— Эксперты нашли это раньше, — говорит Квин, передавая ему пакет для сбора улик и пару перчаток.
Энакин оглядывает содержимое пакета: одна поздравительная открытка, в уголке запачканная кровью. На лицевой стороне изображен живописный зимний пейзаж, на обратной — ничего, кроме элегантной надписи в одну строку:
«Счастливого Рождества, детектив Скайуокер».
========== 3. ==========
К моменту, когда Энакин возвращается домой, Трипио разносит его кухню в пух и прах. Мусорное ведро опрокинуто, и все его содержимое раскидано по полу, а он сам от ушей до хвоста вымазан в чем-то, пахнущем совершенно отвратительно. Он уделал всю кухню, но, слава богу, не слонялся по другим комнатам, ковры в которых было бы отмыть куда тяжелее.
— Ну и что случилось сегодня, приятель? — вздыхает Энакин, аккуратно пробираясь через беспорядок и бросая документы на стойку, прежде чем взять съежившегося пса на руки. Это не первый раз, когда его собака разносит все из-за своей тревоги, и определенно не последний. Его предупреждали об этом, когда он забирал пса к себе, так что такие случаи вполне ожидаемы. Они все же работают над этим, медленно, но уверенно. С последнего раза прошла пара недель. Энакин считает, что это определенный успех. — Соседи снова спорили? Леди снизу кричала на кошку?
Он устал, проведя весь день в исследовании любых зацепок, которые они смогли найти при осмотре последней жертвы. Им удалось идентифицировать личность с помощью двух патрульных, нашедших бумажник около клуба, в котором Переговорщик предположительно его и нашел. Там не было камер, да и персонал помочь не смог, так что все зашло в тупик. Согласно показаниям друзей, он отошел в туалет и больше не вернулся. Они ушли, уверенные, что он кого-то подцепил. Он иногда так делал, поэтому они не волновались до тех пор, пока не обнаружилось, что он не объявился и утром тоже.
Все подходило под обычный почерк Переговорщика, но не то чтобы Энакин ожидал изменений. Переговорщик придерживался одной модели с тех самых пор, как стал преследовать мужчин, похожих на Энакина. Он находит милых молодых ребят и выманивает их так, что никто не замечает. Иногда он не будет с ними спать, иногда — наоборот, тщательно затем очищая их, чтобы не оставить никаких следов. Это единственное непостоянство в схеме, но им еще только предстоит понять, по каким признакам он выбирает тех, кто окажется с ним в постели. На самом деле это не имеет никакого значения: все парни заканчивают тем, что становятся деталью его гротескных картин, как только наступает утро.
Энакин вздыхает, позволяя запаху мокрой шерсти и знакомому процессу оттирания Трипио успокоить себя. Управление назначило на утро пресс-конференцию, и он знает, что шеф Йода будет ждать речь от него. Он терпеть не может эти глупости, но Энакин — единственный, кому они могут позволить говорить, не давая журналистам заметить их слабость, при том что майор Палпатин дышит их коллективу в затылок, дожидаясь возможность закрыть это дело. Энакин был лицом Управления с тех пор, как его повысили, — «Любимец Корусанта», так они его окрестили в газетах. Он хорошо выглядит, у него есть мозги и трагическая история, и все это вместе делает его просто идеальным посредником между Полицейским Департаментом Корусанта и общественностью. Его слова не вызывают вопросов и возражений.
Это выматывает. Первую половину конференции он понятия не имеет, о чем говорит, вторую — подразумевает не то, что говорит. Он стоит перед напуганными гражданскими и кормит их дежурными фразами и пустыми обещаниями светлого будущего, которое может никогда не наступить. Они вгрызаются в его слова, благодаря за службу, и у него внутри все сжимается от стыда каждый раз. Будь он хотя бы наполовину таким хорошим детективом, каким его видит толпа, Тринадцатый бы утром вернулся к друзьям вместо того, чтобы светить своими внутренностями.
Когда Трипио оказывается чист, Энакин насухо вытирает его и запирает в спальне, пока сам убирается на кухне. На секунду он подумывает дойти до Кеноби и пригласить его выпить в качестве платы за то, что тот кормит Трипио, но быстрого взгляда на часы достаточно, чтобы понять, что уже слишком поздно, чтобы его беспокоить. Он пригласит его завтра утром, решает Энакин и сворачивается в кровати. Это хотя бы станет тем, чего он будет ждать во время пресс-конференции.
***
— Нет, — говорит Кеноби.
Энакин хмурится, в замешательстве сводя брови, потому что он еще ни о чем не спросил. Дверь открылась, Кеноби оглядел его с ног до головы и, когда Энакин открыл рот, чтобы пригласить его выпить, грубо перебил своим резким комментарием.
— Прости?
— Твой галстук, — вздыхает Кеноби, показывая на него, будто вокруг шеи Энакина висит мертвое животное, а не подобающе праздничный галстук. — Я не могу, находясь в твердом уме, позволить тебе выйти из здания в таком виде.
Оби-Ван отступает внутрь квартиры, оставляя дверь открытой, явно приглашая Энакина следовать за ним.
— Что не так с моим галстуком? — спрашивает он, когда Кеноби скрывается в своей спальне.
Планировка такая же, как в квартире Энакина. На всех видимых поверхностях — кипы газет и бумаг, на кофейном столике — чашка остывающего чая. В отличие от других домов, которые он мельком видел за прошедшие недели, здесь нет никаких праздничных украшений, про которые можно было бы поговорить. Даже ни одного венка. Это немного странно, но, возможно, у Кеноби еще не было времени их развесить. Этим оправданием пользуется сам Энакин, объясняя, почему его собственная квартира так пуста.
— Ты выглядишь так, будто Духа праздника стошнило на тебя, — отвечает Кеноби, пошуршав чем-то в спальне.
Он появляется парой мгновений позже с двумя простыми голубыми галстуками. На неопытный взгляд Энакина, они выглядят одинаково. Он, однако, достаточно сообразителен, чтобы понимать, что его чувство стиля блекнет по сравнению со стилем Оби-Вана и что между галстуками определенно есть какая-то неуловимая разница.
— Мне нравится мой галстук, — ворчит Энакин, пока Оби-Ван выбирает галстук, расправляя то один, то другой и критически их разглядывая.
— Будет лучше, если ты его сожжешь, — отвечает он, очевидно, решив выбрать галстук в левой руке. — Это жестоко по отношению к человечеству.
Выбранный галстук свисает с его руки, другой — откинут назад, и Кеноби приближается и хорошо отработанным движением обвивает вокруг шеи Энакина небрежную петлю. Во рту пересыхает невероятно быстро, и Энакин изо всех сил старается ответить, когда Оби-Ван спрашивает, в честь чего он вообще сегодня решил надеть галстук. Обычно вид у Энакина куда более неформальный, так что то, что он внезапно решил соблюсти дресс-код, — это аномалия. Часть его удивлена тем, что Оби-Ван заметил, как он оделся, но опять же: они уже три года живут друг напротив друга. Он полагает, что это одна из тех вещей, которые ты так или иначе узнаешь о соседях.
— Сегодня, э-э… пресс-конференция, — говорит он, принимая свой праздничный галстук из рук Кеноби, когда тот освобождает от него воротничок. Энакин теребит пальцами мягкую ткань галстука, пока Оби-Ван поднимает воротничок его рубашки, видимо, намереваясь самостоятельно повязать новый галстук. Щеки начинают краснеть, и Энакин надеется, что Оби-Ван этого не заметит. — Управление рассчитывает, что я скажу пару слов.
Он сует свой галстук в карман и пытается взяться за свободные концы нового, когда Оби-Ван завязывает его вокруг шеи. Кеноби отводит его руки, и Энакин безвольно опускает их, подписываясь на такое положение. Он держит голову поднятой, так что ему не приходится видеть внимательный, сосредоточенный взгляд Оби-Вана, пока тот завязывает гораздо более аккуратный узел, чем те, на которые способен Энакин, и продолжает говорить, чтобы отвлечь себя от неприемлемых мыслей, рождающихся в голове. Они почти чувствует исходящее от Кеноби тепло — так близко они стоят.
— Переговорщик подбросил очередной труп прошлой ночью. От меня, как ведущего детектива по этому делу, Управление будет ждать, что я выступлю с заявлением. Что мы нашли, как мы планируем предотвратить следующие преступления и то, что мы близко подобрались к человеку, который все это совершает.
