– Дали мне шесть адресов. Я стала развозить. Клиенты все доходяги. Пять развезла, а на шестой приехала, мне сказали, что заказчик копыта…

– Умер, что ли?

– Умер, – кивнула Костя.

– В котором часу это было? – нахмурилась следователь.

– В восемь вечера. Я точно помню, – побожилась Костя. – Мы в 20.15. договорились с Левицкой встретиться, чтоб вместе в фирму вернуться, сдать расписки, получить деньги. Обмыть хотели первый рабочий день и похавать.

– Где встретились?

– На Красногвардейской, в скверике. Поехали на Сокол. Приехали, а фирма тю-тю.

– Что значит «тю-тю»? Выражайтесь яснее, – строго сказала Вера. Она уже поняла, что девчонок придётся отпускать. Левицкая с Гавриловой не мошенницы, а жертвы чьего-то мошенничества. Попали, как кур в ощип. Устроились в фирму-однодневку, и знать не знают, что за таблетки возили клиентам. В деле имелись расписки в получении, с указанием числа и времени доставки. – Так что значит «тю-тю»? Сформулируйте чётко.

– Приехали мы, в общем, а на месте той фирмы уже магазин «Цветы», – отчеканила Костя. – Кадки с пальмами завозят. Ни денег не получили, ничего. Один день всего поработали, и нас сразу загребли. За того старика, что умер. Но я-то ни в чём не виновата. Да и Рыбка не при делах. Он от старости загнулся, а не от наших таблеток.

– «Цветы», значит? – задумчиво повторила Севастьянова, перебирая материалы дела. Она искала заключение о смерти гражданина Цыбина, и нашла. В справке, выданной врачом скорой помощи было указано, что такой-то такой-то скончался от сердечной недостаточности в 19 часов 44 минуты. Получалось, что Костя не врёт. Пётр Кузьмич Цыбин, пенсионер, 79 лет от роду, приказал долго жить за четверть часа до её приезда. А у его вдовы, видно с горя всё в голове перепуталось. Она решила, что виной смерти её мужа стало дорогое лекарство неизвестного происхождения, заказанное за неделю до того. А, может быть, просто захотела вернуть своё, ну и заодно сорвать «банк».

Примерно это следователь Севастьянова пыталась растолковать вдове покойного, но та ей не поверила. Крикнула, уходя, что этого дела не оставит и обозвала Веру мздоимицей. Но та привыкла к подобным ярлыкам. Севастьянова письменно изложила свои соображения по делу. Вскоре и экспертиза подтвердила, что в таблетках содержался обычный мел, от которого Цыбин никак умереть не мог. Гаврилову с Левицкой освободили через неделю после того допроса и все обвинения с них сняли. А спустя ещё день, ей передали на вахте огромный букет красных роз, в который была вложена карточка, размером с визитку, с целующимися голубками и виньетками, на которой золотом было вытеснено: «Спасибо!!! Костя».

«Вот дурочка, – подумала Вера, убирая карточку в сумку. – Такие деньжищи потратила». Но ей было приятно. Розы были свежесрезанные. Они весь день пахли у неё в кабинете, а потом дома. Их духом пропиталась вся квартира. Денис, вернувшись с работы, с порога заявил, что у них воняет хлороформом, как в морге и распахнул все окна. Но розовый дух был неистребим. Вера пожарила на ужин рыбы. Они молча поели и молча занялись своими делами. Бывают семьи разговорные, а бывают молчаливые. У Веры с Денисом была молчаливая семья. Супруги порой молчали неделями, перебрасываясь лишь малозначительными фразами и междометиями. И каждый невольно копил в себе всё дурное, которое, будь оно высказано по частям, осталось бы почти незамеченным. А так «снежный ком» рос, катился с горы и неминуемо взрывался скандалом. Начиналось с грязных носок под кроватью, а доходило до того, что потом было стыдно вспомнить. Денис кричал Вере, что она холодная, расчётливая тварь, уродина из Балашихи и не способна родить ему наследника. Вера обзывала его истериком, маменькиным сынком и импотентом. И тот и другой не стеснялись в выражениях и клялись, что завтра же подают на развод, но продолжали жить вместе уже девятый год. У любящих пар конфликт переходит в пылкое примирение. У нелюбящих принимает форму хронической болезни. В итоге они распадаются. Вера и Денис были обречены на совместную жизнь. И вот почему. Во-первых, карьера. И, во-вторых, и в третьих. В их ведомстве разводы не поощрялись. Затем, квартира. Им, как госслужащим и молодожёнам, дали превосходную квартиру в Матвеевском, в доме высшей категории.

Следователь Козлов был очень ценим начальством. В его служебной характеристике было сказано: «Грамотный перспективный юрист. Беспощаден к нарушителям закона». И коллеги Дениса, и подследственные знали, что этот улыбчивый блондин, безобидный на вид, жесток, мстителен, и в когти ему лучше не попадаться. Он не брезговал ничем для того, чтобы выбить из подследственного признание или заполучить чистосердечное признание. Использовал и обман, и шантаж, и пытки. Козлову поручали самые яркие дела, и он с ними отлично справлялся. «Клиенты», его стараниями, всегда получали большие сроки и помнили его до конца жизни.

Квартиру им дали двухкомнатную, с высокими потолками, с холлом, кирпичной лоджией, консьержем при входе и подземной автостоянкой. Родители помогли обставить семейное гнёздышко по последнему слову. Кожаные диваны, мягкие ковры, кухня под мрамор. Коллеги скинулись на машину. Машина была отечественная, «Москвич». На ней и Денис, и Вера учились водить. Тот «Москвич» давно сгнил в утиле, теперь у каждого из супругов была новая иномарка. Каждый из них был по-своему привязан к их общему дому. Но счастья в нём не было. Временами Вера и Денис жили, как добрые соседи, временами, как кошка с собакой. Они были очень разные. Им нравились разные книги и фильмы. У каждого было своё хобби и своя территория. Денис перегородил столовую. Он устроил себе кабинетик, где был удобный письменный стол с компьютером, факсом, набором игр и порнушки. И ещё там стоял Дзержинский, по грудь. Маленький, но тяжёлый Феликс. Но не из железа, а из какого-то сплава, наподобие бронзы. Подарок начальника. Там он разводил рыбок в аквариуме, держал коллекцию красочных марок несуществующих стран, которые начал собирать ещё его отец, умерший молодым от инсульта. Отец Дениса был прокурором, мать, медицинский работник среднего звена, возвела покойника в культ и сознательно лепила из сына его клон. Всё, от профессии до зачёса волос и хобби должно было быть у Дениса, как у папы. Кабинет, шкаф с литературой по криминалистике, раскладной диван, на котором можно было отдохнуть или подумать. На этом диване Денис обычно спал, а то и просто валялся, почитывая книжки Лукьяненко или слушая в наушниках песни заграничных рок-групп.

Вера обитала в спальне. Благо, Денис туда почти никогда не заходил. Только, чтобы воспользоваться гардеробом, где висели его брюки и пиджаки и лежали стопочкой накрахмаленные рубашки. Всё остальное в спальне было её, Верино. Она хорошо вязала, любила женские романы и душевные песни Ваенги. «Снова курю тайком…» – мурлыкала Вера, выходя на балкон. У неё, как у героини этой песни, была припрятана пачка сигарет. Но курила она пару штук в день и только, когда бывала дома одна. Выходные Денис проводил с начальственными друзьями, Вера ездила в Балашиху, к родителям. Её старики, Марья Ивановна и Сергей Иванович Севастьяновы, ничем не выдающиеся, но честные люди, прожили вместе полвека и стали похожи друг на друга, как брат и сестра. Отпахали по сорок лет на заводе, вырастили двоих сыновей и дочь. Сыновья их стали военными. Старший, Пётр, жил в Мурманске, плавал на подводной лодке. Младший, Иван, служил на Китайской границе. Дочкой Севастьяновы гордились особенно. Она изо всей семьи прыгнула дальше всех. Подруги детства чуть-чуть Вере завидовали. Никто из них не поднялся так высоко, как она. Маша пошла в торговлю, Валя стала фельдшером, а флегматичная Надя работала поваром в пельменной. И мужья у них были соответствующие. Одна вышла за дальнобойщика, вторая, за слесаря, а у третьей муж был алкаш и лодырь. Ни на одной работе не задерживался дольше месяца. Её пельмени спасали всю семью. Как водится в этой среде, мужья время от времени поколачивали жён. Но Вера видела, что счастье в их семьях всё-таки есть. У всех её подруг уже были дети, а они с Денисом жили бобылями. Из дома на службу, со службы домой. На службе почёт, а дома… «невидимые миру слёзы», о которых так пронзительно написал Чехов.