаю!

Папа повернулся, чтобы погрозить сыну пальцем и открыл было рот в продолжение гневной тирады, как в телевизоре заревели трибуны и оглушительно завопил комментатор: «ГОЛ!!! Какой ударрр!» Папа на секунду замер, не веря в такое свинство судьбы. Домашние отчетливо зафиксировали небольшое провисание нижней челюсти и нервное подергивание правого века на вмиг посеревшем каменном лице.

– Ой, у меня же запеканка в духовке! – поспешно ретировалась на кухню мама, хватая по пути сына за руку и заслоняя дочь спиной, – Пойдем, сынок. Поможешь мне.

Сеня в свою очередь с грацией и проворством рептилии скользнула в свою комнату, сладко пропев:

– Папулечка, мне срочно реферат на завтра дописать надо!

В итоге, пока папа подбирал челюсть и приходил в сознание, в комнате не осталось ни одной живой души, кроме кота Черныша, на которой можно было бы выместить обиду. Смотреть безотрывно полтора часа матч со счетом 0:0, отвлечься на несколько секунд ради благого дела и получить такой смачный пинок под зад! Да, просмотр повтора никто не отменял, но это совсем не то. Это все равно, что слушать музыку с берушами в ушах, или смотреть кино с закрытыми глазами, или гладить милого котенка в боксерских перчатках. Папа беспомощно огляделся по сторонам.