На допросе у Севастьяновой чебуречница сразу предложила ей половину своих накоплений. И дала совет, как закрыть дело. Свалить вину на саму жертву. Вроде бы старуха не в себе, забыла выключить газ, вот и рвануло. Обещала подключить чиновные связи. Адвокат Ильясовой, Веня Опарин, шустрый молодой человек, за свой процент, взялся достать все нужные справки и уладить вопрос с родственниками погибшей, которые годами пасли её квартиру и, наконец, получили желаемое.

– Бабульку, конечно, жаль, – хрипела бизнесменша, дымя сигаретой, – но её не вернёшь. А у меня люди. Узбеки, таджики. («Японцы» – сказала бы Костя). Их разве не жаль? Приехали на заработки в Москву. У всех дома дети. Они зарплату туда переводят, а сами одну вьетнамскую лапшу с чёрным хлебом жрут. Я их должна на улицу выбросить? А меня не жаль? Ведь в нашем деле, упадёшь – не встанешь. На шестом-то десятке.

Вера всё рассказала Косте. Та пришла в восторг. Дело сдвинулось, наконец, с мёртвой точки. Всё прошло, как по маслу, без единой запиночки. Дело было закрыто, а их семейный общак пополнился круглой суммой. На радостях подруги пошли в ресторан. Вера до этого почти не бывала в подобных местах. Только на коллективных вечеринках. Теперь всё было по-другому. Поначалу они посетили шикарный бутик и купили себе нарядные платья и туфли. Командовала Костя. Левицкую она обрядила в синий бархат, скрадывающий полноту. Ей достались: длинное платье, с голубым цветком у глубокого выреза, подчёркивавшего грудь, и чёрные лакировки на небольшом каблучке. Вере она выбрала зелёный шёлк, с широким поясом и рукавами-буфами. На ноги Костя собственноручно надела ей серебристые туфли. Себе она купила пиджак и брюки, стального цвета, стилизованные под мужские, и высокие «жокейские» сапожки из коричневой замши. Потом подруги посетили салон-парикмахерскую. Там Костя постриглась почти наголо, а Джакузе распустили и завили волосы, а Вере соорудили на голове причёску, похожую на сложное хлебобулочное изделие. Накрасились сами, как умели. Ресторан выбрали в центре, валютный. Костя любила всё самое дорогое. Один бокал вина в этом ресторане равнялся десяти зарплатам гастарбайтера из чебуречного цеха Ильясовой. Бизнесменша честно расплатилась со следователем и продолжила своё дело. Бабушку похоронили. В испорченных квартирах сделали евроремонт. Родственники покойной получили от Агнии за моральный ущерб и сияли от радости. В общем, все остались довольны.

– Вот видишь, а ты сомневалась? – говорила Костя, обсасывая клешню омара. – Хорошо, когда всем хорошо. Живи, и давай жить другим. Правильно я говорю?

– Ну, да, да, – смеялась крепко захмелевшая Вера. – Но всё-таки…

– Никаких «всё-таки», – рубила Костя.

Джакузя в их «философские» беседы не встревала. Она ела копчёную утку и с наслажденьем облизывала жирные пальцы. Вера вспомнила смешной случай, произошедший в ресторане. Они с Костей пошли танцевать, а когда вернулись, обнаружили за своим столиком четвёртого посетителя. Толстого дядьку средних лет. Пока их не было, он пытался снять Ванду. За смехотворные деньги. Причём набивался к ней в дом. Хитренькая Джакузя краснела, хихикала, бросала на него мутные взгляды, но помалкивала. Не говорила толстяку ни да, ни нет. По коричневому костюму, провисевшему в шкафу не один десяток лет и пропитавшемуся нафталином, немодному галстуку в широкую полоску, оббитых, но крепко начищенных гуталином полуботинках, можно было легко догадаться, что клиент небогат или жаден, все деньги тащит в семью. В ресторан пришёл за компанию с другом и на его счёт. Друг, сидел через три столика наискосок и был пьян, как говорят, «в сосиску». Типичный провинциал, инженеришко, замученный недоеданием и сложной семейной жизнью. Джинсы ещё советского пошива, заношенный пиджачок «букле», седые виски, повисшие усы и рот, полный металла. Увидев Костю, толстяк принял её за парня и начал вести переговоры с ней. При этом он потел, вертел шеей и улыбался, обнажая пустоты за масляными губами. Назвался Колей, а друга окрестил Федей. Ясно было, что имена не настоящие, что мужики, в обычной жизни тюфяки и подкаблучники, на сей раз решили оторваться, гульнуть на всю катушку, с долларовым шампанским, со шлюхами. Вера была уверена, что сестрёнка их пошлёт, но к её удивлению, Костя легко согласилась. И даже не стала торговаться. Ударили по рукам, расплатились с официантом и промеж собой, общими усилиями, подняли друга, и все вместе вышли из ресторана. Втиснулись в машину Веры. Костя села за руль. Она прекрасно водила машину. Вера рядом с ней. На заднем сиденьи уселись Коля и Федей, а между ними – Джакузя. Коля всё время лез ей то под юбку, то в вырез платья, а она то и дело взвизгивала и заливалась смехом. Тот, кому, судя по раскладу, предназначалась Вера, был в отключке. Он храпел, закинув голову назад и покачиваясь из стороны в сторону, и видел, наверное, во сне сварливую жену, грубых детей-подростков, вредную тёщу и хама-начальника. Вера посмотрела на Костю.

– Куда мы их везём? – шепнула она. – Ко мне нельзя, ты же знаешь.

Костя сняла руку с руля и похлопала её по щеке. Что означало: «Не парься, всё будет о, кей». Ночью город был свободен, и они очень быстро выехали за кольцевую. И оказались на узком шоссе. По обе стороны были поля. Костя остановила машину, достала из бардачка пистолет, повернулась и направила его в распалённую рожу Коли. Тот опешил. Попробовал засмеяться, но смех застрял у него в глотке.

– Это… игрушка, да? Зажигалка или… травматик? – наивно спросил он.

– Раздевайся, – приказала Костя.

– Как это…. раздевайся? – не понял тот, вытаскивая потную ручищу из выреза Джакузи. – Здесь что ли будем? Скопом? Девчонки, вы что задумали? Нет, я так не играю. Я только один на один…

– Раздевайся, пока я тебе мозги не вышибла. Быстрее, ну?! Как в армии! – прикрикнула на него Костя.

– Да я что? Я, пожалуйста, – Коля снял с себя пиджак, галстук, рубашку. Остался в брюках и голубой майке. Вера заметила, что майка у него линялая и в двух местах заштопана.

– Портки снимай, – командовала Костя, держа толстяка на мушке, – и трусы. Носки не забудь, вонючка.

– Вы что, девчата? Мне через шесть лет на пенсию. У меня семья… – взмолился незадачливый клиент, – кидая спасительные взгляды в сторону друга. Но тот дрых, открыв рот, и ничего не слышал. В голосе Кости зазвучал металл. Ноздри стали тоньше, брови гуще, глаза покрылись изморозью, пальцы, держащие пистолет задрожали. Это означало, что Николай её достал.

– Джакузя, помоги дяде. А то он меня нервирует. Могу не сдержаться и выстрелить.

Коля побледнел и безропотно дал стянуть с себя нижнее бельё и часы. Потом его вытолкнули на дорогу. С Федей было и того проще. Он протрезвел только, когда очутился нагишом на асфальте. Костя засмеялась и нажала на газ. Вере было вроде бы не по себе и в тоже время забавно. Два голых мужика, толстый и тощий, плясали на ветру, прикрывая ладонями самое дорогое. И ругались, на чём свет стоит. Вдруг хлынул дождь. Холодный сентябрьский дождь. Стало ещё веселее. Женщины в машине хохотали до колик. Костя сделала круг и, возвращаясь в город, нарочно проехала совсем близко от опозоренных «любовничков», чтоб обдать их грязной водой из лужи. Вернувшись домой, подруги долго ещё смеялись, вспоминая подробности этого приключения. Джакузя обыскала добытые вещички и доложила Косте, что навар невелик. От Коли им достались старые часы советской марки и заначка в пятьсот рублей, а у его друга под подкладкой пиджака обнаружился список покупок для дома и тысяча долларов, зашитые в тряпочку. Костя торжественно огласила список. В нём значились кастрюльки, тетрадки, колготки, духи. Прямо по Высоцкому. «А мне чегой-то жёлтое в тарелке!», – выкрикнула Вера, и все три упали на кровать, рыдая от смеха. Потом стали разыгрывать в лицах Колю и Федю, вернувшихся домой без штанов и без денег, и их разъярённых жён. То, что из одежды годилось на продажу, Ванна потом выстирала, отгладила и пустила в дело. Где-то в глубине сознания у Веры мелькнуло, что, наверное, они поступили с мужичками жестоко. Она поделилась своим сомнением с подругами. На что Джакузя просто махнула рукой, а Костя назидательно произнесла: