– А у тебя? – тихо спросила Вера.

– Здесь вопросы задаю я! – повысила голос Крашенинникова. Голос у неё был зычный, с хрипотцой. – Твоё дело отвечать! Но тебе скажу. У меня был любимый человек. Мы встречались пять лет. Мы любили друг друга. Да, да, не ухмыляйся. И он меня любил. Он был женат, но мечтал развестись, потому что жена у него была – сука и «бэ», каких мало. Да, да… – она уставилась на Веру своими змеиными глазами. – Она из деревни, выскочила за него по расчёту, и мечтала, чтоб он умер. А она бы в его квартире предавалась разврату…

Крашенинникова отвернулась, спрыгнула со стола, помолчала, потом резко повернулась к Вере и крикнула ей прямо в лицо:

– Отвечай, мерзавка, как ты убила мужа?! Давай, всё по порядку, ну?!

– Не понукай, не запрягла, – ответила Вера, не повысив голоса. – Расскажи лучше ты, как с моим мужем спала? Мне интересно послушать.

Вера задала этот вопрос не случайно. Она заметила, что проводится видеозапись допроса. Такое бывало, по просьбе высшего руководства. Чтоб показать на совещании. Ей было важно скомпрометировать Крашенинникову, чтоб иметь шанс поменять следователя. Людмила её раскусила и выключила камеру.

– А теперь поговорим без протокола, – зловеще прошипела она, заперла кабинет и взяла в руку резиновую дубинку. – Да, я спала с твоим мужем…

– Сочувствую, – улыбнулась Вера.

– Себе посочувствуй, Севастьянова! За четыре доказанных убийства, за организацию притона, за подделку документов и другие фокусы! Ты из тюрьмы никогда не выйдешь! Я тебе гарантирую! Только седой старухой! Или ногами вперёд. Левицкая сдала тебя с потрохами. Она сотрудничает со следствием. Она два года получит, а ты пожизненное. Понимаешь, пожизненное! И поделом. Вот тебе, тварь! Вот тебе за моего Денечку!

Удары посыпались Вере на спину, на плечи. Она нагнулась и прикрыла руками голову. Крашенинникова била её неумело, по-женски, но с воодушевлением.

Потом отдышалась, убрала дубинку в шкаф и включила видео. И спросила низким казённым голосом:

– Не стесняйтесь, рассказывайте, Севастьянова, как убили мужа? Как посмели поднять руку на кристально чистого человека, на лучшего нашего работника, на следователя по особо важным делам, майора полиции Дениса Петровича Козлова?

– А пошла ты!.. – Вера отвернула покрасневшее лицо к окну.

– Признаёте ли вы себя виновной в убийстве мужа? – железные нотки послышались в и скрипучем голосе Крашенинниковой.

– Сказала, отстань! Ничего я тебе не скажу! – повысила голос Вера.

– Ш-ш-шлюха, – прошипела Людмила. Казалось, она сейчас выпустит жало.

– Сама шлюха, – равнодушно бросила Вера и тут же получила увесистую пощёчину. Крашенинникова уже плевала на камеру. Она била подследственную наотмашь. Ударила раз, другой, третий. Она знала, что ей за это её не накажут. Ну, вышла из себя. С кем не бывает? И продолжала хлестать Севастьянову по щекам.

Вера терпела, терпела, потом не выдержала. Вскочила со стула и правой рукой вцепилась любовнице мужа в волосы, а левой стала водить по лицу, размазывая косметику. Людмила завопила во всю мощь своего сиплого контральто. На её крики прибежала охрана, и следователя с подследственной растащили. Вот за что Вера Севастьянова очутилась в карцере. Теперь ей предстояла новая встреча с этой гестаповкой, и она, конечно, нервничала.

Сопровождавшая её охранница, коротконогая бабища в форме, с низким задом и каменным бюстом, скомандовала басом:

– Стоять!

Вера остановилась. Охранница приоткрыла дверь кабинета следователя и вежливо доложила, что Севастьянова доставлена. Потом толкнула Веру в бок и грубо приказала:

– Иди.

Вера вошла. Она ожидала снова встретиться с Крашенинниковой, но вместо неё за столом сидел другой следователь. Это был достаточно высокий, атлетического сложения мужчина, лет тридцати шести, гладко выбритый, пахнущий дорогим парфюмом. Под синей формой у него была кипенная рубашка с узеньким чёрным галстуком. У него было чуть располневшее, но всё равно очень красивое лицо. Лицо мужчины, в самом расцвете лет, благополучного, любимого и довольного жизнью. Усталость глаз и скептическая складка возле губ справа не портили, а скорее усиливали это впечатление. Рядом с ним на стуле сидела адвокат Виктория Андреева. Она что-то тихо объясняла мужчине. Увидев Веру, она поднялась и поспешила навстречу своей клиентке.

– Пока вы неделю болели, я подала ходатайство, и вам поменяли следователя, – зачастила она, с сочувствием оглядывая Веру. – Оказывается, Крашенинникова – лицо заинтересованное, она была любовницей вашего мужа. Поэтому её отстранили. В Москве Денис Петрович был хорошо известен. Со многими дружил. Поэтому пригласили следователя из Питера.

– Правдин, Владимир Николаевич. Ваш новый следователь, – встал и представился мужчина, когда Андреева подвела к нему Веру. Вера глазам своим не поверила. Перед ней был Володька Правдин! Её витязь, добрый молодец, герой несостоявшего романа! Андреева засобиралась домой. Она твердила что-то про заболевшего ребёнка, обещала прийти завтра в это же время, а Вера стояла и смотрела в пол. Она боялась взглянуть на Правдина и думала только об одном: узнал он её или нет. Похоже, нет, не узнал. Да и как было узнать? Ведь прошло целых четырнадцать лет. Он и в институте её не замечал. Правдин учился на последнем курсе, а Вера только что поступила и ничем не выделялась в однородной толпе первокурсниц. Они двух слов тогда не сказали. Вера любовалась Владимиром издалека, он был мужчиной её мечты. Не более того. Кажется, не узнал. Это вселяло надежду. Раз они не были знакомы ранее, значит никаких личных счётов, значит, дело будет вести именно он. Хорошо это или плохо, Вера пока не знала, но рада была уже тому одному, что их развели с Крашенинниковой.

– Я ознакомился с материалами, – сказал следователь, подавляя зевок. Вера подумала, что, наверное, ему только вчера объявили о командировке. И он ночным поездом выехал в Москву. Это самый удобный поезд. Вечером сел, утром на месте. В дороге, конечно, почти не спал, читал документы, справки, заключения экспертов, потому и мутноватый взгляд, и мешки под глазами. Но всё равно он был чертовски хорош. С годами он стал матёрей, увереннее в себе, «набрал весу», как говорила Верина мать. Марья Ивановна каким-то чутьём догадывалась, что дочь не очень счастлива в браке и любила повторять, что мужик – овощ долгой зрелости. В молодости, былинка, а чем старше, тем стебель у него крепче. Как нальётся соком, гляди в оба, что его другая не увела. Но Вера не могла представить себе, что Денис когда-нибудь из цыплёнка превратится в мужчину. К тридцати годам у него разве что брюшко появилось, а шея, руки, ноги остались тонкими, как в год их женитьбы. И волосы стали вылезать. Лет через пять – шесть лет точно бы облысел. Но маска его лица с годами не менялась. Маска душевного улыбчивого паренька, мальчика из хорошей семьи. Одна Вера знала, что Денис, в самом деле, злой, упрямый, истеричный и мстительный…

– Я ознакомился с вашим делом, Вера Сергеевна, – повторил Правдин. – Прочёл показания Левицкой. Она утверждает, что вы были идейным руководителем вашего преступного сообщества. И объясняет это так. Вы образованная женщина, с опытом работы в органах. Левицкая и Гаврилова простые зечки. Вы изобретали различные способы обогащения, а они буквально смотрели вам в рот и действовали по вашей указке. И выглядит правдоподобно. Левицкая проститутка и мелкая воровка, Гаврилова слишком молода, чтобы быть главной в вашей тройке. Значит, вы?..

Вера подняла голову. Глаза у Правдина были светлые с ободочком, а брови и ресницы тёмные. И густые русые волосы. «Он никогда не облысеет», – подумала Вера и сказала:

– Значит, я.

– Странно, – Правдин встал, открыл форточку, вынул из кармана пачку недорогих сигарет, распечатал и предложил Вере. Она схватила сигарету. Он поднёс ей зажжённую спичку. Вера быстро и жадно закурила. Следователь хотел тоже закурить, но потом вспомнил, что бросил, закрыл пачку и убрал обратно в карман. – Странно, потому что по психотипу вы вовсе не лидер. Левицкая, впрочем, тоже. Остаётся… Гаврилова? – он вопросительно посмотрел на Веру.