========== 1. ==========

Он тянет наручники, проверяя их на прочность. Они прицеплены к столешнице и удерживают его здесь. Он знает, что никуда не уйдет; но это его не останавливает. Он тянет и тянет, чувствуя, как холодный металл вгрызается в его плоть. Все глубже и глубже с каждым движением, сдирая кожу с мышц. Горячие капли крови падают на гладкую поверхность стола, принося с собой знакомый запах железа.

Эти наручники совсем непохожи на те, что хранятся у него дома — из мягкой кожи, податливо изгибающейся плавными линиями. Те бы врезались в его запястья, удерживая на месте, и он мог бы извиваться в них, не боясь получить ничего, кроме царапин. Он бы посмотрел на то, как он корчится, наблюдая с хищной ухмылкой и блеском в глазах, видном в бледном свете луны.

Господи, он хочет домой.

Домой, обратно в хижину в лесу, к их двум собакам и соседской девочке, которая иногда забегала к ним, чтобы принести свежеиспеченные сладости. Она бы чувствовала себя одиноко, когда родителей не было дома, и он бы никогда не прогонял ее, потому что иногда, когда ему приходилось уезжать в командировки, он чувствовал себя так же. Домой, где он мог дышать свежим, чистым воздухом и сидеть на крыше, и считать звезды, которые из-за смога не удавалось разглядеть на небе Корусанта. Домой, к их слишком маленькому душу и кровати, которая скрипела, если двигаться на ней неправильно. Даже та комната — та, в которую он не должен был заходить, но в которую все равно иногда прокрадывался, — где он мог смотреть, как он работает — как детали его разработок складывались вместе. Где запачканные кровью руки расчесывали бы его волосы и он шептал бы ему ласковые, успокаивающие слова, когда всего становилось слишком много.

Сейчас бы он сам согласился на это: на бетонную комнату с голыми стенами белого цвета — слишком пустого и жестокого даже для холодного оттенка; на флуоресцентный свет, жалящий его глаза, и бесконечную пульсацию в висках, и уязвимость его горла.

Наручники позволят ему дотянуться так далеко, только если произойдет чудо, и он почти рад этому. Он почти рад, потому что дотянуться и ощутить пустоту там, где должен быть его ошейник, — значит сделать все реальным. Они забрали его, он знает; он, застыв, наблюдал, как мужчина в перчатках положил его в пакет для улик и унес. И все же признать его исчезновение станет признанием того, что это — все это — нечто куда большее, чем просто ночной кошмар. Если он не признается, он сможет и дальше продолжать притворяться, что все это не по-настоящему и что в любой момент он разбудит его. Он может подождать. Он может быть терпеливым. Это всего лишь вопрос времени.

Мир вне поля его зрения расплывается, исчезая и появляясь в произвольном порядке. Он не помнит, когда ел в последний раз. На столе стоит вода в стакане, с которого на столешницу стекают капельки конденсата и к которому он не притрагивался с того момента, как ее сюда принесли. Каждые пару часов кто-то приходит и предлагает ему сходить в туалет, но в последние несколько раз ему не нужно было никуда ходить. Невозможно что-то из себя исторгнуть, если внутрь ничего не попадает. Кровь утекает, замечает он рассеянно, наблюдая за тем, как красная жидкость растекается небольшой лужицей воды вокруг чашки, явно не помогая ситуации.

Он дремлет, теряя сознание и возвращаясь в него, едва улавливая, как кто-то открывает дверь, чтобы его проверить. Затуманенный разум отрешенно фиксирует громкие слова, ощущение расстегивающихся наручников, острое прикосновение вонзающейся в руку иглы. Все так далеко, будто он наблюдает за происходящим через замерзшее стекло. Неясные тени и искаженные слова. Он дремлет.

— …ект… Ск…ер? — кто-то зовет его. — Детек… Ск…окер? …ы …слыш… меня? Детектив Скайуокер?

Мир обретает четкость вместе с чьим-то прикосновением к его руке. Это не он, он знает, даже когда туман почти рассеивается. Его руки сухие и чуть шершавые от грубых страниц и тяжелой работы. Эти же — мягкие, ухоженные. Длинные ногти царапают его кожу, и он резко отдергивает руку, насколько позволяют наручники. Боль не так сильна, как была до того, как он потерял сознание; кто-то перевязал его запястья, пока он был в отключке.

Перед ним в кресле сидит женщина. Она знакома ему, как и все прочие люди, которых он до сих пор встречал, но усилие, с которым ему приходится выуживать их имена из долго не используемых уголков разума, того не стоит. Не тогда, когда он мог бы использовать эту энергию для того, чтобы понять, как добраться до дома. Но все-таки он не может избегать их, раз уж одна из них сидит прямо напротив.

— Детектив Скайуокер? — снова спрашивает она нежно и мягко, из-за чего он едва не скрипит зубами. — Вы снова с нами, Энакин?

Он узнает ее по глазам. Они голубые — темнее, чем его, — и в них плещется сострадание, но только на поверхности. Он видит, как за этим взглядом крутятся шестеренки в ее голове, пока она пытается разгадать его. Пытается собрать его в единое целое, будто он — кусочек мозаики с пустыми сторонами и без уголков, и если вдруг ей удастся найти шаблон, то, может, получится и увидеть, чем он стал.

— Доктор Че, — рычит Энакин. От долгого молчания голос надламывается при произношении.

Вокара Че — главный психотерапевт департамента и бесконечная заноза в заднице Энакина. В прошлом он провел кучу времени в ее кабинете. Работа полиции нелегка даже для самых опытных офицеров. Особенно для тех, чьих матерей убили во время неудачного ограбления, а они сами были слишком малы, чтобы что-то сделать.

Че улыбается так, как обычно улыбаются раненому животному, а не взрослому мужчине, но Энакин полагает, что именно таким его сейчас и видят — одичавшим, раненым, обезумевшим. Они вытащили его от первого офицера, чтобы привезти на место происшествия и соскрести кровь из-под ногтей. Мысль о том, намереваются ли они его отпустить, куда-то ускользает.

— Вы помните меня, — подтверждает Че, — это хорошо. Кое-кто сказал, что вы их не узнали. Я беспокоилась, что мы, возможно, столкнулись с некоторой потерей памяти.

Энакин хмыкает, резкий звук проходится по сухому горлу. Он все еще не тянется к воде.

— Я помню. Просто не хотел с ними говорить.

— Почему нет? Вас не было больше года, Энакин. Я бы предположила, что вы пожелали бы поговорить со своими друзьями.

Ответ застревает в груди — хриплые, отчаянные слова.

— Я хочу домой.

В ее взгляде жалость, но ее хватка тверда, когда она протягивает руку и берет его ладони в свои. Он пытается отпрянуть, но она не позволяет.

— Детектив Скайуокер, — умоляет она, и Энакин хотел бы, чтобы она прекратила называть его так. Он не был «детективом Скайуокером» уже очень давно. — Вы дома.

В каком-то смысле она права. Это место, эта работа, эти люди — они когда-то были его домом. Но все-таки не теперь. Он больше не детектив Скайуокер. Он Энакин, Эни, Дорогуша.

Теперь все чужое, и ему это не нравится. Это смущает. Слишком сильно. Ощущение такое, будто два человека борются за контроль в его голове; две совершенно разных жизни пытаются слиться в его памяти.

С его губ слетает стон, но Вокара по-прежнему не отпускает его.

— Детектив Скайуокер, мне нужно, чтобы вы говорили со мной. — Когда он не отвечает, она пробует снова: — Мне нужно, чтобы вы поговорили со мной о человеке, который держал вас в плену, — настаивает она. — Мне нужно, чтобы вы рассказали мне про Оби-Вана Кеноби.

========== 2. ==========

Год назад

Когда телефон звонит, Энакин берет трубку. Он вздрагивает в кровати, уже потянувшись за чистыми брюками, к моменту, когда отвечает на звонок. В любое другое время года он бы ничего не стал делать. Звонок бы оборвался, и этот кто-то позвонил бы какому-нибудь другому бедному придурку. У него, в конце концов, выходной. Но все-таки не сегодня. Не сейчас. Он сбрасывал этот звонок с тех пор, как погода изменилась, с первых морозов. Он наблюдал, как соседи украшают дома к Рождеству, слушал праздничные передачи по радио и, затаив дыхание, ждал неизбежного звонка.