— Ага…

Энакин поднимает взгляд на стену позади жертвы. «Соболезную вашей утрате», — нарисовано на ней, скорей всего, кровью жертвы. Он устал от этого — от фиксации Переговорщика на нем. Сначала выражавшейся в схожести его жертв, а теперь еще и в этом. Он не хочет больше иметь с этим дела. Это выматывает. Он устал от людей, умирающих за него.

Квинлан смотрит на него обеспокоенно.

— Ты в порядке, напарник?

— Да. Просто выдалась трудная неделька.

Попытка Энакина уверенно улыбнуться, должно быть, проваливается, потому что Квин аккуратно треплет его по плечу.

— Почему бы тебе не пойти домой? Мы можем управиться тут и без тебя. Я позвоню тебе, если мы что-нибудь найдем.

— Спасибо, Квин, — вздыхает Энакин и вылетает из дома в свет закатного солнца.

***

В голове Энакина бардак. Мысли вязкие, разум затуманен. Он позволяет ногам бездумно нести его домой, и ему почти удается добраться до квартиры без происшествий. От безопасности комнаты его отделяет лишь угол, когда он все-таки слышит — скулеж, полный боли, доносящийся из переулка, через который он идет.

Вглядываясь в темноту, Энакин замечает их: двоих мужчин — у одного в руках нож, — возвышающихся над трясущейся тенью, похожей на маленькую собаку. Белая и серая шерсть дворняги запачкана кровью, которая принадлежит явно не мужчинам. Умным решением было бы вызвать полицию или позвать на помощь. Но видя, как они нависли над животным, он не думает, что кто-то успеет помочь. А Энакин? У Энакина был действительно дерьмовый день, и он не в состоянии мыслить ясно. Поэтому он никого не зовет, вместо этого без раздумий направляясь вниз по переулку.

Один из мужчин ударяет собаку снова, определенно ломая ей кость, касаясь ее передней ноги ботинком, и собака воет в агонии. Они смеются, будто это забавно — видеть чьи-то страдания.

— Эй! Придурки? — Мужчины поворачиваются, как один, отвлекаясь от своей беззащитной жертвы на злого детектива. — Что с вами, черт возьми, не так?

— Иди куда шел, парень, — говорит ему тот, что с ножом, размахивая своим оружием. — Убирайся отсюда, или тебе будет больно.

— Хотел бы я на это посмотреть,— рычит Энакин.

Оглядываясь назад — это ужасная идея. Энакин безоружен, численный перевес явно не на его стороне, да и после последнего убийства, совершенного Переговорщиком, он немного не в себе. Ему удается нанести несколько ударов, прежде чем второй мужчина, без ножа, заезжает ему по челюсти, разбивая губу и оглушая. Энакин может только вскинуть руки, защищаясь от ножа, и потому лезвие длинно мажет по его правой руке, а не по шее. Он упирается в стену переулка, от боли подгибаются колени, и его противники возвышаются над ним, словно палачи.

И в это время со стороны доносится злобный рык «Энакин!», и безоружный мужчина сгибается от боли. Собаке удалось встать на ноги, благодаря оказанной Энакином помощи, и теперь она острыми зубами впивается в голень противника, не отпуская. Второй нападающий поворачивается, чтобы помочь своему напарнику, но тут же получает удар от кого-то более крупного, чем собака. От удара нож выпадает из его руки, оставляя его беззащитным. Долгую минуту оба мужчины борются, но Энакин слышит скрип открывающегося карманного ножа, и второй тоже воет от пронзившей его боли.

Первому удается стряхнуть собаку с ноги и стремительно исчезнуть в переулке; его напарник следует за ним, держась за рану на плече. Энакин смотрит, как они убегают, пока не чувствует мокрый нос, прижавшийся к его неповрежденной руке, и он, обернувшись, видит собаку сбоку от себя. Несколько порезов бедняги кровоточат, и она поджимает сломанную переднюю лапу, но все равно утыкается в него, будто пытается проверить его состояние.

— Ну привет, — невнятно бормочет Энакин, вытягивая здоровую руку — которой перед этим прижимал к груди раненую, — чтобы почесать собаку за ухом. — А ты верный, да?

Она трясет хвостом, будто соглашаясь, вывалив длинный язык изо рта. Выглядит в своем изумлении глуповато, и Энакин понимает, что чуть слышно хмыкает.

В этот момент к нему как раз подходит другой его спаситель. Теперь, когда он достаточно близок к Энакину, чтобы тот мог рассмотреть его, он понимает, что это Оби-Ван. Он сгибается перед Энакином, тяжело дыша от драки, держа в руке окровавленный нож и смотря взглядом, полным паники. Свободную руку он задерживает над раненой рукой Энакина, будто желая прикоснуться, оценить, насколько серьезны его раны. Вместо этого Кеноби касается своего лица.

— Энакин? — спрашивает он почти отчаянно. Его руки покрыты кровью нападавших. — Энакин, ты в порядке?

В прошлый раз, когда Оби-Ван прикасался к нему так, он поцеловал его. Энакин рассеянно думает, что не возражал бы, если бы Кеноби поцеловал его сейчас; это будет долгожданное отвлечение от боли, расползающейся по всему телу от раны в руке.

— Энакин? — снова спрашивает Кеноби, теперь уже более взволнованно. — Энакин, пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты ответил.

— Больно… — выдыхает он, и Кеноби восхитительно улыбается ему.

— Да, — говорит тот, почти что задыхаясь от облегчения. — Могу себе представить. Но все-таки мы можем исправить положение.

— Да?

— Конечно, — Кеноби понимает, что держит Энакина, закрывает нож и убирает его обратно в карман, прежде чем схватить Энакина под мышки. Он ставит его на ноги и помогает идти по переулку.

— Подожди, — шумно выдыхает Энакин, — подожди. Мы не можем его оставить.

— Оставить кого, Энакин?

— Ардва. Мы не можем оставить Ардва. Он тоже ранен.

Кеноби переводит взгляд с Энакина на существо, сидящее у него между ног, и обратно.

— Это кличка собаки?

— Теперь да… Они очевидно его не хотели, а мне он нравится.

Оби-Ван кривится в раздражении, прежде чем вздохнуть, видимо, подписываясь на то, чтобы тащить с собой еще и собаку.

— Ты сможешь идти сам?

Энакин пару мгновений размышляет над вопросом, прежде чем кивнуть. Оби-Ван медленно ослабляет захват, выжидает, чтобы убедиться, что Энакин не собирается снова упасть, и берет собаку на руки.

— Тогда идем, у меня есть аптечка.

***

— Выпей это, — инструктирует Оби-Ван, откручивая крышку бутылки с водой и ставя ее на стол перед Энакином. Тот тянется к ней свободной рукой, пока Кеноби садится в кресло рядом с ним, двигая к себе ближе аптечку и раненую руку Энакина, прежде чем приняться за работу. Вода ощущается как благословение — от потери крови обычно хочется пить, — и Энакин выпивает почти всю бутылку залпом, прежде чем в легких кончается воздух, и ему приходится вздохнуть.

— Тебе повезло, что рана не такая глубокая, — ворчит Кеноби, антисептической салфеткой осторожно очищая порез по всей длине. — Не стоило связываться с теми людьми в одиночку.

— Мне повезло, что у меня были ты и Ардва, — отвечает Энакин.

Ардва сейчас заперт в ванной, где он не сможет заляпать все кровью, пока Оби-Ван помогает Энакину. Энакин уже оставил достаточно крови на всем подряд за них двоих. Это заметно действует на нервы Оби-Вану, но его руки действуют удивительно уверенно.

— Действительно повезло.

Оби-Ван бросает на Энакина нечитаемый взгляд, прежде чем вернуться к своему занятию. В воздухе пахнет дезинфектором, и Оби-Ван, сосредоточившись, хмурит брови. Они не были так близко друг к другу со дня конференции, Энакин пытался держать здоровую дистанцию между ними, пока он не поймет, чего от него хочет Оби-Ван. Кое-что из этого очевидно, поцелуй может многое значить, но до этого Оби-Ван не проявлял к нему никакого интереса. Он хочет Энакина в романтическом смысле? Или он просто хотел быстрого перепиха по пьяни?

— Я помню, как увидел тебя впервые, знаешь, — вздыхает Кеноби почти мечтательно. — Это была весна после второго цикла. Тот идиот Крелл как раз только отказался от дела, и проводили пресс-конференцию, чтобы объявить, кто будет следующим ведущим детективом. Мне было просто любопытно; почему бы и нет? Так что я решил посмотреть и… там был ты. Господи, ты был так красив — будто вышел прямо из моих фантазий. И потом ты начал говорить о деле, и ты понимал. Ты понимал больше, чем кто-либо из них.