– Мы не так часто с ней общались.

– Этот бойфренд прятал ее от нас, – сказал отчим. – Мы не могли ей даже позвонить.

– А какого-нибудь бывшего парня, который мог затаить против нее обиду, не было? – спросил Кинс.

– Ей было пятнадцать, когда она сошлась с этим типом, – заявил Лоренс. – Никаких бывших у нее не было.

– А враги? Могли у нее быть враги? – подключилась Трейси. – Она не говорила вам, может быть, кто-то преследовал ее, угрожал на работе?

– Нет, – ответила Ширли. – Никто. – Мать судорожно вздохнула, но сохранила контроль. – Вероника была хорошей девочкой. Она попала в плохую ситуацию, но плохим человеком она не была.

– Конечно, нет, – сказала Трейси.

– Где вы ее нашли?

– В комнате мотеля на Аврора-авеню, – сказала Трейси.

Слезы потекли по щекам Ширли Беркман, оставляя дорожки в тональном креме. Когда Лоренс шагнул к ней, чтобы обнять, она отшатнулась и выбежала из комнаты, а он остался стоять, одинокий и растерянный. Помешкал, словно подыскивая слова. Потом опустил глаза и вышел; каблуки его ковбойских сапог цокали по линолеуму.

Прохладный воздух с Эллиот Бей освежал, и Трейси, все еще красная от пережитого волнения, с наслаждением втягивала его, пока они с Кинсом переходили Джефферсон-стрит на ту сторону, где осталась их машина.

Воробей открыл дверцу водительского места, но садиться не спешил.

– Что это сейчас было?

– Я была не права, что уехала, Кинс?

– Не изводи себя.

– Наверное, мне надо было остаться. Может быть, если бы я осталась, мы бы уже поймали этого парня сейчас.

– Твоей вины тут нет. И ничьей другой тоже. Это Ноласко принял решение отправить дело Хансен в висяки. И забрал он его у нас с одной целью: чтобы тебе нагадить. А в Седар Гроув поехать было нужно, и во всей полиции штата не найдется ни единого копа, который не поступил бы так же, как ты. Ты имела право узнать, что случилось с твоей сестрой.

Она кивнула, но никакие утешения Кинса не могли унять боль, которую она испытала, наблюдая мгновения прощания Ширли с дочерью, или смягчить жестокую реальность, состоявшую в том, что, хотя арест Ковбоя вернет семьям погибших чувство справедливости, он никогда не поможет им забыть.

Уж кто-кто, а Трейси знала это не понаслышке.

Криминалистическая лаборатория штата Вашингтон располагалась в длинном приземистом цементном амбаре в Содо, районе, который, как привет из индустриальной эры, все еще торчал к югу от центра Сиэтла. Когда Трейси и Кинс, попетляв по бесчисленным коридорам, приблизились наконец к офису Майкла Мелтона, они услыхали вкрадчивые звуки его гитары и столь же вкрадчивый голос, ласкающий слух.

– «Кантри Роудз»[16], – сказал Кинс.

Дверь Мелтона была не заперта, однако хозяин кабинета глазом не моргнул и, разумеется, не пропустил ни одного аккорда, когда Трейси с Кинсом возникли на пороге. Песню он закончил впечатляющим гитарным рифом.

– Как поживает мой любимый детектив? – спросил он.

– Догадываюсь, что ты говоришь не обо мне, – сказал Кинс.

Трейси выдавила улыбку.

– К концерту готовишься?

Мелтон пел в кантри-вестерн-группе под названием «Криминалисты», где играли еще трое его коллег. Выступали в местных барах, на небольших площадках, участвовали в ежегодном концерте по сбору средств для помощи жертвам преступности. Мелтон говорил Трейси, что гитара и группа помогают ему не сойти с ума в этом безумном мире. Внешне он походил на лесоруба – хвост густых седеющих волос, пышная бородка, закатанные рукава фланелевой рубашки и бицепсы, наводящие на мысль о том, что их обладатель, должно быть, провел детство, раскалывая чурбаны на поленья.

– В расписании ничего нет, – сказал он. – Но вы же меня знаете: где пиво, там и я.

Мелтон повесил гитару на стену, добавив ее к разношерстной коллекции «сувениров» – бейсбольных бит, слесарных молотков, ножей, пистолетов и даже одной пращи; все они остались от дел, в расследовании которых он принимал участие.

– Хотя и с этим придется повременить; мы тут так завалены всякой хренью, что аж в глазах темно.

Мелтон протянул им два отчета: один с описанием веревки, найденной на стрельбище для полиции, и второй, о веревке, которой была задушена Вероника Уотсон.

– С чего начнем?

– Давай со стрельбища, – сказал Кинс.

– Обычная веревка, стандартное трехжильное плетение. Полипропилен, ход витка правый.

– То есть точно такая же, какими задушили Хансен и Шрайбер, – сказал Кинс.

– Абсолютно такая же.

– Ты можешь сказать, они все были отрезаны от одного куска?

– Ничего определенного. Концы слишком обмахрились.

– А если на уровне догадки?

– Я бы сказал, что нет.

– Производителя назвать можешь?

– Только то, что веревка очень распространенная. Такую где угодно купишь.

– А узел? – спросила Трейси.

– Узлы разные. Тот, что со стрельбища, явно отличается от тех, что на веревках Хансен и Шрайбер. Не такой замысловатый. – Мелтон протянул им снимки.

– И какие выводы ты делаешь? – снова спросила Трейси.

– А вот это уже, слава богу, не моя работа.

– Что можно сказать о человеке, который завязал этот узел: левша он или правша?

Мелтон покачал головой.

– Слишком простой узел, чтобы по нему судить.

– Значит, никаких особых навыков тут не потребовалось, – сказала Трейси.

– Никаких, – согласился с ней Мелтон.

Трейси повернулась к Кинсу:

– Может, это было сделано нарочно, чтобы сбить нас со следа?

– Может. А что с Вероникой Уотсон? – спросил у Мелтона Кинс.

– Такая же обыкновенная, трехжильная, из полипропилена, с правым ходом витка. На мой взгляд, отрезана от того же мотка, что и веревка Шрайбер, но это только догадка. А вот узел такой же, как в двух предыдущих случаях, точно.

– Никаких сомнений? – переспросила Трейси.

– Никаких.

– Значит, левша, – заключил Кинс.

– Определенно, – подтвердил Мелтон.

– Сколько нам еще ждать анализа ДНК? – спросила Трейси.

– По крайней мере сутки, да и то если вне очереди.

Трейси вздохнула.

– Скажи, Майк, как нам поймать этого парня?

– И это тоже, слава богу, вне моей компетенции. Будем надеяться, что он совершит ошибку. Они все ошибаются. Вопрос только в том, когда.

Билли Уильямс заехал предупредить – Мария Ванпельт сделала специальный выпуск новостей, в котором официально проинформировала население о том, что в городе появился новый маньяк по прозвищу Ковбой и что полицейское управление Сиэтла занято организацией спецгруппы для его поимки.

– Очень мило с ее стороны, что известила нас об этом, – сказала Трейси, не в силах скрыть отвращение.

– Начальство созывает собрание, – сообщил Билли. – Все шишки там будут, ваше присутствие строго обязательно.

– То есть отказаться нам нельзя? – переспросил Кинс.

– Нет, – сказал Уильямс.

В Центре юстиции Трейси и Кинс, которые ничего не ели с завтрака, направились прямиком в кухню. Там Воробей пожертвовал в общественный фонд два доллара и взял пачку доритос и пачку печенья «Феймос Эймос».

– Тебе с высоким содержанием жира или с высоким содержанием жира?

– Ты же меня знаешь, зачем спрашиваешь? – Трейси тоже взяла печенье. – Шоколадное.

Оттуда они поднялись на восьмой этаж, где ступили в безликую комнату для совещаний, на стенах которой не было ни картин, ни фотографий. Ноласко сидел в дальнем конце стола, спиной к тонированным окнам. Подняв голову от документов, он вперился в них поверх очков. Его разделенные на прямой пробор волосы цвета грязи и пушистые, подстриженные чуть ниже уголков рта усы давно уже породили среди женской части полиции шутку о том, что Джонни похож на стареющую порнозвезду семидесятых. Рядом с ним сидел Беннет Ли, офицер, ответственный за связь управления полиции Сиэтла с общественностью, Билли Уильямс и Эндрю Лауб, их лейтенант.