Энакину хочется кричать от этого.
Но он не кричит, потому что не смеет больше задерживаться. Вместо этого он выходит из ванной и спускается вниз, внимательно глядя вокруг в поисках возможных опасностей и путей побега. Утром у него было время исследовать первый этаж, потому что после их потасовки его сразу отправили в спальню.
Бесцельно слоняясь по домику, идя на шум звякающей посуды и запах чего-то готовящегося, он обнаруживает уютную гостиную и столовую. Обе комнаты декорированы такими же обшарпанными вещицами, как и главная ванная. В то время как основная спальня была переделана, чтобы больше соответствовать вкусам Кеноби, весь дом выглядел почти так же, как во времена его юности.
В каждой комнате есть широкое, красочное окно, и Энакин совершенно не сомневается, что все они так же плотно закрыты, как и те, что наверху. У него возникает идея выскочить на улицу, пока Оби-Ван не следит за ним, но его обувь пропала где-то между моментом, когда он потерял сознание, и моментом, когда он очнулся в машине. Энакин не испытывает никакого желания отморозить себе пальцы при необдуманной попытке побега или столкнуться с последствиями, которые непременно нагрянут после того, как его вновь поймают. Побег босиком будет просто глупостью.
Наконец он обнаруживает источник звуков: Оби-Ван на кухне, пропускает что-то через дуршлаг над раковиной. Он стоит спиной к Энакину — прекрасная возможность, если бы, осмотревшись, Энакин не обнаруживает, что в кухне нет ни единого острого предмета, которым он мог бы его ранить. Единственный нож лежит на стойке рядом с бедром Кеноби. Что за кухня без стойки с ножами?
— Я позволил себе убрать все, что ты мог бы использовать в… неблагоприятных целях, — говорит Оби-Ван, должно быть, услышав, как вошел Энакин. Он ставит кастрюлю в раковину и показывает на шкафчик — видимо, запертый, будто это какая-то экстремальная версия защиты от детей. — Ключ будет храниться только у меня. Пожалуйста, ничего не придумывай. Я выбрал этот замок как раз за то, что его трудно взломать.
Энакин фыркает:
— Уверен, так и было.
Он проходит в кухню и усаживается на стул рядом с островком посреди комнаты, смотря, как Оби-Ван продолжает суетиться. Ардва и Трипио вертятся у него под ногами, дожидаясь, пока что-нибудь упадет на пол, чтобы тут же это съесть. В кастрюльке на печке, кажется, кипит соус маринара, и откуда-то сильно пахнет чесноком. Значит, паста — что-то простое и легкое в приготовлении, учитывая нехватку времени. У Энакина предательски урчит в животе. Оби-Ван кидает на него взгляд через плечо, раскладывая еду, и на его лице — понимающее выражение, от которого Энакин краснеет.
— Держи, — говорит Кеноби, ставя перед ним пластиковую тарелку со спагетти и кусочком чесночного хлеба. Вилку он ему дает пластиковую, и Энакин скептически вскидывает бровь. — Мы доберемся до настоящей посуды.
Наверняка Оби-Ван ничего не добавил в еду, учитывая, что Энакин смотрел, как он ее раскладывал, но его попытка поесть проваливается, когда Оби-Ван ставит свою тарелку около тарелки Энакина, явно намереваясь сесть на стоящий рядом с ним стул.
— Соус просто из банки, но сегодня у меня не было сил сделать…
Кеноби едва успевает сесть, когда Энакин соскальзывает со своего места, забирая тарелку с собой и направляясь в ближайшую комнату. Он слышит пренебрежительный вздох, выбегая из кухни в столовую и садясь за небольшой квадратный стол, который он заметил раньше. С каждой стороны стоит по одному стулу, и значит, Оби-Вану не удастся сесть слишком близко — определенно не так близко, как они сидели за тем островком, касаясь друг друга.
— Это лишнее, знаешь, — говорит Оби-Ван, входя в столовую и неся в руках свою тарелку и две бутылки воды. Собаки следуют за ним. — Я уже сказал тебе — даже несколько раз, — что я не намерен причинять тебе боль.
— У нас с тобой разные понятия о причинении боли, — бормочет Энакин, сердито глядя на него, прежде чем зачерпнуть очередную вилку пасты. В конце концов, он хочет есть.
Сев прямо напротив, Кеноби ставит одну бутылку с водой так, чтобы Энакин мог дотянуться до нее. Тот быстро меняет местами свою бутылку и ту, что Оби-Ван поставил рядом с собой. Подозрительно щурится, отвинчивая новую крышечку. Когда никакой реакции со стороны Оби-Вана не следует, Энакин решает, что вода безопасна, и делает глоток, наслаждаясь влагой в пересохшем горле. Остаток ужина проходит в тишине, после того, как Энакин не отвечает ни на одну попытку Кеноби завести разговор.
Его спокойствие кажется Энакину подозрительным, но он не думает об этом, пока не становится слишком поздно. Он рывком встает из-за стола, намереваясь выбросить свою тарелку и вернуться в главную ванную, вот только ему не удается достичь своей цели. Мир вокруг опасно крутится вокруг своей оси, вызывая знакомое тошнотворное ощущение. Кеноби даже не встает из-за стола, когда Энакин плюхается обратно в кресло, теряя баланс, но хотя бы, приличия ради, выглядит немного запуганным, когда Энакин бросает на него взгляд — взгляд обманутого человека.
— Какого черта? — выдыхает Энакин. — Ты сказал…
— Мои извинения, Дорогуша, — вздыхает Оби-Ван, и тон его голоса действительно похож на извиняющийся. — Я знаю, что я сказал. Однако ты был на нервах весь вечер, а мне все еще нужно осмотреть твою руку. Нам обоим будет проще, если ты не будешь сильно сопротивляться осмотру.
Он встает, собирает тарелки и бутылки. Кеноби и не прикоснулся к своей — деталь, которую Энакин не заметил ранее, сосредоточенный на облегчении от утоленного голода и жажды. Скорее всего, в обе бутылки был подмешан наркотик — легкий способ добиться желанного результата вне зависимости от того, какую бутылку, выберет Энакин.
— Если тебе станет легче, я не добавил слишком много, чтобы ты отключился. Только чтобы ты расслабился.
— Иди к черту, — огрызается Энакин. В глазах плывет, пока он смотрит, как Оби-Ван уходит на кухню.
— Все там будем в свое время, — громко отвечает тот.
Когда он возвращается, Энакин изо всех сил старается бороться. Это так же бесполезно, как и в прошлый раз, но он заставляет Кеноби выглядеть так жалко, как только может, заставляя тащить его из столовой в гостиную, вынуждая его следить, чтобы Энакин не запинался своими конечностями о плетущихся позади собак. Оказавшись на диване, он сползает на подушки и недовольно смотрит, как Оби-Ван ищет что-то в ближайшем шкафчике. Ардва сворачивается у ног Энакина, не в силах сам залезть на диван из-за шины, пока Трипио усаживается между подлокотником и Энакином. Тот чувствует, что его ноги слишком слабы, чтобы попытаться встать или убежать, пока Кеноби стоит к нему спиной.
— На самом деле я не понимаю, из-за чего ты так сильно злишься, — говорит Оби-Ван, садясь на диван рядом с Энакином с аптечкой в руках. — Многие были бы рады убежать от хаоса их жизни.
— Они делают это осознанно. У меня не было выбора.
Энакин наблюдает за тем, как Кеноби осторожно осматривает порез на руке, снова проходя через деликатный процесс очистки и перевязки. Он тщательно убирает любую грязь антисептиком, прежде чем закрыть порез бинтом.
— Придется понаблюдать за этим, — бормочет он больше себе, чем обращаясь к Энакину. — Выглядит так, словно туда могла попасть инфекция…
Приглаживая ленту на бинте, Кеноби смотрит на Энакина, сверкая глазами и ловя его руку между своими. Он подносит ее к лицу, прижимая губы к костяшкам, пока Энакин не дергается неуклюже, вырываясь из его хватки и рыча: «Не трогай меня!».
Кеноби суетливо отпускает его со странной улыбкой на губах. Он садится на свое место, вытаскивая пульт откуда-то — этого Энакин не видит, — и включает телевизор, висящий прямо над камином.
— Однажды, Энакин, ты не попросишь меня останавливаться, — уверенно заявляет Оби-Ван, перебивая новости, звучащие с экрана.
Энакин не знает, как на это ответить, поэтому молчит. Трипио кладет голову ему на колени, ища ласки, и он гладит его непослушными пальцами, обещая себе, что не позволит этому дню настать.
