– Нет. Это не по моей части.

– Что – это?

– Связывание. Садо-мазо. Все такое.

– Сколько вы дали ей на комнату в тот вечер?

– Сорок.

– Сколько стоит час?

– Не знаю.

– Она принесла вам сдачу?

– Нет, – сказал он.

– Где вы брали деньги, чтобы каждую неделю тратить на девушку из стриптиза?

Гипсон пожал плечами.

– Я подрабатываю в муниципальном колледже; когда родилась дочь, нам понадобились еще деньги.

– Сколько ей?

– Два.

Тут ей пришла в голову одна мысль.

– Как давно вы женаты, Уолтер?

– Полтора года. – Гипсон снова откинулся на спинку стула. Подумал, покорно пожал плечами. Точно говоря: «А что я мог поделать?» – и добавил: – Она моя дочь.

Кроссуайт кивнула.

– Анжела Шрайбер тоже была чьей-то дочерью.

Двое сотрудников тюрьмы округа Кинг увели Гипсона. Пока он был задержан по обвинению в сопротивлении полиции и подозрению в убийстве. Трейси и Кинс вернулись в отсек. Тонкие перегородки делили все помещение отдела по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями на четыре части, в каждой из которых было четыре письменных стола по углам и один большой, в центре. По периметру перегородок были двери в кабинеты сержантов и лейтенантов. К каждой из четырех команд придавался еще один дополнительный сотрудник, или, как его обычно называли, «пятое колесо», чтобы был на подхвате. Над отсеком группы В висел плоский телевизор. Показывали игру НБА[14].

Телефон Кинса зазвонил прежде, чем он успел дойти до своего стола. Он ответил, послушал с минуту, сказал:

– Сейчас будем, – и дал отбой. – Ноласко.

Ноласко любил вызывать подчиненных к себе в кабинет – так он демонстрировал власть. Они свернули за угол и пошли по коридору. Окна в кабинете капитана смотрели на Эллиот Бей, точнее, смотрели бы, если бы Джонни хоть когда-нибудь открывал жалюзи.

Капитан сидел за столом, на стене за его спиной висели похвальные грамоты в рамках. На низком горизонтальном шкафу стопки бумаг чередовались с фото детей Ноласко: мальчик в хоккейной форме и девочка с футбольным мячом в руках. И ни одного снимка капитанских бывших, которые, как он любил жаловаться, обирали его до нитки.

Вид у него был недовольный, впрочем, Ноласко редко выглядел счастливым, кроме тех случаев, когда устраивал кому-нибудь разнос.

– Мэйуэзер сказал вам, что я хочу видеть вас обоих, как только вы придете?

– Мы допрашивали подозреваемого по делу об убийствах танцовщиц, – сказал Кинс.

– И?

– Говорит, что он этого не делал.

– Расскажите мне, что у вас есть по этому делу.

Трейси и Кинс продолжали стоять.

– Анжела Шрайбер была стриптизершей в «Пинк Палас», – начала Трейси.

Ноласко откинулся на стуле.

– Я читал показания свидетелей. Я хочу знать одно – тот же это парень или другой.

– Похоже, тот же, – сказала Трейси.

– Слышать не хочу никаких «похоже». Мэр и городской совет прижали шефа полиции с этим делом, так что дерьмо течет рекой.

Вот, значит, почему Ноласко все еще торчит у себя в кабинете. Несмотря на явное сходство обстоятельств гибели обеих танцовщиц, городские шишки и полицейские начальники не хотят признавать серию. Они прекрасно знают, какую истерику устроят журналисты из-за одного этого слова, до какой точки кипения доведут публику, которая и так уже сыта по горло всеми этими кровопийцами, не говоря уже о финансовой стороне дела – расследование серийных убийств всегда тяжким бременем ложится на и без того скудный полицейский бюджет. Серийный убийца может продолжать убивать годами, даже десятками лет, а его безрезультатные поиски будут пожирать человеко-часы, бюджетные деньги и карьеры полицейских.

– Обе жертвы задушены одним способом, – сказал Кинс. – В обоих случаях постель была застелена, а вещи убитых аккуратно сложены.

Трейси внимательно наблюдала за Ноласко – не пробудит ли в нем что-либо из услышанного воспоминаний о Бет Стинсон, но капитан и глазом не моргнул.

– Что с веревкой?

– Предварительно? На вид обе одинаковые, узел один и тот же. Сами веревки сейчас в лаборатории у Мелтона.

– Кто еще работает по этому делу?

– Вик с Делом. Второй парой. Сейчас занимаются отпечатками. Рон сверяет номера машин, припаркованных у мотеля, последние телефонные звонки и текстовые сообщения с мобильника Шрайбер.

– Для разных убийц слишком много общего, – подытожил Кинс.

Ноласко поднял палец.

– Вот почему мы говорим об этом деле в моем кабинете, Воробей, – сказал он, назвав Кинса его кличкой. – Мы еще ничего не знаем.

– Серьезно? – удивилась Кроссуайт.

– Мэр и наш шеф не хотят сейчас отвечать на вопросы журналистов. Так как там зовут того парня, которого вы притянули?

– Уолтер Гипсон, – сказала Трейси. – Сознается, что был в ту ночь в отеле с жертвой. Отрицает, что убил ее.

– Врет, похоже.

– Возможно.

– Насколько сильны улики против него?

– Его отпечатки пальцев в мотеле повсюду. Сейчас ждем анализа ДНК. Хотя в случае с Хансен единственный образец ДНК, найденный на веревке, принадлежал ей же.

– Как так?

– Не знаю, – сказала Трейси.

У Кинса завибрировал телефон. Он прочел эсэмэску.

– Серабоне прислал ордер на обыск. Может, найдем у него кусок веревки и пойдем себе спокойно по домам.

Но Кроссуайт на это не надеялась.

Дверь открыла Маргарита Гипсон. Вид у нее был усталый и напуганный. В скромной, но чистенькой квартирке женщина, носившая несомненное семейное сходство с Маргаритой, – возможно, та самая сестра из Такомы, – держала на руках маленькую девочку, которая, привалившись головой к ее груди, сосала пальчик.

«Она моя дочь», – сказал ей Уолтер Гипсон и от этого сразу показался ей как-то человечнее. С другой стороны, Гэри Риджуэй, убийца с Грин Ривер, на чьем счету было по крайней мере сорок девять женщин в Сиэтле, сам признавался, что заманивал жертв к себе в машину, пользуясь тем, что на заднем сиденье сидел его сынишка.

Кроссуайт предъявила ордер на обыск квартиры Уолтера и его гаражного хранилища, и криминалисты принялись за дело, прежде всего достав пистолет Гипсона, который тот хранил в запертом сейфе у себя в спальне. Четырехзначным кодом служила дата рождения Маргариты.

– Это чтобы я не забыла, – сказала она.

Пока шел обыск, Маргарита сидела в гостиной, перебирая четки и то и дело промокая распухшие и покрасневшие от слез глаза носовым платком. Трейси сидела на кушетке напротив. Кинс и сестра стояли рядом. Трейси объясняла, что Уолтер задержан и находится в тюрьме округа Кинг, а потому не придет сегодня ночевать домой.

– Но он говорит, это не проблема, – сказала Маргарита. – Он говорит, его не поймали, потому что это не то, на что полиция тратит… – Она бросила взгляд на сестру, но та лишь пожала плечами и покачала головой.

– Свои ресурсы? – подсказала Трейси.

– Внимание… он говорит, это не то, чему полиция уделяет много внимания. – С последними словами ее грудь всколыхнулась, и она прикрыла рот, откуда наружу вырвался всхлип.

Трейси и Кинс переглянулись. Трейси подумала, не пришлось бы им приглашать переводчика.

– Что имел в виду ваш муж, когда говорил, что полиция не обращает внимания? О чем он говорил?

– О налогах.

– О налогах?

– Он говорит, полиции все равно.

– Ваш муж не платил налоги? – Трейси была уверена, что из зарплаты Гипсона, которую он получал в школе, налоги вычитаются автоматически, но тут вспомнила про муниципальный колледж. – Вы про те деньги, которые он зарабатывает преподаванием?

– Нет, про наживку.

Кинс кивнул Трейси.

– Он продает мушек собственного изготовления.

Маргарита посмотрела на него.

– У нас же ребенок, нужны деньги.

– И он не платит налоги с того, что продает, – сказала Трейси, наконец сообразив, что к чему.