Никто не позаботился переключить канал, так что по телевизору негромко продолжаются новости. По-видимому, ведущая меняла тему, пока они завтракали, а теперь вернулась к обсуждению Переговорщика. Или она вообще не говорила о другом. Это на самом деле не имеет никакого значения, напоминает себе Энакин. Важно то, что продолжается обсуждение преступлений, совершенных Оби-Ваном за последние пять лет, а Асока сидит на диване всего лишь в нескольких шагах от него, широко распахнув глаза и с интересом глядя на экран. У Энакина руки чешутся от желания переключить канал на что-то менее опасное, но она быстро перекладывает пульт, когда он тянется за ним.

— Я буду смотреть это, — ворчит она. — Пло никогда не разрешает мне смотреть криминальные передачи. Он считает, что они плохо влияют, или типа того.

— Если твой отец не позволяет тебе такое смотреть дома, то мы не должны разрешать тебе делать это у нас, — возражает Энакин.

Асока, проявляя действительно впечатляющее искусство ведения переговоров, показывает Энакину язык и засовывает пульт за ворот толстовки. Он отчетливо выпирает сквозь ткань, но дело сделано. Энакин уж точно не достанет его в ближайшее время.

На экране ведущая оставляет обсуждение предполагаемого нападения Переговорщика и переходит к описанию деталей приоритетного эпизода — убийства, которое Оби-Ван совершил, когда запер Энакина в ванной и отправился завершать цикл.

У Энакина слишком смешанные чувства из-за именно этого убийства. Когда он только услышал новости, он был зол на Оби-Вана. Это, в конце концов, совершенно логичная реакция, если ты служитель закона, а человек, с которым ты живешь уже несколько недель, уезжает и совершает двойное убийство. Но сейчас, когда он смотрит новости, он не может разозлиться так же сильно, как раньше. Не с Ардва, прислонившимся к Асоке, с высунутым языком и почти закрытыми от удовольствия глазами, потому что она почесывает его за ухом.

Лица по телевизору — точнее, то, что от них осталось, — выглядят знакомо. В реальной жизни они принадлежат тем двум мужчинам, которые напали на Энакина и Ардва в переулке недалеко от дома. Теперь же они выглядят скорее как фарш, со вкусом зацензуренные, чтобы можно было транслировать по телевидению, но передавая смысл. Согласно репортажу, тела преступников Мола и Саважа были обнаружены ранним утром после анонимного звонка в полицию, с сообщением о незаконных собачьих боях в подвале дома, находящегося всего в паре кварталов от квартиры Энакина. Полиция прибыла на вызов и обнаружила на ринге тела мужчин, оказавшихся организаторами боев, и дюжину собак, которых ловко развели по клеткам, чтобы они не поранили друг друга. Сообщением от Кеноби оказалась простая, оставленная на грязных трибунах, поздравительная открытка с изображением собаки в прыжке и надписью «Выздоравливай!», крупными буквами выведенной на лицевой стороне. Энакин не думает, что Квинлану шутка покажется настолько же смешной, как и Оби-Вану.

Согласно заключению судмедэксперта, мужчины были обездвижены, но находились в сознании, когда их приволокли на собственный ринг. После освобождения из клеток голодные собаки сделали то, что обычно такие собаки и делают. Судмедэксперт признал, что им очень повезло, что у них были ДНК мужчин, оставшиеся от их предыдущих дел, потому что на телах после того, как собаки закончили свою работу, не осталось почти ничего, что можно было бы идентифицировать. По мнению Энакина, они получили именно то, что заслуживали, и именно поэтому у него очень смутные чувства. Разве плохо, что эти люди умерли, только чтобы удовлетворить чудовищную жажду, от которой страдает его сосед? Конечно. Не нравится ли ему то, что именно эти двое умерли от рук Оби-Вана, а не любой другой невинный наблюдатель? Конечно нет.

Иногда, думает он, просто приходится фокусироваться на хорошем.

Ведущая уступает место метеорологу с прогнозом погоды, и тот факт, что Энакин Скайуокер, выдающийся детектив, пропал несколько месяцев назад, снова упускается. И хотя Энакину хочется вздохнуть от облегчения — никаких больше неприятных открытий для Асоки сегодня, — чувство, что его предали, никуда не уходит. Он посвятил службе несколько лет своей жизни. Управление могло хотя бы мельком изучить его внезапное исчезновение, а не просто списывать это на психоз. Он думал, что заслуживает хотя бы этого.

Был ли он настолько не важен для них? Так легко задвинутый на второй план? Настолько заменимый, что они списали его со счетов, словно безнадежное дело, не стоящее настоящих усилий, потраченных на его поиски? Это беспокоящая мысль. Энакин считал этих людей своими друзьями — ну или хотя бы преданными ему. И тем не менее они ничего не сделали. Они ничего не сделали, а Асока смотрит на него так, будто он на что-то ее вдохновляет. Оби-Ван — так, будто он его вселенная. Они — среди всех людей — скучали бы по нему, если бы он внезапно исчез из этого места.

В отчаянной попытке отделаться от этих мыслей Энакин легонько сталкивает Трипио с колен и резко кидается к Асоке, которая громко визжит, когда он пытается ее пощекотать. Она соскальзывает с дивана, пытаясь убежать на другой конец комнаты, прижав пульт к себе, чтобы он не вывалился из-под толстовки, но ей не удается далеко уйти.

— Энакин! Нет! — верещит она, когда он ловит ее, сжимая ее бока, чтобы она не извивалась в попытке вырваться. Ее старания безуспешны, и Энакин, наконец поймав ее, переворачивает ее вверх тормашками, чтобы вытрясти пульт. Хотя он немного потерял в весе в первые несколько недель — все-таки тревожность не позволяла легко принимать пищу, — он вернулся к прежнему состоянию теперь, да и Асока не настолько тяжелая даже для девочки своего возраста. — Скайрокер!

— Надо было просто отдать мне пульт, Шпилька, — упрекает он ее, когда пульт выскальзывает из-под толстовки и падает на пол.

Собаки, когда Энакин усаживает Асоку обратно, забираются на нее, вылизывая лицо и шею и заставляя снова истерически смеяться. Энакин на это только хмыкает, подбирая свой приз и переключая каналы в поисках какой-нибудь другой программы, пока Асока пытается выбраться из-под собак.

Лестница скрипит, извещая о возвращении Оби-Вана, и его резкий свист заставляет псов метнуться к куче одеял в углу, который был назван «их местом». Осматривая Оби-Вана, Энакин понимает, что тот одет слишком аккуратно для ленивого дня дома. В одной руке у него бумажник, в другой — ключи от машины. Энакин с подозрением прищуривается, при этом зная, что Оби-Ван все понимает, потому что тот старательно избегает его взгляда. Очевидно, ему все-таки бывает стыдно. Жаль, что он не чувствует смущения за то, за что обычному человеку было бы неловко — ну, скажем, за хладнокровное убийство шестнадцати людей или похищение или удерживание своего соседа в хижине посреди леса несколько месяцев подряд.

— Тебя подвезти, Асока? — спрашивает Кеноби, надевая пальто. — На улице немного морозно, а мне все равно по пути.

— И куда ты направляешься? — перебивает Энакин, прежде чем Асока успевает ответить.

— Мне нужно съездить в Корусант кое-зачем, — отвечает Оби-Ван, но Энакин слышит нерешительность в его голосе. — И нам нужны продукты.

Повисает напряженная тишина, и Асока неловко прокашливается.

— Я буду очень рада, Оби-Ван, — говорит она. — Может, мне пока завести машину?

— Отличная идея, Асока, — тянет Энакин, а Кеноби еще хватает наглости выглядеть так, будто его предали, когда она намеревается уйти, оставляя его наедине с рассерженным Энакином. — Мне все равно нужно сказать Оби-Вану пару слов перед его отъездом.

Она кивает и забирает ключи у Оби-Вана, прежде чем накинуть пальто и выскользнуть на улицу. Оби-Ван перестал сливать бензин после его первого возвращения из Корусанта, когда Энакин случайно доказал, что не собирается никуда уходить, так что теперь им не нужно беспокоиться о том, что машина не заведется и Асока прибежит обратно.

— Почему тебе вдруг понадобилось в Корусант? — спрашивает Энакин, позволяя подозрениям закрасться в его тон. — Надеюсь, это не из-за подражателя?