— И тебя совсем-совсем не волнует, что Герт — твой брат? — не выдержала Мораг.

— Он не брат мне. — Корвита примиряюще улыбнулась. — И тебе не брат. Я это знаю, сестра. Я даже знаю, чей он сын. Вычислить было проще простого.

— Мне — точно не брат. А вот тебе — племянник. Вам нельзя жениться.

— Подумаешь — племянник! Это почти что кузен. В Найгоне двоюродное родство — не повод отказываться от женитьбы.

— Мы не в Найгоне! — рявкнула принцесса, сжимая кулаки. — Мы в Даре! Поворачивай оглобли, чучело, и катись в свою занюханную Галабру!

Бац! Каланда с силой хлопнула ладонью по столу. Аж блюдо подпрыгнуло.

— Спорить будете потом. Потом, я сказала! Сейчас вы рассказываете. Мораг, твоя очередь.

Та выдохнула шумно, скрипнула зубами. На скулах ее проступили красные пятна, а шрам побагровел.

— Прикажи подать вина… мать. Я не могу пить эту болотную водичку.

— Вита, озаботься. Мореле, дорогая моя, успокойся и рассказывай. Что ты здесь делаешь, на полдороге к Галабре?

Корвита озаботилась лично и вышла из комнаты. Она явно побаивалась мать и старалась быть паинькой, чтобы не раздражать ее больше чем уже есть.

— Я искала тебя. — Принцесса еще раз вздохнула и принялась знакомым жестом тереть ключицы сквозь кольчугу и кожаную котту. — Мы с малявкой вскрыли гроб и нашли в нем кукол. Решили, что тебя украл какой-то колдун. А перед этим спрашивали отца… то есть, короля Леогерта. Он сказал, что тебя нет среди мертвых.

Каланда вытаращила на меня глаза:

— Ты умеешь говорить с покойниками?

— Не я. Грим с кладбища. Небольшая сделка.

— Боже мой. Зачем вы вскрывали гроб?

— Затем что малявкин грим заявил: в гробу нет тела. Где малявка этого грима подцепила, я не знаю.

Вернулась Корвита. Она прижимала тяжелый кувшин к груди, оберегая поцарапанную лапку. Мораг протянулась было за вином, но отдернула руку, а Корвита отскочила, плеснув красным на халат. Сестры сцепились ненавидящими взглядами.

— Вита. — Моя бывшая королева устало помассировала виски. — Вита, налей всем и сядь. Не время играть в гляделки.

Я отказалась, Корвита налила матери и себе и поставила кувшин в центр стола.

— А она пусть сама за собой ухаживает.

Мораг ухватила кувшин и присосалась к нему, не обратив внимания на пододвинутый матерью бокал.

— Господи мой Боже… — Каланда поморщилась, глядя как дочь некрасиво и жадно пьет, проливая вино на одежду. — Мореле, ответь мне, зачем ты рвалась в дом и порубила моих людей?

— Хотела лахудре этой шею свернуть. Клестихе ощипанной, вороне вороватой. Потому что колдуном оказалась именно она. Невеста, каррахна, мокрое место!

Корвита сузила глаза, но промолчала. Каланда нахмурилась:

— Каким колдуном?

— Мы думали, тебя колдун украл! Злобный колдун, украл и держит в плену!

— Я не крала маму, — снисходительно усмехнулась Корвита. — Я слишком маленькая была. Это она меня украла, если уж на то пошло.

— Малявка говорила, ты колдовала. Она тебя видела!

— Где? — напряглась юная леди Клест. — Когда?

Все обернулись ко мне. Я пожала плечами:

— Сегодня вечером, у перрогвардов. Я сидела в клетке со своим хвостатым дружком.

— Каким дружком? — Каланда даже стукнула кубком по столу. Корвита тут же подхватила жбанчик с сидром и ловко наполнила ее бокал. — Вы меня запутали совсем. Теперь ты рассказывай, Леста. Все нити к тебе сходятся. Похоже, это твоя паутина, араньика.

Када аранья асе ило де теларанья.

— Если уж рассказывать, то с начала. Каланда, ты знаешь, что попала в Сумерки моими трудами?

— Знаю. — она покачала бокал. — Все я теперь знаю. Чересчур сильное чувство может спровоцировать на магическое действие даже неинициированного эхисеро. Только действие это неуправляемое, и потому опасное.

— Чересчур сильное чувство может спровоцировать на магическое действие любого человека, Каланда. Любого. Особенно, если это сильный страх. Страх творит чудеса. Страх открывает ворота в другой мир.

— Не согласна, араньика. Иначе я бы видела в своей жизни гораздо меньше трупов.

Тоже правда.

Как мне не хотелось отмолчаться, пришлось рассказывать про свои приключения. Многие из них даже Мораг были вновинку. Я рассказывала, бесцельно катая в ладонях пустой бокал, стараясь быть как можно более краткой и отстраненной, рассказывала об Ирисе и Амаргине, о Вране, о Королеве , о Стеклянном Острове и о моей фюльгье. Немного замялась, когда дошла до клада Короля-Изгнанника на Стеклянной Башне. Облизнула сухие губы.

Корвита тут же потянулась через стол налить мне. Подлизывается, глупая. Едва дотянулась, едва не опрокинула бокал. Загремел стул — Мораг неожиданно вскочила. Метнулась длинная рука, наотмашь ударив Корвиту по запястью, жбанчик отлетел, расплескивая струю, бокал опрокинулся, и золотистая лужица сидра на столе тут же поросла облаком шипучей пены.

— Ты! — задохнулась принцесса. — Что ты бросила в чашку? Что? Я видела! Ты…

Мораг вдруг запнулась. Корвита сделала шаг назад, еще один шаг и застыла, прижимая к груди трясущиеся руки. Она смертельно побледнела. Нет! Это таяло слепое пятно, и землистая кожа превращалась в лилейно-белую. В волосах заструилось серебро, широкая прядь словно Млечный Путь — ото лба и до пояса, и вторая, поскромнее, у левого уха.

Мораг присвистнула:

— Итить твою через семь гробов! Я уж решила, в тебе кровь дареная не сказалась никак.

— Мама… — жалко прошептала Корвита. — Мамочка!

Каланда рывком поднялась, сгребла младшую дочь в охапку. Корвита вздрагивала и часто-часто дышала, как после хорошей пробежки. Каланда расщиренными глазами смотрела куда-то мимо нас.

Мы с Мораг переглянулись.

— Ты ее коснулась, — сказала я.

— Она тебе что-то в бокал подсыпала.

— Она потеряла гения. Только что. Мораг, ты отняла у нее гения.

Мораг передернула плечами, плюнула на пол и схватилась за горло над краем кольчужного ворота.

— Мама! — Корвита рванулась, но Каланда держала крепко. — Я говорила, ее надо было убить! Еще в колыбели! Дрянь, мразь! Ненавижу!

— Тише, доченька… тише, детка…

— Пусти меня! Иди с ней обнимайся! Ты всегда любила ее больше меня! Защищала ее! Кудахтала над ней… Принцесса! Это я принцесса! Я принцесса! А она — отродье из холмов, нечисть, ублюдок, подлая тварь! Аааа! Ненавижу… пусти меня…