В конце концов, он дочитывает только до первой секс-сцены — несколько абзацев витиеватой прозы и такого количества метафор для названия члена, что Энакин вообще не знал об их существовании, — прежде чем он хватает страницу и вырывает ее из книги. Звук действует удовлетворяющее, и он с улыбкой смотрит на то, как страничка летит на пол. Поэтому он вырывает следующую и еще одну, пока весь пол не оказывается усеян вырванными страницами, а в руках не остается только пустая обложка. Энакин проделывает то же самое с остальными книгами и получает удовольствие от того, что уничтожает подарки Кеноби.
Когда он заканчивает, ему снова скучно, и он решает порыться в шкафчиках. Там обнаруживается стопка полотенец, принадлежности для бритья (без лезвий) и, под раковиной, распечатанная коробка презервативов с истекшим сроком годности. Энакин пытается не думать об этом — об Оби-Ване, заманившем несчастную, ничего не подозревающую жертву в хижину и в кровать. Особенно при том, что примерно неделю назад он и сам бы с радостью сыграл эту роль. Это дико — то, как быстро может измениться чья-то жизнь. Рассеянно он думает: позволил бы Оби-Ван ему уйти, если бы они переспали вечером после пресс-конференции, или он бы оказался в такой ситуации гораздо раньше.
Мысль о том, чтобы помыться, приходит ему на ум; он не подпускал Кеноби к себе, чтобы тот сменил ему повязку, и из-за этого, скорее всего, может случиться заражение, но он тут же отбрасывает эту идею. Он вытаскивает из ванны все, сооружая что-то похожее на преграду. Оби-Ван к тому же не дал ему сменной одежды. Поэтому нет никакого смысла мыться, чтобы потом снова влезть в ту же грязную одежду, а он точно не собирается сидеть здесь в чем мать родила, зная, что его похититель считает его привлекательным. Это только навлечет проблемы.
К моменту, когда у него заканчиваются все возможные развлечения, Энакин понятия не имеет, сколько сейчас времени или как долго Кеноби отсутствует. По внутренним часам он чувствует, что сейчас что-то между поздним днем и ранним вечером, но кто знает, так ли это. Руку неприятно тянет под полинявшей повязкой, но не так уж сильно, благодаря болеутоляющим.
Энакин со вздохом забирается обратно в ванну и усаживается там, дожидаясь прихода Кеноби.
***
— Ты был занят.
Энакин выглядывает из ванной и смотрит на Оби-Вана, стоящего в дверном проеме с Ардва на руках и висящим на запястье пакетом из магазина и оглядывающего беспорядок, устроенный Энакином. Он одет в соответствии с погодой: черная куртка и не сочетающиеся с ней выцветшие синие джинсы. Вокруг шеи у него повязан шарф, который он еще снял, вероятно, из-за того, что он держит свернувшегося песика на руках. Щеки Оби-Вана розовеют от мороза, волосы спутаны ветром, а губы изогнуты в веселой усмешке при виде бардака в ванной. Энакин бы посчитал весь его облик вполне привлекательным, если бы не впечатляющий фингал под глазом, оставшийся от утренней потасовки, и, знаете, того, что он серийный убийца.
Он так хотел, чтобы Оби-Ван вернулся и развеял его скуку, но вот он здесь, и Энакин хочет, чтобы тот исчез. Забавно, как это работает.
Оби-Ван опускает Ардва, и Энакин осматривает его новую шину. Она голубого цвета и тянется от сгиба вниз, обвивая лапу. Ардва ковыляет к ванне, виляя хвостом, и выжидающе смотрит на Энакина. Тот не может ему помочь, только перегнуться через бортик и потрепать его между ушек, как тот и хотел.
— На твоей одежде нет крови, полагаю, ты никого не убил, пока тебя не было, — презрительно усмехается Энакин.
— Не глупи, Энакин, — хмыкает Оби-Ван, наклоняясь, чтобы поднять ближайшие к двери страницы. — Я только вчера расправился со своей последней жертвой, если ты помнишь. Пройдет неделя-другая, прежде чем мне захочется снова. Может, даже дольше, потому что теперь я могу заниматься тобой.
Энакину… правда не нужно было это слышать. На самом деле Энакину не нужно слышать ничего, что Оби-Ван мог бы сказать сейчас. Особенно его расстроенный комментарий о том, что Энакин не съел свой ланч.
Посмотрев на Кеноби, он обнаруживает, что тот держит в руках тарелку с ланчем, откопанную из-под вырванных страниц. Если сэндвичи до этого выглядели грустно, то теперь они выглядят по-настоящему жалко, с засохшим хлебом и заветрившимся маслом. Оби-Ван выглядит не лучше, смотря то на Энакина, то на еду, обеспокоенный тем, что Энакин отказался от его дерьмового предложения.
— Я не хотел есть, — бормочет Энакин, прячась в ванне как можно ниже. Ардва скулит от потери контакта, но ему придется смириться. Если Оби-Ван собирается настаивать на разговоре, то Энакин, пожалуй, обойдется без взглядов на него.
Снова шуршат листы, и Энакин предполагает, что Оби-Ван ищет бутылку с водой. Теория подтверждается, когда он слышит удивленное «Ты и не пил ничего!» с другого конца комнаты.
— В последний раз, когда я пил из твоей бутылки, в ней были наркотики.
— Тогда у меня была причина. Какой смысл делать это сейчас?
Энакин презрительно фыркает:
— Как я должен догадаться, что происходит в твоей голове?
— Энакин, это вредно для здоровья! — восклицает Оби-Ван. — Ты ничего не ел со вчерашнего дня, ничего не пил, не позволил мне поменять повязку раньше. Ты пытаешься убить себя?
— Это куда лучше, чем проводить все дни запертым в ванной, пока тебе не станет скучно и ты не убьешь меня сам.
Оби-Ван рычит от раздражения, но больше с Энакином не спорит. Он опускает что-то на пол — судя по шуршанию пластика, пакет из магазина.
— Я принес тебе чистую одежду, тебе нужно в душ. В ванной в зале я поставил все, что тебе может понадобиться, потому что в этой ты, похоже, намерен поселиться.
— Все было бы иначе, если бы ты выделил мне мою комнату… — перебивает Энакин, но Кеноби продолжает так, будто не слышал ни слова.
— Я буду внизу, приготовлю ужин. Буду признателен, если ты после душа спустишься вниз, чтобы что-нибудь съесть и дать мне осмотреть твою рану.
— А если не спущусь?
Взглянув на него впервые после того, как он принес еду, Энакин видит в глазах Оби-Вана гнев. Ему откровенно не нравится вся эта ситуация, смысл которой лишь в том, что он намерен сохранить Энакину жизнь, несмотря на то, как странно это желание.
— Так или иначе я перевяжу твою руку вечером, — шипит Оби-Ван. — От тебя зависит, сделаем мы все по-хорошему или по-плохому. Сейчас — в душ, и скоро увидимся внизу.
Кеноби уходит, и Ардва ковыляет за ним.
***
Перетащить собственное тело под теплые струи воды — самое тяжелое, что Энакин когда-либо делал, а он, вообще-то, когда был подростком, победил действующего чемпиона, Себульбу, в гонках. Оби-Ван уже открыл дверь снаружи, но ванная все еще вызывает иллюзию безопасности. Энакин не решается разрушать это ощущение, пересекая границы терпения Кеноби, потому что он не знает, как долго значит его «скоро», и не сомневается в том, что тот вытащит его силой, если подумает, что он долго возится. Береженого бог бережет.
Энакин вытирается и переодевается в принесенную ранее одежду, взъерошивая волосы и осматривая себя в зеркале. От увиденного он испытывает странное чувство разочарования: он не выглядит как пленник. Одежда не порвана, щеки не запали от голодания, взгляд осмысленный. Даже последствия их утренней драки почти не видны. Конечно, Кеноби заботился о нем всего лишь день, впереди еще много времени, чтобы появились все эти признаки, но маленькая часть Энакина хочет, чтобы они уже были. Это бы упростило ситуацию.
Он выглядит скорее как гость, чем как жертва. Оби-Ван обеспечил его пижамными штанами и простой футболкой. Штаны длинные и мягкие, низко сидят на бедрах и тащатся по полу; ткань футболки приятная на ощупь, когда она касается его кожи, футболка маловата ему. Вещи, очевидно, были выбраны тщательно, не слишком теплые и не слишком холодные, в соответствии с любимой черно-серой цветовой гаммой Энакина. Он выглядит так, будто сам решил быть здесь — будто все в порядке. На самом деле единственное, что выдает, что что-то не так, это светлые следы на его запястьях, оставшиеся от оков той ночью в машине, или уродливая, покрасневшая рана на руке, в которой Оби-Ван даже не виноват.
