Старушка перечисляла обстоятельно, стараясь ничего не упустить. – Да вы сами можете посмотреть. У неё ни от комода, ни от ларчика ключей не водилось. Воров у нас нет.

Вера выдвинула верхний ящик комода, но он оказался пуст. И опять нехорошие мысли зароились в её мозгу. Но она их гнала от себя. Решила, выздоровеет матушка Дениса, пусть сама разбирается. В конце концов, она могла перепрятать все ценные бумаги от воров. Сунуть в морозилку, в стиральную машину или зашить в диванную подушку. Как только не изощряются люди, чтобы обезопасить своё добро. Особенно те, что сидят дома и ничем не заняты.

В реанимацию Веру пустили всего на пять минут. Она накинула на плечи белый халат и вошла, с двумя пакетами. В одном были вещи больной, её бельё, в другом – фрукты. Леокадия Львовна лежала на приподнятой кровати, опутанная проводами. Рядом с ней находился аппарат, который показывал работу её сердца. Веру поразили изменения, происшедшие в облике свекрови. Лицо её стало не просто бледным – пепельным. Щёки запали. Глаза были закрыты.

– Леокадия Львовна! – окликнула её Вера. Больная разомкнула веки и уставилась на неё безумными глазами. Она сначала не поняла, кто к ней пришёл, а когда узнала невестку, в её взгляде вспыхнула такая ненависть, что Вера содрогнулась. Она приготовила, что будет говорить, вернее, врать матери про её сына, но не смогла произнести ни слова. Но Леокадия Львовна и так всё знала или чувствовала своим материнским сердцем. Знала, что сына больше нет, и винила в этом его жену.

– Де…нис, – с усилием прошевелила губами Леокадия Львовна. Вера нагнулась, думая, что свекровь хочет сказать ей что-то важное, но та собрала последние силы и плюнула ей в лицо горькой коричневой слюной. И отошла в мир иной.

Похоронами занимались её родственники. Вера тоже была на кладбище. Все спрашивали её, почему нет Дениса? Она отвечала, что не смогла ему дозвониться. Денис находится за границей, у него отпуск. Между роднёй вполголоса велись разговоры о наследстве. Говорили, что у Леокадии с сыном был общий счёт в банке, и прилично денег. Небольшую сумму она обещала соседке, Анне Герасимовне. Старушка очень надеялась на эти деньги. Но в банке ей сказали, что счёт Козловых аннулирован, деньги, все до копеечки, сняты. И опять сомнение стало грызть Севастьянову. Что за студентка приходила к Леокадии перед самой кончиной? И как-то перед сном, когда они с Костей улеглись в её тесную итальянскую кроватку, и Костя обняла её за шею, решилась спросить напрямик:

– Сестрёнка, ответь, это была не ты? Не ты звонила моей свекрови? Не ты была у неё дома?

– Ты что охренела? – Костя резко отдёрнула руку… – Откуда мне знать, где твоя свекруха живёт? Ты думай, чего спрашиваешь.

Телефон и адрес достать не проблема. Из моего мобильника, из записной книжки, из компьютерной программы, наконец. Парик, очки – тоже не проблема. Скажи правду? – выдохнула Вера. – Меня не бабка волнует, не её капиталы. Мне хочется, чтобы между нами всё по честняку…

Севастьяновой неприятен был этот разговор. Костя откинула одеяло и стала натягивать колготки.

– Откуда она знала про Дениса? – продолжала рассуждать Вера. – Значит, ей кто-то сообщил? – Она лежала с оголённой грудью, заложив руки за голову. – Погоди, ты что, уходишь?

– Ухожу, – Костя надела брюки, резко застегнула молнию. – Пусть тебе другая дура сиськи теребит, а мне допросы не нужны. Я не хочу я жить с той, которая мне не верит. Не веришь, значит, не любишь. А без любви, какие могут быть отношения?

– Погоди, сестрёнка, я же только спросила… – Вера вылезла из-под одеяла и, как была, голая, побежала за Костей. Схватила её сзади в объятия, начала целовать, в шею, в щёки, в макушку.

– Ну, прости, прости, больше не буду. Забудь, что я говорила. Это так, от нервов. Пошли спать, – твердила Вера, увлекая подругу в спальню.

Левицкая, расположившаяся на диванчике у входной двери, приоткрыла один глаз и, удостоверившись, что конфликт исчерпан, спокойно уснула.

Вера старалась загладить неприятное впечатление от своих слов. Без конца повторяла, что любит Костю, как никого на свете, и была с ней особенно нежна. Утомлённые ласками, они уснули далеко заполночь. И Вере приснился тяжёлый сон. Сначала был поворот ключа во входной двери, потом шаги. Ветер прошёл по комнатам, от него вздулись занавески на окнах. В кабинетике у Дениса заработал компьютер, словно кто-то стучал по клавишам. Потом всё окрасилось бледно-зелёным светом. Это включился её любимый торшер. Вера приподнялась на постели, протёрла глаза и увидела, что в кресле сидит её свекровь. В сером старомодном клетчатом пыльнике, в шляпке бордо, с цветочками, вырезанными из сукна, с плоской лаковой сумочкой в раздутых от ревматизма пальцах. Лицо её было искажено ненавистью.

– Ну, что, рада? – спросила Леокадия Львовна. Голос у неё сделался деревянный, нездешний. – Рада, что избавилась от моего сына?

За её спиной вдруг вырос Денис. В синей форме, с портфелем в руке. Со своей вечно ехидной улыбочкой.

– Как избавилась? – возразила Вера. – Оглянитесь, вот он, живой. Он живой!

Леокадия рассмеялась скрипучим смехом.

– Он умер человеком, а тебя ждёт страшный конец. Ты скатишься на самое дно жизни и будешь ползать там по уши в дерьме. Посмотри, ведь ты уже там…

Свекровь с мужем исчезли, а Вера увидела, что и вправду лежит на дне. На дне большого аквариума, голая, грязная, облепленная вонючим песком и ракушками. Ей трудно, невыносимо дышать. В зелёной воде плавают рыбы, пялятся на неё круглыми глазами, беззвучно открывают рты, и ей слышится: «Убийца, убийца, убийца, убийца…»

Утром, идя на работу, Вера выбросила в мусорный бак пустые аквариумы Дениса и свой торшер. Фисташковый цвет начал её раздражать. И попросила Костю никогда больше не называть Левицкую Рыбкой. Та обещала, не спрашивая почему. Насчёт соцработника Вера всё-таки не поленилась, узнала. Позвонила в префектуру Центрального округа, представилась. Следователь Севастьянова интересуется… и так далее. Ей подтвердили, что есть у них в ЦСО кучерявая блондинка в очках. Ирина Макарова. Студентка, работает на полставки. Вера на всякий случай взяла её телефон. Получалось, что Костя, действительно, не при чём. Напрасно она заподозрила «сестрёнку». Они прожили вместе меньше месяца, но успели стать одним целым. И не только в постели. Вера привыкла обсуждать с Костей каждую мелочь и получать от этой девочки вполне взрослые, если не сказать мудрые, советы. Костя не уставала повторять, что им надо много денег и просила Веру быть посмелей, понапористей с подследственными. Все они шелупонь: мошенники, воришки, и надо принудить их делиться. Но у Севастьяновой язык не поворачивался намекнуть кому-либо на взятку. За ней закрепилась слава честного неподкупного следователя. Потому никто не предлагал ей денег. Все знали, что она откажется. И вдруг попалась одна незнающая. Владелица чебуречной на Киевском вокзале. Весьма неприятная особа, пятидесяти двух лет, вульгарная, хамоватая, но крепко стоящая на земле. Агния Рубеновна Ильясова. Яркая дама. Горючая смесь армянской, татарской и русской кровей. Фанатка певицы Пугачёвой. Она во всём подражала своему идолу. Одевалась в короткие юбки, ничуть не стесняясь толстых кривых ног, сильно красилась. Держалась нагло, говорила прокуренным голосом. На голове носила спутанную копну рыжих волос. У неё был подпольный цех в подвале жилого дома. Там три десятка гастрабайтеров спали, ели и жарили чебуреки, которые продавались в привокзальной палатке. На Ильясову наезжали братки, её штрафовали за антисанитарию, дёргала пожарная инспекция. Но она всегда откупалась. Всё ей сходило с рук за счёт тёплых дружеских отношений с чиновниками из управы. Но однажды в подвале, где располагалось её производство, взорвались два баллона с газом. Рухнули сразу две квартиры подъезда. В одной, обошлось без жертв. Все были на работе. В другой, погибла одинокая прикованная к постели бабушка. Бизнесу Агнии пришёл конец. На неё завели уголовное дело с пятью статьями. Пахнуло тюрьмой и возмещением миллионных ущербов.