Упорядоченные ряды фотографий с мест преступлений, сразу под ними — информация о жертвах — едва ли настолько неожиданных, как ожидали детективы. Энакин был частью расследования с самого начала и работал над первыми четырнадцатью случаями с тем или иным успехом. Ну а что до последних убийств — что ж, некоторые несчастные жертвы оказывались сначала в хижине, а не на месте их последней демонстрации, где бы Оби-Ван в итоге ни решал их оставить. Это не повторялось с ужасающим постоянством — случалось только в те моменты, когда Кеноби требовалось достичь по-настоящему замысловатых деталей в его творческих порывах, но Энакин все равно был свидетелем.

Однако он не мог не заметить, что фотографии шедевров Оби-Вана перемежаются с теми, на которых запечатлены определенно не его творения. Кому-то, хуже Энакина знакомому с его работой, показалось бы практически невозможным вычленить их рядов снимков, но Энакину различие бросилось в глаза. Немного неровные порезы, плавные линии, необычное место демонстрации; эти преступления принадлежали совсем другому киллеру, несмотря на жуткое сходство. Эти преступления были целенаправленно совершены, чтобы имитировать стиль Оби-Вана.

Энакин подходит к доске, вытягивая сцепленные наручниками руки таким образом, чтобы можно было сдвинуть фото и соответствующую им информацию на свободное место на доске. Его действия привлекают внимание детективов, внимательно следящих за тем, как он пересортировывает их данные.

Когда он заканчивает, скользя руками над фотографиями, которые, как он знает, принадлежат к совсем другой категории, на свободном месте оказывается полдюжины снимков. Часть его хочет оставить их так, позволить упустить их из виду и приписать к другим успешным делам Оби-Вана, но чем меньше на нем будет висеть убийств, тем меньше вероятность того, что суд вынесет жестокий приговор, если Оби-Вана, видят звезды, вообще когда-нибудь поймают. Кеноби с радостью бы ответил за это преступление, но…

— Что ты делаешь, Скайуокер? — спрашивает Квин, поднимаясь из-за стола, и подходит к Энакину сбоку, кладя руку ему на плечо, намереваясь посмотреть, что же тот сделал. Его прикосновение заставляет Энакина, не привыкшего к контактам ни с кем, кроме Оби-Вана, Асоки и еще парочки местных жителей, которых он встречал во время его нечастых прогулок вниз по горе, поспешно и испуганно отойти на шаг назад. Ему кажется, что он замечает боль в глазах Квина, но тот быстро принимает прежний вид. — Что здесь происходит?

— Оби-Ван не убивал этих людей, — говорит ему Энакин.

Квин поднимает брови в изумлении:

— Я думал, ты отказался говорить о том, что сделал Кеноби.

— Я не говорю о том, что он сделал, — фыркает Энакин. — Я говорю о том, чего он не делал.

— А-а, — тянет Квин, весело ухмыляясь. Он явно понял тактику Энакина. Пока он отказывается говорить о Кеноби, маленькая часть его — та, что все еще детектив, — цепляется за его совесть, заставляя дать его бывшим коллегам хоть что-нибудь. Он не рассказывает о Кеноби прямо. Это ведь не считается предательством? — Ну, давай тогда поговорим о том, чего он не совершал. Почему ты думаешь, что не он убивал этих людей?

— Детали совсем другие. Порезы не такие аккуратные, да и выполнены они не тем ножом. Оби-Ван бы никогда не стал действовать так грязно.

— Думаешь, подражатель?

Энакин смотрит, как Квинлан большим пальцем проводит по фотографиям с преступлениями подражателя.

— Определенно.

— Ты уверен, что он не сделал это в спешке? — спрашивает Секура из-за своего стола. — Ты не можешь знать обо всех его жертвах, даже если жил с ним.

— К моменту, когда эти люди умерли, мы уже спали вместе. Я бы хотел думать, что я бы заметил, если бы его не было ночью, — огрызается Энакин. Квинлан резко поворачивается к нему, широко распахнув глаза на это заявление, и по лицу Энакина расползается румянец, когда до него доходит, как это прозвучало. — То есть… — запинается Энакин, — у нас не было секса или чего-то такого. Мы просто спали в одной кровати.

Взгляд Квина кажется недоверчивым после жалкого объяснения Энакина, но он больше ничего не говорит. Вместо этого наблюдает, как Энакин наклоняется и среди коллекции убийств Кеноби снимает одну из фотографий, на которую он пристально глядел ранее, и бережно держит ее в пальцах.

— Так нам теперь нужно будет найти еще одного киллера, когда мы закончим с тем, что натворил Кеноби?

— Нет, — вздыхает Энакин, — вы его уже нашли.

— Он мертв?

— Да.

— Мы даже не знали, что подражатель вообще был. Кеноби умный малый. Почему он просто не отступил и не позволил ему взять все на себя, когда мы бы наконец его нашли?

Энакин кривится от одной только этой мысли. При том, как хорошо было бы избавить Оби-Вана от подозрений, он не может даже представить, что бы случилось, если бы Оби-Ван позволил кому-то взять ответственность за его работу на себя.

— Потому что Оби-Ван убивал не просто так. Причины могли быть странными, но он обдумывал каждое свое решение. То, что делал этот человек, было… — он пытается подобрать слово, — плагиатом. Если бы он позволил ему взять ответственность, это бы лишило смысла все то, что он делал.

— Поэтому Кеноби убил его?

— … Вроде того…

— Что ты имеешь в виду под «вроде того»?

Закусив губу, Энакин пялится на фотографию, вместо того чтобы встретиться взглядом с Квинланом. Он не может — не так. Не при том, что он должен сказать.

— Оби-Ван забрал его тело и выставил напоказ, но он не убивал его, — признается Энакин. Снимок в его руке сминается от внезапно сильной хватки. — Квин… Я убил его.

========== 13. ==========

Год назад

Энакин просыпается как обычно: позади лежит Кеноби, подперев голову рукой и смотря так, будто Энакин — самое очаровательное создание из всех, что он когда-либо видел. Может быть, так и есть: Энакин большую часть совместно проведенного времени понятия не имеет, что происходит в его голове. Он знает только то, что он очень — очень — хочет, чтобы Оби-Ван это прекратил. Однако когда Энакин выразил свои опасения, тот просто постарался смотреть украдкой — и стало еще хуже. Теперь же они вернулись к тому, откуда начали. Энакин хотя бы не отшатнулся от него сегодня. Это большой прогресс. Пугающий, но все равно прогресс. Он может жить без ежеутреннего сердечного приступа, спасибо.

— Что? — ворчит Энакин, и от его привычной ненависти к утрам голос звучит особенно искренне.

Оби-Ван невозмутим, выражение его лица меняется с благоговения на что-то, в чем можно было бы распознать очарованность, если он — охотник — вообще способен быть очарованным.

— Ты такой красивый… — мурчит он, отводя спутанную прядь с лица Энакина.

Теперь уже тот отшатывается, и это, вероятно, худшее его решение в жизни — сразу после того, как он сказал Асоке, что он парень Оби-Вана. Оба этих решения, однако, находятся катастрофически ниже дружбы с Оби-Ваном, занимающей первую позицию, но об этом даже упоминать не стоит.

Пальцы Кеноби путаются в его волосах, наклоняя голову Энакина в одну сторону и выставляя напоказ его горло. С губ срывается непроизвольный скулеж, когда горячее дыхание Оби-Вана касается бледнеющих засосов на коже. На мгновение ему хочется воспротивиться — хочется попытаться отстраниться на этот раз. Но идея быстро отходит на второй план — так же быстро, как приближается Кеноби. Должно быть, он заранее почувствовал напряжение Энакина.

— Ну-ну, — мягко упрекает Кеноби, свободной рукой обвивая горло Энакина и сжимая его достаточно сильно, чтобы дышать стало тяжело. Энакин знает, что Кеноби не убьет его, но его все равно обдает волной страха, когда легкие изо всех сил стараются набрать воздух сквозь пережатые дыхательные пути. — Нам обоим будет легче, если ты не станешь сопротивляться. Ты знаешь, я просто счастлив сделать это так.

О, Энакин-то знает. Энакин помнит то, что было, наверное, самой унизительной неделей из всех, что он провел здесь, почти позволив Оби-Вану похитить себя. В те дни Кеноби впервые обнаружил, о чем Энакин обмолвился Асоке, и утверждал, что метки Энакина — вопрос первостепенной важности для поддержания их легенды о том, что они пара. Все еще злящийся на него за то, что он продолжил цикл и уехал, оставив его запертым в ванной, Энакин был категорически против этой идеи.