— Да, — без заминки отвечает Энакин. — Если бы я мог, я бы вышел отсюда прямо сейчас и нашел бы его, но ты знаешь…
Энакин тянет за наручники, позвякивая ими, и Асока хмурится при виде такой ужасной шутки. Ей определенно не нравится то, как он выглядит в наручниках, но ни один из них с этим поделать ничего не может.
— Со мной уже пыталась поговорить пресса, — вздыхает она. — Они хотят знать мою историю. Соседская девочка. Как будто они думают, что я выдам им парочку красочных подробностей. Будто я все это время все знала и держала в тайне. Но все не так. Ничто тебя не выдавало… его не выдавало…
— Прости, — произносит Энакин, когда Асока больше не в силах ничего сказать. — Я сказал им отдать собак тебе. Ты позаботишься о них, да?
— Конечно, Энакин. Ты же знаешь.
Он неуверенно улыбается ей, чувствуя, как текут слезы. Перспектива того, что это последний раз, когда они видят друг друга, расставаясь, возможно, навсегда — пугает. Кто знает, когда — или случится ли это вообще — Энакина признают достаточно здоровым, чтобы оставить в покое. И даже если он выйдет отсюда, позволит ли ему Пло видеться с ней? Если Оби-Ван придет за ним, что они будут делать? От всей этой неопределенности Энакину хочется кричать. Он отчаянно жаждет тех обычных дней, когда они пекли печенье вместе, до тошноты наедались сладостей и танцевали в хижине под громкую музыку, пока Оби-Ван ворчал на них, делая вид, что ему не нравится. Этого слишком много.
— Спасибо, Шпилька.
Затем она выбегает из комнаты, напоследок обняв Энакина еще раз и оставив наедине с его неопределенным будущим.
========== 7. ==========
Год назад
Энакин просыпается от ритмичного гудения двигателя машины, мягкого бормотания радио, тихого присвиста, который он связывает с дыханием Трипио. Веки тяжелые, мысли в голове, словно сироп, липкие и вязкие. В правой руке ощущается тупая пульсация — приглушенная боль, обычно бывающая после тяжелых наркотиков. Ощущения… немного странные, но Энакин чувствует себя комфортно, а потому не собирается жаловаться. Он будто летает, ему тепло и спокойно. Он пытается вытянуть руку и коснуться шерсти Трипио, но его ловят за руки до того, как он успевает зайти слишком далеко.
Реальность обрушивается на него вместе с возвращением воспоминаний. Переулок, Ардва, Кеноби, пришедший их спасти. Все, что случилось в квартире. Он напрягается, изо всех сил пытаясь подавить рвущийся с губ злой стон паники, но безуспешно. С усилием открыв глаза, он обнаруживает, что лежит на заднем сиденье машины. Салон слишком хорош для его собственной, значит, эта принадлежит Кеноби. Ногами двигать так же тяжело, как руками, — по большей части потому, что его, кажется, связали одной из простыней Кеноби до того, как безжалостно похитить. Трипио свернулся, уложив голову на ближайшую к нему ногу, и удовлетворенно спит. Энакин не видит Ардва, но фырканье и сопение, непохожие на Трипио, позволяют понять, что собака жива и находится где-то в машине. Кеноби за рулем тихо подпевает радио. Вся сцена была бы почти домашней, если бы не тот факт, что запястья Энакина привязаны к двери чем-то, что оказывается тем самым галстуком Кеноби.
— Приношу извинения за оригинальные наручники, — говорит Кеноби, бросая взгляд на него в зеркало заднего вида. — Я не смог найти что-то более подходящее, кроме твоих наручников, и я волновался, что они могут натереть тебе запястья.
Оби-Ван не извиняется, замечает Энакин, за то, что связал Энакина — только за то, что пришлось сделать это мягкой голубой тканью. Энакин на пробу тянет свои оковы, проверяя их на прочность. Они достаточно крепкие, чтобы удерживать его на месте, но вместе с тем недостаточно тугие, чтобы нарушить циркуляцию крови. Оби-Ван явно оставил необходимое пространство на два пальца, как любой, кто на досуге занимается связыванием. Ну каков ублюдок.
— Но все равно, не тяни слишком сильно, — продолжает Кеноби. — Не хотелось бы усугублять состояние твоей руки. Тебе тепло? Я волновался, что ты мог получить сотрясение.
— О чем ты волновался? — шипит Энакин. — Ты же чертов серийный убийца!
Кеноби возвращает всё внимание дороге, но Энакин чувствует, как он хмурится, когда отвечает:
— Я думал, я достаточно ясно объяснил вчера, что предельно заинтересован в твоем благополучии. Я забочусь о тебе, Энакин. Иначе зачем бы я это делал?
— Накачать кого-то наркотиками и похитить — это не проявление заботы!
— А что мне было делать? — ворчит Кеноби. — Тебя почти убили в том переулке! Если бы я не прибыл вовремя, ты определенно был бы мертв!
— Ну не знаю, вызвать полицию? Вызвать скорую или отвезти меня в больницу, как нормальный человек?
— Если я правильно помню, ты сам тоже решил не звать никого на помощь, когда увидел тех двоих, так что у тебя нет никакого права спорить со мной на эту тему.
Энакин открывает рот, чтобы возразить, но заметив, как белеют костяшки Оби-Вана на руле, не решается говорить. Трипио, разбуженный их спором, обеспокоенно скулит и поднимает голову, чтобы пару раз лизнуть Энакина, предлагая ему свою собачью заботу.
Окна затемнены, и Энакин не видит за ними ничего, кроме редких проблесков растительности, которая, как он думает, похожа на лес. На дороге слишком мало машин, чтобы достаточно освещать ее. Ему кажется это странным местом для Кеноби. Он всегда чем-то напоминал шоумена; Энакин не может представить его живущим в лесу, в глуши. Где бы он гладил свои рубашки?
В конце концов, он больше не может мириться с неизвестностью:
— Ну и куда мы едем?
— Неподалеку от Набу есть хижина, в которой я иногда отдыхаю во время каникул. Мы будем оставаться там в обозримом будущем.
— Они отследят тебя, — рычит Энакин. — Они найдут арендные соглашения, банковские записи. Квинлан меня найдет.
Оби-Ван громко фыркает:
— Ох, дорогуша, жаль тебя расстраивать, но они не найдут. Нет никакого бумажного следа, который они могли бы найти; я вряд ли настолько глуп, чтобы допустить такую ошибку. Домик принадлежит одному из моих старших братьев, Ксанатосу. Наш отец завещал землю ему, но Ксанатос перестал появляться там еще задолго до смерти отца. Подозреваю, что он даже не помнит, что она у него есть. Ксанатос скорее умрет, чем окажется в месте, в нескольких минутах ходьбы от которого нет клуба, — хмыкает Кеноби. — Не то чтобы он когда-нибудь вообще ходил в ночной клуб, как какой-то простолюдин.
— А когда полиция заметит и твое исчезновение тоже? Думаешь, они не найдут никакой связи? Они не поговорят с твоими братьями?
— С братьями я не общаюсь уже несколько лет — перестал еще задолго до смерти Квай-Гона. Фимор даже не присутствовал на похоронах — так был занят на миссиях за границей. Даже если полиция решит задать им вопросы, они не смогут ничего им сообщить, особенно про мое последнее местонахождение.
Энакин чувствует, как от каждого ответа Кеноби кровь закипает в нем все сильнее; он и правда не видит ни единого шанса, что его напарник найдет его. В желудке поднимается тошнота. Он не хочет больше думать об этом.
— У нас есть еще несколько часов до того, как мы приедем, — Оби-Ван словно читает его мысли. — Я бы порекомендовал тебе еще поспать. — Пауза. — Я могу дотянуться и вырубить тебя снова, если тебе кажется, что ты не сможешь уснуть сам.
Очевидно, что Кеноби не хочет этого. Тон его голоса так сильно его выдает. Видимо, невосприимчивость Энакина его раздражает, заставляя сомневаться в себе и в том, что он оставит его в живых. Энакин действительно не хочет быть вырубленным снова; он не желает оказаться совершенно беспомощным.
— Я в порядке, — вздыхает Энакин. — Как Ардва?
— С ним все хорошо, — отвечает Оби-Ван, одной рукой дотягиваясь до пассажирского сиденья, видимо, чтобы погладить собаку. — Я перевязал его раны, когда ты был без сознания, и наложил шину ему на лапу наилучшим образом, как только смог. Рядом с хижиной есть ветеринарный кабинет, я думаю сводить его на осмотр, когда устрою тебя там. Ты был прав, знаешь ли. Он правда довольно милый, если не приглядываться к его свирепой внешности.
