«Что ждет нас? – думал старик, – и что ждет тебя, мой милый Рикхард?»

Как только эта мысль посетила его голову, в дверь библиотеки постучали. Йоррмит оторвал взгляд от окна и пошел отрывать дверь.

– Мне сказали, что ты звал меня, – сказал Рикхард, потирая рукой заспанные глаза.

– Да, звал. Сейчас сюда придет твой отец и у нас состоится очень важный разговор…

Рикхард вопросительно уставился на учителя, но по виду его понял, что задавать вопросы сейчас абсолютно бессмысленно, поэтому просто уселся за привычное место, силясь понять причину, какого-либо серьезного разговора. Через несколько минут он, не выдержав тягостного молчания, поднялся из-за стола и подошел к Йоррмиту, сидящему над вторым экземпляром "Книги Покровителей". Наставник сидел с кистью в руке, собираясь перенести изображение Авал Ту, одного из богов Аккарат, из оригинала. Но, стоило ему поднести руку к листу, та начинала дрожать, в конце концов, Йоррмит, смирившись, закрыл книгу, спрятал свои инструменты и вновь подошел к окну. Рикхард, не зная, чем занять себя, начал рассматривать знакомые полки в надежде отвлечься от какой-то неясной тревоги, давящей с того самого момента, как Вагорт, библиотечный страж, пришел к нему в покои и тихо передал просьбу старого Йоррмита прийти в библиотеку, как можно скорее. Его взгляд бесцельно скользил по корешкам книг и футлярам для свитков, не останавливаясь ни на чём конкретном.

Когда в библиотеку постучали вновь, юноша быстро вернулся к столу и сел на привычное место. Йоррмит, по пути к двери, постарался улыбнуться своему подопечному и ободрительно потрепать густую шевелюру темных волос, но улыбка вышла ненатуральной, а потрепывание нервным.

За дверью ждал правитель Готервуда.

– Здравствуй, ярл Хофорт, – сказал Йоррмит, приглашая ярла внутрь, – присаживайся, пока, за стол.

Когда отец сел напротив сына, старик отправился в дальний угол библиотеки, там, в огороженной кирпичами впадине, горел небольшой костерок, над ним, на специальном медном треножнике, висела миска с кипящей водой. Весь дым уходил в металлическую трубу, установленную прямо над костром и ведущую в ближайшее окно. Рядом с очагом был небольшой стол, на котором покоилось множество банок, наполненных различными травами и сушенными плодами. Йоррмит быстро приготовил всем троим отвар и, на маленьком круглом подносе, поставил перед Хофортом и Рикхардом.

– Прежде всего, – промолвил хозяин библиотеки, садясь рядом с ними, – ярл Хофорт, ты должен рассказать все своему сыну. Он имеет право знать. Точнее, он обязан знать.

Рикхард, ничего не понимая, смотрел то на Йоррмита, то на отца. Старик терпеливо ждал, голубые глаза ярла, не отрываясь, глядели в стол, избегая встречаться с глазами присутствующих. Впервые, со смерти матери, мальчик видел такую печаль на лицах этих людей, самых важных, для него, людей. Но в лице отца, при этом, ему виделось что-то новое, совсем не свойственное Хофорту, ярлу Готервуда. Это «что-то» очень напоминало Рикхарду стыд. Но чего мог стыдиться такой человек?

– Двадцать лет назад, – внезапно начал он, все также не поднимая глаз, – на войне, погиб последний конунг Унтара, Магнус Рыжий Медведь. Откровенно говоря, слово «война» не очень-то соответствует действительности, это была просто очередная стычка с Айгартом за приграничные территории, пусть и довольно крупная. Мы бились за долину Вутур, расположенную прямо на границе наших государств. Его поразил арбалетный болт и нам пришлось отступить в лагерь. конунг Магнус умирал два дня, практически не приходя в сознание. Во второй половине последнего дня своей жизни, он, все-таки, очнулся и прислал за нами, правителями Уделов… Мы пришли к нему в шатер, думая, что он назначит кого-нибудь из нас преемником престола, ведь сам-то он детей не имел. Мы не говорили об этом между собой, но каждый из нас тайно жаждал власти конунга. Даже я, девятнадцатилетний сопляк, ставший ярлом годом ранее, надеялся, что перст Магнуса укажет на меня. Ведь я был молод, силен, отважен!

Каково же было наше разочарование, – невесело рассмеялся Хофорт, – когда, вместо передачи короны, он сказал, что чувствует себя лучше! Однако, он прекрасно понимал, что, если он не умер сейчас, он может умереть на пути домой от кровопотери или инфекции. Поэтому поведал нам о том, что в Ториствуде у него есть бастард. И он приказал нам найти этого бастарда, защитить его от возможных узурпаторов и возвести на трон, дабы продолжить царственный род Ортусов. Ходрик (тогда он был ярлом Тарифта) сориентировался быстрее прочих. Он спросил у конунга, известно ли о его наследнике еще кому-нибудь. «Ведь мы должны знать, откуда может прийти угроза,» – сказал он тогда. В тот день наш конунг совершил самую большую свою ошибку. Он доверился нам, властолюбивым, опьяненным войной и злобой из-за смерти своих людей, и рассказал все.

Хофорт хотел отпить немного отвара, но рука, державшая чашу, начала дрожать, и он поставил её назад. Никто не торопил его и молчание затянулось на несколько минут. Все это время Рикхард старался убедить себя, что эта история закончится не так, как он полагал. Юноша наивно пытался отыскать в лицах отца и наставника подтверждение своим надеждам. Но, увы, поиски эти были тщетны.

– Ходрик убил конунга. – разорвал тишину правитель Готервуда, – Конечно, конунг мог умереть и так, но мог и выжить. Ярл Тарифта, узнав все, что нужно, зажал ему рот, а, свободной рукой, начал крутить болт, торчавший из его груди (никто не осмеливался его извлечь, поскольку лучший наш медик был убит дня за четыре, до ранения конунга). Я до сих пор помню все это в мельчайших подробностях. Помню, как конунг, дергался и пытался позвать на помощь. Помню, как удивление в его глазах, обращенных на нас, ничего не делающих, сменилось гневом и ненавистью.

Когда жизнь покинула тело нашего конунга, Ходрик вытер руки и обратился к нам:

– Не для того я рискую собой и своими людьми, чтобы кланяться какому-то сопляку, рожденному безродной девкой.

– Что же нам делать?! – спросил кто-то из нас, возможно даже, что это был мой вопрос. Я был так напуган и растерян, что никак не мог собраться с мыслями.

– Что делать? – переспросил он – мы убьем всех, кто знает об этом выродке и разойдемся по своим Уделам. Как независимые ярлы. Мне надоело бросаться туда, куда велит конунг. Теперь мы сами будем решать, что делать. Согласно древнему закону, я – человек, убивший конунга, займу его трон. Не беспокойтесь, – предупредил он наши попытки возразить, – я возьму лишь Ториствуд. Тарифтом будет править мой дядя Боткруф. Вы же будете править своими Уделами и, на своих землях вы будете самыми главными. Пойдем, передадим последнюю волю почившего конунга…

Ходрик был самым влиятельным из нас, поэтому мы согласились с его предложением, в конце концов, в каком-то извращенном смысле, он следовал древним законам. Так я оправдывал свою трусость, на первых порах, когда еще находил в себе наглость выискивать себе оправдания.

Нам пришлось прибегнуть к различным ухищрениям, но, в итоге, все, кто знал об этом и все, кто имел хоть какое-то отношение к бастарду, которого мать назвала Эатуром, были мертвы. В честь этого, мы устроили пир. К тому времени, совесть начала съедать меня за то, что мы натворили, но страх перед позором и перед моими сообщниками заставил меня сохранить наш страшный секрет и прийти на этот пир. Состоялся он в главной трапезной Ториствуда. Голову шестнадцатилетнего Эатура, который, при жизни, абсолютно ничего не знал о своем отце, кто-то насадил на подсвечник и поставил его в центр стола.

С тех пор, я старался не видеться с другими ярлами и делал все, чтобы хоть как-то ослабить то чувство вины, которое долгие годы не давало мне спать. В конце концов, глас совести стал более терпимым, и я продолжил жить. Даже нашел себе жену (Хофорт улыбнулся, как всегда, это делал, вспоминая мать Рикхарда). Однако, два месяца назад, до меня дошли новости о смерти Ходрика. Когда слуги зашли в трапезную, чтобы подготовить ее к завтраку, они обнаружили семь трупов, сидящих за столом и голову ярла, насаженную на подсвечник в самом его центре. Тогда никто, кроме нас шестерых не знал, что это значит.