— Какого черта ты сделал? — шипит он, заходя за угол и яростным взглядом приковывая удивленного Оби-Вана к месту.
— Извини? — спрашивает Оби-Ван, быстро смотря то на Энакина, то на панкейк, который он пытается не сжечь.
— Прошлая ночь, Оби-Ван! Что ты сделал? Ты думал, что я не узнаю?
Вопросы, кажется, ничуть не проясняют ситуацию для Оби-Вана, который кладет на тарелку последний панкейк и отставляет ее, разворачиваясь к Энакину лицом.
— Энакин, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Что происходит?
Энакин проносится через комнату, хватает Оби-Вана за локоть и утаскивает из кухни. Протесты «плита включена, ты спалишь весь дом» игнорируются напрочь.
— Вот! — рычит Энакин, беря пульт и с силой нажимая на кнопку, позволяя новостному выпуску идти дальше. — Вот что происходит! О чем ты, черт возьми, думал? Когда ты вообще нашел время на?..
Обрывая сам себя, Энакин видит, что Оби-Ван стоит, замерев, и не пытается выдернуть руку из его крепкой хватки на бицепсе. За прошедшие месяцы Энакин видел Оби-Вана в разных степенях злости: от средней раздраженности от сгоревшей на плите еды и разочарования из-за заводящегося от мелочи Трипио до откровенного гнева, в котором тот пребывал, когда Энакин ударил его сковородой и попытался сбежать. То, что он видит сейчас, не подходит ни к одному случаю, и все инстинкты Энакина кричат о необходимости найти укрытие.
— Что это? — рычит Кеноби, и от его голоса у Энакина по спине пробегает дрожь.
— Хочешь сказать, что это был не… ты? — нерешительно спрашивает Энакин, тут же понимая, что крупно облажался, когда Оби-Ван набрасывается на него.
— Что ты хочешь сказать, «это был не я»? — огрызается Оби-Ван, вырывая руку из захвата Энакина. Несмотря на то что Кеноби на сантиметр или два ниже Энакина, кажется, что Оби-Ван от злости нависает над ним. — Я несколько дней был постоянно у тебя на глазах! Где я должен был найти время на отъезд, не говоря уже о достаточно долгой дороге до Корусанта, убийстве человека и возвращении обратно так, чтобы не заметил моего отсутствия?!
Энакин отступает, съеживаясь.
— Я н-не знаю, — бормочет он. — Я просто подумал…
— Подумал что?! — рычит Кеноби. — Я не могу верить тебе!
— Ты не можешь верить мне?! Ты убил больше дюжины людей, Оби-Ван! Что, мать твою, еще я должен был думать?
— Ты должен был верить в меня больше! У меня есть определенный образец — почти рутина! Я бы никогда не начал без причины! — увлекшийся своей пламенной речью Оби-Ван, кажется, совершенно не замечает, как собаки соскакивают с дивана и несутся к входной двери. Он не слышит громкого стука костяшками по дереву или звука открывающей двери. Но Энакин все замечает. — Я думал, ты понима… м-м-пф!
Схватив Кеноби за рубашку, Энакин притягивает его ближе, накрывая губы своими и эффективно затыкая его прежде, чем Асока услышит их спор или — спасите, звезды — то, о чем они спорят.
Его смелое решение вызывает именно ту реакцию, которую он хотел: Оби-Ван окончательно отвлекается. Их спор быстро забывается в порыве поцелуя, который становится горячее куда быстрее, чем Энакин ожидал. Кеноби целует его так сильно, что у него слабеют колени, даже если именно этот поцелуй гораздо грязнее предыдущих; даже если он снова и снова говорит себе, что не собирается сдавать Оби-Вану вот так. Если бы не руки Кеноби, поддерживающие его, вцепившиеся в талию Энакина, словно тиски, он бы вряд ли устоял на ногах.
Его смелое решение вызывает именно ту реакцию, которую он хотел, но влечет за собой неожиданное последствие, подливая огонь в костер сексуального желания Энакина и, о да, ему определенно стоило бы заткнуться и просто подрочить в душе, потому что так было бы значительно менее унизительно, чем сейчас: тихий стон срывается с его губ, когда руки Кеноби соскальзывают на его задницу, благодарно сжимая ее ладонями, прежде чем прижать Энакина ближе, толкнувшись ему навстречу бедрами; Оби-Ван часто дышит ему в ухо, когда он наконец отстраняется, чтобы вдохнуть, все еще прижимаясь бедрами к бедрам Энакина; со стороны входа звучит неловкое покашливание, разрушая момент и заставляя их обоих застыть на месте.
Они все еще не отошли друг от друга (Энакин старается скрыть вернувшуюся эрекцию), когда они оборачиваются посмотреть на гостью, они выглядят одинаково пристыженными. Асока стоит в дверях, а на ее щеках застыл румянец смущения. Ей удается произнести только одно слово — тихое, еле слышное: «Отстой».
========== 14. ==========
За завтраком Энакину неловко так, как не было никогда в жизни.
Асока молчит, уплетая еду за обе щеки с еще большим, чем обычно, энтузиазмом. Она едва отрывает взгляд от тарелки, поглядывая на Энакина и Оби-Вана, занятых собственной едой. И ее глаза не задерживаются на них надолго: стоит ей только взглянуть на них, как ее щеки вспыхивают от стыда. То, что происходило, когда она вошла, висит над ними, и ей явно понадобится некоторое время, чтобы переварить увиденное в гостиной. Энакин не может винить ее, учитывая, что ему самому необходимо время, чтобы принять тот факт, что он решил выбрать оптимальным способом успокоения Оби-Вана именно петтинг в их гостиной.
Оби-Ван тоже молчит, хотя и по совершенно другой причине: не из-за стыда, а потому, что Энакин никогда не видел, чтобы ему было за что-то стыдно. Не отвлекаясь на сексуальное напряжение, которое удерживало его на грешной земле, его ум теперь возвращается к теме, которая и вызвала это маленькое представление в первую очередь. Он очевидно раздосадован новостью о подражателе, хотя Энакину еще только предстоит определиться: кто-то копирует Оби-Вана в принципе или намеревается присвоить заслуги Оби-Вана себе. Кеноби пристально смотрит в свою тарелку, беспрестанно тыча вилкой в еду и не проглатывая ни кусочка — просто раздирая беззащитные панкейки на куски. Энакин вздыхает, привыкший — с раннего детства, проведенного в нищете, — всеми силами избегать бесполезных трат, и осознает, что, доев свою порцию, через стол тянется за тарелкой Оби-Вана, уминая нарезанные кусочками панкейки, хотя уже вполне наелся. Кеноби, нахмурившись, смотрит на него, хотя сейчас уже не так зло. Он правда не злится на Энакина — только на саму ситуацию.
Энакин жалок сам по себе. Еда тяжело оседает в желудке, вызывая смутную тошноту, когда они с Асокой возвращаются в гостиную. Оби-Ван не присоединяется к ним, скрываясь наверху, и Энакину кажется, что он слышит тихое гудение в трубах, означающее, что Кеноби принимает душ. И если в обычный день он бы расстроился из-за того, что тот пропустил утренний просмотр телевизора и сеанс сплетен, — не то чтобы Энакину было что рассказать, — то сегодня он благодарен ему за пространство. После кошмарного начала дня, которое, казалось, так и норовило перерасти во что-то все более и более неловкое, он считает, что лучше судьбу не искушать. Возможно, Оби-Ван подумал о том же.
Щеки Энакина краснеют, когда Асока, как ему кажется, обходит то место, где раньше стояли Оби-Ван и он, будто это как-то ей поможет. Энакин старается не думать о том, почему поступает так же, заходя в гостиную следом за ней.
Собаки тут же прибегают к ним, когда они усаживаются на диване: Ардва вклинивается между ними, а Трипио забирается Энакину на колени. Оба пса, запоздало признает Энакин, хорошо справляются со сменой обстановки. В городе полно факторов, заставляющих Трипио беспокоиться, но обычное спокойствие дикой местности помогло ему преодолеть его стресс. Пока приступы у него случались, только когда Оби-Ван запер Энакина в ванной и вернулся в Корусант, и в один из вечеров, когда они горячо и громко спорили о чем-то. Энакин теперь даже не помнит, о чем и из-за чего они кричали, но в тот момент ему казалось совершенно естественным чувствовать разочарование от продолжительного плена у Оби-Вана. Как и Трипио, Ардва тоже в чем-то переезд помог. При надлежащих уходе и внимании души в нем не чающих хозяев он расцвел и превратился в энергичного и бойкого щенка. Осталось совсем немного последствий травматического происхождения, потому что большинство излечила минимальная забота. Единственное настоящее подтверждение того, что о нем заботились не совсем надлежащим образом, — это шрам на его передней лапке, оставшийся в том месте, где сломанная кость проткнула кожу. Асока любит шутить, что он и Энакин — близнецы, ведь у них обоих шрамы на руках, а много ли таких совпадений? Энакин так и не решился ей рассказать о том, откуда эти шрамы вообще взялись.
